Странно

Сон-сказка

 

Тишина. Тихо-тихо. Не то чтобы уши заложило, ведь тогда ты все равно слышишь пульсацию тишины, синхронную ритмам собственного тела, ритмам сердечных ударов. И не такая тишина, как в ночном городе, где его гул не затихает никогда, пока жив город, и где иногда доносится то гудок транспорта, то лязг металла, то отрыжка трубопровода. И даже в тихом безветренном лесу тишина жива шелестом листьев, полетом насекомых.

Нет, здесь полная тишина. Полная глубокая тишина. Она никогда не дотянется ни до города, ни до леса.

И темно. Совершенная кромешная темнота. Намного темнее, чем ночью под одеялом с закрытыми глазами. Пожалуй, сравнение "намного" здесь даже не работает, поскольку присутствует просто другое качество темноты. Черная смола залила глаза. Или даже самих глаз нет. Если бы были глаза, то в них оставались бы хоть какие-то круги, какие-то разводы. Здесь же не видно ничего.

Точно, нету глаз. И ушей. А что же осталось? Руки, ноги есть? Нет. Раньше, даже скованные конечности ощущали, по крайней мере, напряжение в мышцах, когда ты ими пытаешься пошевелить. А здесь нет ни напряжения, ни самих, похоже, мышц. Нет постоянно просящего желудка и ворчащего кишечника. Не чувствуется этой тяги низовой озабоченности с вечно распахнутым забралом. Или стоп, кажется, тогда был одноглазый намагниченный поплавок. Но, впрочем, и его тоже нет. Никакой жажды. Никаких желаний.

Странно.
Странно, они говорили, что будет какой-то туннель, какая-то труба со светом в конце. И ты летишь на этот свет, и тебя встречают, и звучит приятная музыка, и все рады, тебя поздравляют, и ласковые взгляды, и похлопывания по плечу: ну вот ты и вернулась, трудно было, да? Ну, ничего, теперь все будет хорошо. Другие, правда, пугали, что если учуешь запах серы и услышишь рокот кипящего котла, то тебя тоже встретят и тоже с распростертыми объятиями, и тоже похлопают лопатой: ну что, братан, оттянулся там, давай-ка, полезай к нам, теперь попаримся.

Но, здесь-то ничего такого нет. Ни света, ни серы. НИ-ЧЕ-ГО!!

Стоп, стоп, секундочку. Но тогда кто же об этом, обо всем тут рассуждает, о глазах и об ушах, кто вспоминает об этой низовой причинной тяге или об обещаниях увидеть свет. Значит, все-таки, здесь кто-то есть, кто-то помнит все, что было. Хм, или осталась только память, разговаривающая сама с собой память. Впрочем, разговор стремительно концентрируется, отшелушились эмоции, отвалилась собственная важность, остались какие-то значимые фразы, изменившие ход жизни, даже не фразы, отдельные слова из этих фраз. Смыслы слов. Что-то самое главное. Квинтэссенция памяти. Свертка опыта всей жизни в один кодон освоенного, познанного качества. Но, качества чего? И этот закодированный опыт, этот шифр осторожно извлекается из ушедшей жизни и присоединяется к ожидающей живой валентности гена, встроенного в свое место-время планетарной ДНК. Планетарной? Ух-ты, вот так масштаб! Да, и это то главное, ради чего кипит человеческая популяция, ради чего вы проживаете свою жизнь, наполненную стремлениями и достижениями, переживаниями и потерями, чтобы потом после перехода, очистив память от телесных и душевных томлений, передать сборку познанного вами качества. Не качества чего-то, какого-то материала, а чистого качества, качества, как принципа. Так вот зачем все это было нужно. Подозрения о том, что человеческая жизнь не может быть предназначена только для банальной перекачки пищи, впечатлений и спариваний, кажется, оправдались. Значит смысл в этой передаче опыта! И опыта изменяющихся свойств тела, передающегося через механизмы генной наследственности, и опыта достижений разума и духа, оформленного на физических носителях, и внедряемого немалыми усилиями человеческого сообщества через механизмы многолетней системы образования. И вот теперь третий тип опыта, как вытяжка из первых двух в зерно познания. Когда в работе первых двух механизмов приходит команда "стоп", тогда завершается запись опыта на зерне познания, и оно уносится как можно дальше от места записи, чтобы исключить фоновые наводки памяти, и встраивается очищенное в свое место-время огромной многомерной мозаики планетарного початка. Початок, он же почин, он же начало, он наматывает колоссальным турбулентом, летящие к нему светлячки-зерна собранного опыта познания, и это готовит наследственное ядро для рождения новой жизни. И, судя по масштабам, - жизни не меньше, чем планетарной.

Одну жизнь ты провел на рудных копях, другую - ты ковал железо, ты был кузнецом, потом всю жизнь ты трудился металлургом, закончил металлистом, и вот, ты принес в своем зерне опыт познания крепости стали. Столько жизней потрачено на познание одного земного минерала. Всего лишь одного. Ты не успел познать гибкость и теплопроводность меди, не горюй, это задача других. А у тебя было двенадцать попыток, и ты каждый раз был ювелиром. Действительно, тебе нужно было познать свойства блеска золота, но ты использовал этот блеск для наращивания собственной силы в тех конкретных исторических человеческих сообществах. Простите, я был глуп, я все понял, теперь я справлюсь. Нет, в этом нет необходимости, ты принес свое полноценное зерно, и на нем записаны свойства алчности. Этому в познании тоже есть свое место.

Ты много раз воплощалась женщиной, ты любила своих мужей, ты рожала им много детей, кажется, восемнадцать, девять мальчиков и девять девочек. Мальчики были кузнецами, ювелирами, воинами, правителями и разными другими, очень нужными, искателями зерен. Девочки тоже были матерями, и тоже любили своих мужей, а в последнее время они все чаще становились опорой и стимулом для искателей. Ты принесла свое зерно, расслабься, ты вернулась навсегда.

Я был предводителем разбойников. Мною двигала обида и ярость. Я собственноручно пустил реки крови. Я хотел подняться на вершины власти и понять глубины слабости человеческих существ. Но я принес зерно доброты. Как доброты? Почему доброты? Потому что тогда на окраине поселения, которое мы должны были разграбить, я встретил девочку. Она не знала, что я разбойник, и не стала потакать моей слабости питаться страхом каждого встречного. Она протянула лукошко с земляникой и сказала, что у меня очень бледное лицо и что земляника мне поможет. Тогда крик прозрения и понимания тщетности прежних усилий вырвался из моего горла, но захлебнулся потому, что я умер. Это моя стрела пронзила горло разбойника. Я отец той девочки с земляникой. Я тоже пожил не долго, ровно столько, сколько нужно всаднику, чтобы доскакать от разбойничьей стаи до моего дома. Но в моей душе не было сомнений, когда я увидел, как рычащий зверь спрыгивает с лошади прямо перед моей девочкой и протягивает к ней руку. Я знал, что все, к кому прикоснется его кровавая рука, умирают. Вот я и принес то, что принес. Ну, что ж, хорошо. Хорошо, что это тебе удалось с первой попытки, а не то, что ювелиру, или многодетной мамаше.

Странно.
Странно, откуда я слышу все эти жизненные истории? Ведь, вокруг кромешная тишина. Нет, я их не слышу, я их как будто сразу знаю. Они все как будто сразу во мне. Или нет, кажется, что-то происходит и вне меня. Какое-то шевеление, движение, сухой отрезвляющий холод и яркий свет. Все-таки свет! И похлопывание. Значит, я умерла. Не-е-е-е-а-а-а-а-т! Я пытаюсь закричать и со всей силы открыть глаза. Наконец, и то и другое мне удается. Я вижу склонившееся надо мной мамино лицо.

- Мама, я умерла?
- Нет, дочь, ты родилась.



Иногда, когда нам кажется, что все уже кончилось,
на самом деле все только начинается.
П.Оперечный (из неопубликованного).

По. Перечный.
Москва.
14.03.2004.
Сегодня выборы.