Состояние Византийской империи и Православной Церкви к IX веку
Рассматривая историю Византии, мы с вами добрались до середины IX века.
К этому времени империя прошла через несколько серьезных кризисов, но сумела решить самые сложные внутренние проблемы, правда, в значительной степени за счет потерь внешних (посмотрите в интернете карту Византии IX века). Как мы уже отмечали, к середине IX в. уже сложилась византийская национальность, империя после периода иконоборчества вновь обрела религиозное единство, политическое могущество, величие духовной жизни; и, наконец, она стала чисто восточной империей. С 867 до 1056 года будет править Македонская династия, при которойимперия достигнет вершины своего могущества.
Но прежде чем двинуться дальше, рассмотрим подробнее происходившее в эти века с метаисторической точки зрения.
В общих чертах сложилась общая Христианская метакультура и более отчетливо оформилась ее восточная, византийская ветвь – Православная метакультура. Хотя до окончательного расхождения с западной, «папской» ветвью дело еще не дошло, и до великой схизмы еще около двух веков…
В метакультуре Православной окончательно сложился «опорный» эгрегор – религиозно-государственный, и его организационная, и ритуальная составляющая оформилась и в государстве, и в Церкви.
Организационная структура Византийской империи IX века представлена на рис.1.
Император Юстиниан в свое время написал предисловие к сборнику юридических кодексов, изданных под названием «Шестая новелла». В нем он высказывал мнение о том, что «величайшими дарами, которые Господь в своей любви к человечеству послал людям, являются религия и империя, поскольку первая служит делам божьим, а вторая — делам земным». Византийцы разделяли его убеждение, многие из них сравнивали империю с человеческим телом, а церковь — с душой. Вполне естественно, что при таком отношении простые люди были столь же близки к религии и церкви, как император и духовенство. Каждый новообращенный понимал, что лучшая жизнь на земле и спасения души в будущем зависят от его стремления жить в соответствии со всеми канонами новой веры. А эта убежденность, в свою очередь, приводила к тому, что он приписывал особую важность христианскому учению. Вера в то, что теологическая ошибка может помешать душе христианина попасть в Царствие Божие, прочно вошла в разум византийцев и оставалась там на протяжении всей истории империи, и в результате, даже в последние годы ее существования, всякий, кто исповедовал христианство, интересовался делами церкви так же основательно, как первые неофиты. Более того, само устройство империи помогало упрочить связь между церковью и государством, так что они играли практически равнозначные роли в установлении законов, по которым жили люди.
Общецерковные законы устанавливались на Вселенских Соборах церкви, и к IX веку, после семи Соборов, все основные вопросы учения были разрешены В итоге приблизительно до середины XI века собрания стало посещать так мало священников, что они утратили свой обычный международный характер.
Самое первое заседание Вселенского собора было, пожалуй, самым важным из всех, потому что на нем утвердили порядок действий, которому надлежало следовать в дальнейшем. Константин Великий, как председатель, проявил инициативу и организовал дебаты по образцу римского сената, оставив за собой роль модератора (управляющего процессом проведения собора). Этот обычай закрепился, и византийским императорам предоставлялась возможность оказывать на дела церкви большее влияние, чем правителям других христианских государств. Если император не мог лично присутствовать на соборе, он имел право назначить, кого пожелает, в качестве своего представителя. Поначалу папа и его легат считались вторыми по важности после императора на этих собраниях. Но, несмотря на то, что папе разрешалось голосовать раньше императора, окончательное решение Вселенского собора должен был обязательно подписать император, а не папа. Естественно, вследствие этого люди предположили, что император несет основную ответственность за решения в вопросах веры, так же как и за борьбу с ересью.
Император играл столь важную роль в делах церковных, что в церкви его трон, часто из чистого золота, стоял рядом с троном патриарха, и его приглашали выполнить некоторые особые действия во время религиозных церемоний. Так, например, с ранних времен он появлялся на пасхальной службе закутанным в белые бинты, в сопровождении 12 спутников. С X века император кадил ладаном в Высоком алтаре в течение рождественской службы. Во время Великого поста он возглавлял в церкви шествие вокруг Высокого алтаря, кроме того, выполнял некоторые обязанности в Вербное воскресенье и в Великий четверг. Тем не менее император не мог навязывать свои взгляды церкви, если они противоречили взглядам духовенства. Церковь оставалась независимой в вопросах учения и, хотя и существовала под покровительством императора, все же имела власть, равную его власти.
Но даже при этом, возводя патриарха Константинопольского на пост главы православной церкви, император мог заявить: «Этот человек назначается патриархом Константинопольским милостью Божьей и нашей императорской властью, которая происходит от милости Божьей». Также патриарх не мог отлучить императора от церкви.
Основной закон православной церкви был выработан, если не обстоятельно, то в основных вопросах, в IV и V веках, но небольшие изменения вносились на протяжении всей византийской истории. Решение использовать юлианский календарь, придуманный на закате Римской империи, начинать религиозный год одновременно с мирским 1 сентября и считать годы от предположительной даты сотворения мира – 5509 года до н. э., принималось церковью, а не императором. Начинать год 1 сентября в Византии стали около 462 года, но официально это было признано в 537 году. Официально же Византийский календарь был утверждён императором Василием II в 988 году и использовался вплоть до падения империи в 1453 году. Он совпадал с юлианским календарем отличаясь лишь названиями месяцев, переведенными с латыни на греческий язык.. Также церковь отвечала за разделение территории на провинции, власть в которых передавалась митрополитам. Назначалось пять патриархов. Трое находились в древнейших городах империи: Риме, Антиохии и Александрии. Двое — в новых городах — Константинополе и Иерусалиме. Рим, как старейшая столица, имел превосходство над остальными. Константинополь, как новая столица, считался вторым, но в своем положении «нового Рима» часто выполнял обязанности, ранее возлагавшиеся на «старый» Рим, и к нему перешли привилегии и почести последнего. Когда в VII веке Александрия и Антиохия были захвачены арабами и включены в состав мусульманской империи, эта потеря весьма содействовала возвеличиванию патриарха Константинопольского.
Его положение также было немало усилено в 732 году решением императора Льва III передать Южную Италию, Грецию и Иллирию из-под контроля Рима под контроль Константинополя. Эта перемена вызвала возмущение папы. Неприязнь между лидерами двух церквей росла в результате иконоборческих противоречий. Вражда достигла апогея в конце VIII столетия, когда Карл Великий воспользовался размолвкой и заставил папу короновать его императором Запада. Этот шаг очень разозлил императора Византии, поскольку не только наносил оскорбление его достоинству, но и бросал вызов претензиям Православной церкви на то, чтобы ее признали верховной властью. Отношения между ними все ухудшались и были окончательно испорчены в 1054 году, когда взбешенный папский легат, кардинал Гумберт, бросил буллу об анафеме на серебряный алтарь собора Святой Софии и в гневе удалился. Мануил I (1143–1180) пытался, правда безуспешно, провести примирение, что привело к последней размолвке между православием на Востоке и католичеством. Но об этой Великой схизме мы еще поговорим.
В византийские времена патриарх Константинопольский жил в роскоши. Он располагал жильем в соборе Святой Софии и в примыкающих зданиях, обладал и личным дворцом. В его привычках было завтракать в одном из этих жилищ после утренней службы в соборе. Он часто принимал там императора. Кроме того, патриарх владел несколькими кабинетами и залами для заседаний, в которых вместе с собранием священников, известным как Священный синод, занимался делами церкви. Только епископы константинопольские имели право служить на нем, но когда церковные владения были поделены на провинции, названные митрополиями и управляемые митрополитами, а те — на епархии, порученные заботам епископов, и митрополиты, и автокефальные (то есть автономные) епископы призывались на такие собрания.
Митрополитов назначал патриарх, который выбирал их из трех кандидатов, предложенных Священным синодом. Митрополиты назначали своих епископов аналогичным образом, выбирая их из списка из трех имен, составленного местным синодом. Однако некоторых епископов назначал сам император, и они, соответственно, не подчинялись своему митрополиту. Такие автокефальные епископы имели большое влияние в Священном синоде.
Чтобы получить право быть избранным епископом, священнику должно было исполниться 35 лет, ему надлежало знать Псалтырь наизусть. Кроме того, требовалось хорошее образование. Сначала женатый мужчина мог претендовать на высокий пост при условии, что его жена покинула его, удалилась в монастырь и стала монахиней, но вскоре только монахи стали считаться подходящими на должность епископа, митрополита или — превыше всех — патриарха. Разделение на черное духовенство (то есть тех, кто принес монашеский обет) и белое, или приходское, духовенство (представителям которого позволяется жениться) до сих пор сохранилось в православных общинах по всему миру.
Большинство законов, изданных церковью, были собраны в книге, названной «Номоканон», состоявшей из 14 разделов. В ней говорилось о различных вопросах, начиная с чисто религиозных и заканчивая управлением церковной собственностью. 85 дополнительных пунктов говорили об учении, а заключительный раздел содержал перечень светских законов, распространяющихся на церковь. Весь кодекс базировался на своде законов, которые были собраны в книгу в VI веке Иоанном Схоластом из Антиохии и вскоре пересмотрены и обсуждены патриархом Константинопольским.
Помимо дальнейшего распространения истинной веры, неослабевающей борьбы с ложными учениями, управления собственностью и, в некоторых случаях, отправления правосудия в соответствии с христианскими постулатами, основная обязанность церкви, по крайней мере в том, что касалось мирян, заключалась в способности подтвердить обещание лучшей жизни для всех верующих на этом свете и на том. Именно это обещание давало церкви право вмешиваться во все сферы будничной жизни. В такой мере ей удалось улучшить удел ущемленных в правах: женщин, больных, бедных, которых обнадеживали вечным блаженством в Небесах. Так же это обещание способствовало тому, что византийцы стали придавать большое значение спасению души, а не физическому или материальному благополучию. Эти взгляды определяли их отношение к жизни и обусловливали их поведение, заставляя обращаться к церкви по любому вопросу. Церковь воспользовалась этим, чтобы принимать живейшее участие в жизни верующих: крестить их в баптистерии или в церкви, проводить через обряд конфирмации, обычно в специальном зале, примыкающем к баптистерию, венчая их в большом соборе, приходской церкви или домовой часовне, осуществляя последнее помазание, когда они лежали при смерти, и погребая усопших на кладбище или в личных мавзолеях. Кроме того, церковь благословляла дома, в которых жили верующие, как и их скот и поля, проводила праздник урожая для крестьян, благословляла рыболовов перед выходом в море и проводила похожие церемонии в местах, где хранились запасы еды и питья. Таким образом, церковь управляла человеческой мыслью и воображением, и многие века служила им проводником в жизни.
Из-за массовой нищеты в городах раздача милостыни быстро стала одной из главных функций церкви. Однако нуждающихся все равно оставалось много. Так, в VII веке патриарх Иоанн Александрийский после долгих уговоров принял в дар от богатого землевладельца дорогое одеяло, а ночью, завернувшись в него, не мог уснуть и спрашивал себя: «Сколько людей в эту минуту стучат зубами от холода?» Дождавшись рассвета, прелат встал, отправился на рынок и продал свое одеяло. Это ему не составило труда. На вырученные деньги он купил 144 одеяла, которые на закате раздал многочисленным бродягам в городе.
Церковь основывала, укомплектовывала персоналом и содержала сиротские приюты, богадельни, дома для престарелых, благотворительные аптеки и больницы. Ее примеру последовали императоры, члены их семей и придворные. Михаил IV (1034–1041) не остановился на организации приюта для бедных и построил еще большой, красиво обставленный дом для блудниц. Когда его закончили, император, надеясь спасти их души, сообщил им, что все, кто желает покончить с проституцией, но боится нищеты и лишений, могут стать монахинями, жить в довольстве и больше никогда не испытывать нужды в доме, который он им дарит. На удивление, многие на то согласились. В начале XII века — вероятно, некоторым образом действуя по примеру сельджуков, завоевавших Анатолию, — Иоанн II Комнин (1118–1143) основал в Константинополе организацию, воплотившую самые передовые идеи из области медицины. Она состояла из двух больниц: одной для мужчин и одной для женщин. В каждой насчитывалось 10 отделений по 50 коек. В обеих одно отделение отводилось под хирургию и одно предназначалось для тех, кто нуждался в долгосрочном уходе. В штат входили 12 мужчин-врачей и только одна высококвалифицированная женщина, а также женщина-хирург. У каждого мужчины-врача было 12 обученных ассистентов и 8 помощников, а у женщин-врачей — всего 4 ассистента и 2 помощника. Также в штате числились два лекаря, которые лечили легких больных в бесплатной амбулатории. Пациентам по желанию предлагалось вегетарианское меню. К больнице была прикреплена школа, в которой учили на врачей сыновей персонала. Кроме того, в организацию входили дом престарелых, дом для больных эпилепсией и дом для незаконнорожденных детей и сирот. Две церкви, выстроенные на ее территории, заботились о духовном благополучии персонала и пациентов.
Императоры, их семьи, придворные и простой народ выказывали свою преданность церкви, осыпая ее подарками. Как правило, это были иконы, драгоценные сосуды, красиво оформленные списки Евангелия, церковная утварь и одеяния, оставленные в наследство деньги или земельные угодья. В результате вскоре церковь обогатилась, получив обширные владения и дорогие предметы непередаваемой красоты, и решила, что будет полезно поручить большую часть земли заботам управляющих, или бейлифов, хотя иногда император вмешивался в ее дела и предоставлял церковную землю в собственность мирянину, чтобы тот ее возделывал. Последний получал право оставлять себе в качестве благодарности за управление имением часть полученного от него дохода. В XI веке церковь ввела правило для всех, кто возделывал ее земли, по которому они должны были выплачивать своим епископам особый налог, называвшийся «каноникум», предоставляя часть его натурой, а часть — деньгами. Хотя этот налог способствовал улучшению и без того солидного благосостояния церкви, провинциальное духовенство в основном не смогло извлечь из него пользу. И приходские священники, и капелланы богатых землевладельцев оставались унизительно бедными. Многим приходилось работать в поле рядом с беднейшими прихожанами, чтобы выжить. Тому, кто служил в должности капеллана богатому землевладельцу, не проживающему в своем имении, приходилось еще хуже, чем приходским священникам, поскольку его хозяин (или даже несколько хозяев) считали его прикрепленным к часовне, в которой он проводил богослужения, и поэтому полагали, что он, почти как раб, должен продолжать службу, даже если часовня перешла в собственность к новому владельцу вместе с проданным имением, к которому она принадлежала.
До VI века разница между богатой и бедной приходской церковью четко отражалась в том, во что облачен священник, проводящий богослужение, поскольку до этого времени светская одежда ничем не отличалась от одежды духовенства. Каждый человек носил то, что соответствовало его статусу и возможностям. Однако в VI веке возникло цивильное платье, римская тога уступила место одежде другого стиля. Священники отказались следовать веяниям моды, со временем приняв только мантии, которые стали считаться церковным облачением.
Изменение заняло несколько десятков лет. Так, например, на мозаиках VI века в Равенне священники, стоящие рядом с императором Юстинианом, изображены в простых белых одеждах, не очень отличающихся от тог. С того времени достаточно строгие церковные ризы носились с определенными отличительными знаками. Омофор, разновидность шарфа с вышитыми крестами, стал частью одеяния епископа. Вскоре его начали носить с шелковым стихарем, основной туникой, сравнимой с «альбой» западного мира, епитрахилью и прямоугольным куском материи, изначально бывшей носовым платком, называвшимся «епиганатий» и спускавшимся до колен. Кроме того, у епископа был жезл, а на голове — митра. На шее у него висел наперсный крест — энколпион. Дьяконы носили особый тип шарфа — орарь — в виде длинной ленты, спадающей с левого плеча. Епископы надевали епитрахиль, которую можно тоже описать как ленту, прижатую на талии поясом, а также вышитые нарукавники — поручи — и ризу. Поначалу только патриархам дозволялось заменить саккос — короткую тунику с разрезами по бокам, отличающуюся богато украшенными рукавами, — на ризу, однако со временем и митрополиты, а потом и священники получили разрешение сделать это.
Роскошь церковных облачений достигла апогея в X веке. Тогда к парчовым или бархатным ризам, которые носили священнослужители, добавилась кайма, зачастую украшенная драгоценными камнями, перегородчатой эмалью и вышивкой из золотых и серебряных нитей, а также переливающиеся разноцветные шелка. Не менее великолепные алтарные покрывала, оклады икон и Евангелия сияли в свете бесчисленных свечей в золотых, серебряных, медных и бронзовых подсвечниках. Некоторые из них стояли в алтаре, другие, покрупнее, с основанием в виде больших шаров или львиных лап, — в помещении церкви, а бронзовые кольца различных размеров подвешивались к потолку на цепях и служили канделябрами. Тем не менее центром всеобщего внимания оставался алтарь, сверкающий множеством крестов, потиров, дискосов и ложек искусной работы. Металлические опахала использовали, чтобы сгонять мух с реликвий и развевать фимиам. Кадила всевозможных форм и размеров также добавляли красоты внутреннему убранству.
Если сердце империи находилось в Большом дворце, в стенах которого жили император, его семейство и находились некоторые из самых священных религиозных реликвий государства (как, например, посох Моисея), то собор Святой Софии можно назвать ее артериями и кровью. Немногие простые люди могли хотя бы изредка молиться Богу в соборе, а проникнуть в дворцовый комплекс и вовсе никому было нельзя. Император и патриарх старались сделать веру, на которой, собственно, строилось само существование Византии, более осязаемой и живой, и собор им в этом очень помогал. И дело было не только в невиданном великолепии интерьера здания, хотя его огромный купол походил на небеса, а убранство и росписи воспроизводили почти божественное величие, и не в красоте литургии, которую служили священники в роскошных ризах. Большее значение имели реликвии, собранные там за долгие годы, даже невзирая на то, что самые священные из них — риза и пояс Богородицы — по приказу Юстиниана были перенесены из церкви Святых Петра и Павла в церковь Святой Марии Влахернской. Пояс Девы Марии считался «палладием», то есть залогом безопасности, который защищал город, подобно тому как деревянная статуя Афины Паллады стояла на страже древней Трои. Когда Константинополю угрожала опасность, обе реликвии проносили вокруг его стен.
Как мать всех православных церквей, собор также открывал объятия святым более молодых православных государств. Так, например, впоследствии для паломников из Руси здесь была икона святых братьев Бориса и Глеба.
К 612 году, помимо патриарха и его помощника — синекуллы, к собору было прикреплено 80 священников, 150 дьяконов, 40 диаконис, 70 иподьяконов, 150 чтецов, 25 канторов, то есть певчих, и 65 привратников, не говоря уже о многочисленных уборщиках. В те времена императорский хранитель документов — «великий хартофилакс» — еще выполнял обязанности библиотекаря собора. Однако вскоре разросшиеся архивы начали отнимать у него столько времени, что он уже не мог совмещать обе должности. Оставив свои дела при дворе, он стал библиотекарем собора и старшим секретарем патриарха. Его новая работа давала ему право стоять подле царских врат иконостаса в начале мессы, проводимой во время папской литургии.
Зачастую церковные реликвии хранились в специальном отдельном помещении, называемом «мартирион». Обычно он примыкал к церкви, и в нем проводили специальную службу в день соответствующего святого. В V веке также появился обычай посвящать церковь определенному мученику или нескольким мученикам. Этому положил начало Юстиниан, возведший, пожалуй, самую красивую из первых церквей Константинополя и посвятивший ее двум святым мученикам — Сергию и Вакху. Приблизительно в то же время Юстиниан ввел еще один обычай, который вскоре распространился повсеместно, — пристраивать к церкви баптистерий.
Еще Юстиниан установил в соборе Святой Софии богато украшенный алтарь, после чего искусно сделанные и дорогостоящие алтари стали популярны. Самый красивый из дошедших до нас относится к XII–XIV векам и называется Золотой алтарь из-за обилия в его украшении драгоценных камней и перегородчатой эмали, инкрустированной золотом. Его изготовили специально для собора Святого Марка в Венеции, где он до сих пор и находится. Очевидно, Юстиниан создал и один из первых иконостасов, также для собора Святой Софии. Его вариант очень отличался от того, что мы привыкли видеть в современных православных церквях. До Юстиниана иконостас представлял собой перегородку из резного мрамора, где пространство между стойками закрывали каменные или деревянные панели, отделяющие алтарь от основного помещения церкви. Считается, что Юстиниан поместил медальоны с изображением Спасителя со святым Иоанном по левую сторону и Богородицей по правую на перекладине между центральными стойками, над царскими вратами, как их называют, которые открываются в алтарь. В XIV веке эта идея получила дальнейшее развитие, особенно в таких лесистых регионах, как гора Афон или Северная Россия. Перегородка была преобразована в стенку, отделяющую алтарь в церкви, и на ней стали размещать иконы в строго определенном порядке.
Еще одним сокровищем собора были несколько чудотворных икон. Вероятно, самой чтимой из них была икона Спас Нерукотворный, «Иисус, изображенный не рукой человеческой» из легенды о царе Абгаре.
Евсевий Кесарийский сообщает: «царь Абгар, славно управлявший народами по ту сторону Евфрата, но мучимый болезнью, излечить которую было не в силах человеческих, узнав об имени Иисуса и Его чудесах — о них согласно свидетельствовали все, — решил умолять Его, послав гонца с письмом и просьбой об избавлении от болезни. Спаситель не внял тогда его просьбе, но удостоил особого письма, в котором обещал прислать одного из Своих учеников излечить его болезнь и вместе спасти его и всех его близких. Обещание это было вскоре выполнено. После Воскресения Христа из мертвых и Вознесения Фома, один из двенадцати, по внушению Божию отправляет Фаддея, принадлежавшего к числу семидесяти учеников Христовых, в Эдессу благовествовать учение Христово. Фаддей привез икону, которая и исцелила Агбара».
А история этой иконы такая: Ханнан был живописцем и имел поручение от Абгара запечатлеть образ Мессии в случае, если Тот откажется прибыть в Эдессу лично. Когда Ханнан хотел было взяться за написание образа, ему не удалось приблизиться к Спасителю, так как Он был тесним огромными толпами людей. Сколько он ни пытался воспроизвести на материи сияющее Божественной славой лицо, ему никак не удавалось достичь желаемого результата. Тогда Господь, уразумев происходящее, повелел принести ему плат, после чего умыл Своё лицо и отерся. Таинственно и неизъяснимо на плате отпечатлелся Его Божественный лик. После того как Убрус (ст.-славянск. – плат, платок, полотенце) был вручен живописцу Ханнану, тот доставил его в Эдессу. Абгар принял Нерукотворный Образ с благоговением и с тех пор исцелился, хотя болезнь всё же оставила на его плоти некоторые следы. Окончательно он был исцелен апостолом Фаддеем, который был направлен в Эдессу апостолом Фомой после того, как Господь, искупив человеческий род и воскреснув, вознесся на Небеса и воссел одесную Отца. Фома просветил горожан светом Евангельской проповеди и Эдесса (древний город в верхней долине Евфрата) сделалась христианской.
Убрус был наложен на доску и утверждён в нише, располагавшейся в крепостной стене над городскими воротами. Все входившие в город через ворота должны были воздавать Нерукотворному Образу поклонение.
Когда, спустя годы, один из потомков Абгара стал насаждать в Эдессе языческую веру, местный епископ, получив откровение, пришёл ночью к воротам, зажёг перед Образом лампаду и замуровал вмещавшую его нишу, причём сделал это настолько искусно, что место хранения иконы уже ничем не выделялось на общем фоне стены. Со временем о местонахождении Образа забыли. Прошли столетия, прежде чем Нерукотворный Образ вновь был явлен народу. В 545 году, когда персидский царь Хосрой I осадил город Эдессу и готовился им овладеть, епископу Евлавию было видение: Жена, явившаяся ему в Небесном величии, указала на место хранения Нерукотворного Образа и повелела взять этот Святой Убрус. Подчиняясь Божественной воле, Евлавий вскрыл замурованную нишу и обнаружил утраченный было Святой Убрус. Образ оказался неповрежденным. Более того, на закрывавшей его каменной (керамической) плите он обнаружил ещё один образ Спасителя, чудесно отобразивший тот, который был запечатлен на Убрусе. После того как перед Нерукотворным Образом было совершено моление, а затем, с крестным ходом он был пронесен по городским стенам, враг отступил.
Когда в VII веке арабы овладели Эдессой, христианам было дозволено поклоняться Образу как святыне. Слава об этой нерукотворной иконе распространилась по всему Востоку. В 944 году императоры Константин VII Порфирородный и Роман I Лакапин, договорились с властями Эдессы о выкупе иконы. В дар за икону ими было отправлено 12000 сребреников и 200 пленных сарацин. Вместе с тем было ими было дано обещание, что отныне город не будет подвергаться нападениям со стороны императорских войск.
Горожане, конечно же, не хотели расставаться со своей святыней. Однако правителю удалось склонить их к согласию: кого увещеваниями, кого силой и принуждением, кого угрозами смерти.
15 августа 944 года Нерукотворный Образ был доставлен во Влахернский храм, оттуда — в храм «Фарос». 16 августа он был внесён в Константинопольский храм Софии Премудрости Божьей. Огромная толпа горожан выстроилась вдоль Месы – главной улицы города, чтобы наблюдать за ее ритуальным входом в Константинополь. Многие молящиеся изливали душу перед этой иконой, когда ее поместили на почетном месте в соборе Святой Софии. После чествований и поклонений Нерукотворному Образу, его возвратили в Фарос. В память об этих событиях Церковью был установлен особый Праздник. Он отмечается ежегодно 16 (29) августа.
Со временем Святой Убрус был утрачен. Согласно наиболее распространённому мнению, он был похищен из Фароса по разграблении Константинополя крестоносцами в 1204 году и направлен в Венецию на корабле. До Венеции судно так и не дошло: затонуло в Мраморном море. Вместе с судном пошёл на дно и Убрус.
Среди икон особенно почитались чудотворные иконы. В Константинополе, например, по пятницам происходило поднятие завесы перед Влахернской иконой Богоматери (эту святую икону называют еще Одигитрией, то есть Путеводительницей). Влахернская икона входит в число тех старинных икон, создание которых предание приписывает евангелисту Луке. Икона изначально хранилась на родине евангелиста в Антиохии, а затем была перенесена в Иерусалим. Императрица Евдокия привезла её в 439 году из Иерусалима в Константинополь вместе с другими христианскими реликвиями. Переданная в дар Пульхерии, сестре императора Феодосия II, икона была помещена в церкви Богородицы во Влахернах. От имени храма икона и получила своё настоящее название.
Влахернская икона считалась покровительницей города Константинополя и византийских императоров. В 625 году во время города персами, аварами и славянами патриарх Сергий обошёл с ней стены Константинополя, и, по сообщению Пасхальной хроники, враги отступили, заявив, что видели на стене Богородицу. С этого момента возникла традиция ежегодно в Великий пост переносить эту икону из Влахерна (Влахерн – северо-западный пригород Константинополя) в императорский дворец, где она находилась до понедельника Светлой седмицы. В период иконоборчества икону прятали в монастыре Пантократора. Там же её укрывали в период захвата Константинополя крестоносцами.
Многие императоры брали чудотворные иконы с собой в военные походы. На рубеже XI—XII веков император Алексей Комнин уже во главе собранного в поход войска пришел поклониться иконе – но чуда не произошло, и это расценили как божественное предостережение. Пришлось отложить поход до следующей пятницы!
На позапрошлой лекции, говоря о разномыслиях (ересях) в христианстве Раннего Средневековья, я коротко упомянула иконоборческую «ересь» и некоторые причины ее возникновения. Поговорим об этом немного подробнее.
Абсолютное большинство чудотворений было связано с исцелением, которое люди получают после молитвы перед иконой. Бывают чудотворные иконы мироточащие, слезоточащие и т. п. Кроме того, иконы совершали множество «бытовых» чудес, в результате чего иконопочитание стало превращаться в идолопоклонство, особенно среди простого народа.
Это вызвало серьезные опасения у некоторых епископов, прежде всего малоазийских. В районе восточной границы империи многие города переходили из рук в руки – то к арабам, то к византийцам. В тех местах христиане хорошо знали, что в Исламском халифате к изображениям живых существ относились неодобрительно, а в XIII веке халиф Язид II вообще постановил, что такие изображения должны быть уничтожены вообще во всех церквях на подвластной ему территории (напомню, что арабы тогда еще в то время терпимо относились к христианам). А поскольку арабы в то время успешно расширяли свои владения за счет христианских земель, в Византии некоторые начали думать, что мусульмане могут быть правы, а христиане несут наказание за нарушение Второй заповеди: «не сотвори себе кумира». Да и Ветхий Завет, по-прежнему пользовавшийся большим авторитетом, в книге Исход XX,4, налагает категорический запрет на изображение живых существ.
Император Лев III (сам малоазийского происхождения) разделял эти сомнения, однако до поры до времени ничего не предпринимал. Но и среди его советников появился епископ, разделявший эти взгляды. А в 726 году произошло событие, которое было сочтено Божьим знаком, проявлением Божьего гнева за идолопоклонство, распространившееся в империи – произошло мощное извержение вулкана на острове Тира, в небо поднялся огромный столб дыма, камни разлетелись из жерла по всему Эгейскому морю.
Примерно в это время император приказал снять с Медных ворот образ Христа, а через несколько лет низложил константинопольского патриарха и заменил его человеком, разделяющим его взгляды. Правда, дальше этого он не пошел – на полное запрещение икон и наказание тем, кто им поклонялся, он не решился.
Более решительно повел себя его преемник Константин V, который решил положить конец иконопочитанию. История борьбы с иконами и с иконоборцами продолжалась более ста лет, было созвано несколько Соборов – сначала против иконопочитания, потом против иконоборства, потом снова против иконопочитания, пока, наконец, почитание икон было окончательно восстановлено собором 843 г.
Но хотя церковь в этом деле и оказалась победительницей, — все же в одном существенном пункте дело императоров-иконоборцев осталось без изменения. Они хотели сохранить церковь, зависимую от государства, подчинить ее императорской власти, что, в конце концов, и произошло – Церковь оказалась более чем когда-либо подчиненной власти императора, — таков неоспоримый результат иконоборческого движения.
К середине IX века практически полностью сложилось все, что было связано с внутренней и внешней жизнью церкви – сложился ритуал, были определены атрибуты культа, обязанности церкви по отношению к обществу и государству, и общий стиль отношений общества и государства к церкви. Внутри эгрегора сложились многоуровневые разнообразные иерархии, постепенно стал налаживаться инкарнационный круговорот, хотя с организацией пространств посмертия возникли очень большие проблемы – слишком много различных племен и народов оказались включены в Византийский эгрегор. Но и это постепенно как-то уладилось.
Некоторые вопросы, связанные с построением эгрегора, мы рассмотрели в позапрошлой лекции. В следующих лекциях мы еще поговорим о самых разных сторонах жизни византийцев, сегодня же поговорим о состоянии эгрегора – иноматериальной составляющей – Византийской церкви на этой стадии. В последней лекции предыдущего курса, говоря о начальном этапе построения «Тела Церкви» (эгрегора как такового), и организации соответствующих Иерархий (как «потусторонних», так и собственно церковных), я упоминала о магии раннего Христианства.
Сегодня мы поговорим о магии победившегоХристианства (в его восточном варианте). Естественно, вся деятельность церкви была по-прежнему магична. Но эта магия во многом отличалась от магии раннехристианской, которая была основана на энергиях Благодати Святого Духа (и их производных), и основная задача тех Служителей Иерархий, которые работали «с той стороны» была – провести эти энергии к людям, к тем, кто способен их воспринять, а задачей воплощенных Служителей было – помочь людям в восприятии этих энергий.
Пока христиан было немного, и это были те, кто реально стремился к Христу, к Святому Духу – какие бы пути и по каким причинам они не выбирали и какие бы ошибки не совершали – осевой канал метакультуры был достаточно «чист» и прозрачен, ритуалы скромными и энергетически точными, без излишних фантомных наслоений, атрибуты культа, в том числе иконы – простыми и чисто символическими. Но когда Христианство стало государственной религией, к религиозной эгрегориальной субстанции добавилась субстанция государственная, причем с уклоном в великодержавность. А когда в эгрегор включились огромные человеческие массы (я говорила о том, кто и почему это делал), чтобы так или иначе с этой массой справляться, потребовалось значительное усложнение ритуала, использование совершенно других энергий, совершенно других видов фантомности, привлечение огромного количества сущностей, работающих с людьми «по горизонтали». Существенным образом трансформировались пространства мифов и те пространства астрального слоя, которые мы (вслед за Аноповой) называем Эдемами – та часть «духовной вселенной», которая воспринимается массовым сознанием и астральными телами «обычных» людей.
В «средней части» эгрегора, где находится основная человеческая масса (которая своими эманациями эгрегор и питает) стали преобладать сущности, на этом уровне преимущественно и живущие – телии, сущности желания. Будучи по своему происхождению сущностями 17-й Зоны, они «живут» на энергиях Солнца, питаются ими, их переносят и т. п. С человеком они взаимодействуют преимущественно на 5-й чакре, и в идеале они должны были бы побуждать в людях волю к совершенствованию, стремление к духовным достижениям и т. п. Но на самом деле (в большинстве случаев) получается нечто совсем иное.
Я не буду подробно описывать сам ритуал православной службы, думаю, каждый из вас хотя бы один раз в жизни на службе побывал (хотя бы посмотрел со стороны) или, в крайнем случае, видел по телевизору. Ритуал очень торжественный, сам священник в богатом одеянии, даже в самых небогатых церквях горят свечи, стоят иконы, священник кадит ладаном, народ молится… О чем? В подавляющем большинстве – о своих житейских делах, выражает свои желания, просит что-то… Телии реагируют на эти запросы, а магия православной службы (огонь, дым, а если храм богатый, то там вообще все в золоте) в значительной степени становится магией 17-Зоны. И все бы ничего, но телии такие сущности, что они напитываются от людей и сами переносят не только чистые энергии Солнца ХОХ (или даже ВУУЛ), но и энергии Черного Солнца, которые закрепляются разнообразнейшими фантомами Черного Солнца. В результате в нижних слоях христианского эгрегора оседает огромное количество материала Нижних Зон. Так что не приходится удивляться, что христиане, исповедующие идею всеобщей любви, постоянно воюют, совершают множество разнообразных жестокостей и все это во имя Христа!
Так, Византия, которая постоянно воевала, но в основном отстаивала свои территории (то, что некогда принадлежало Римской империи), вела и «священные войны», к которым историки иногда относят войны, которых в 7-м веке вел с персами император Ираклий. Чтобы содержать армию в период подготовки, Ираклий взял у церкви, как бы взаймы, золотую и серебряную утварь и канделябры, и переплавил их в монеты. И действовал он с полного одобрения церковных властей, поскольку сделал все для того, чтобы предстоящая кампания воспринималась как праведная война в защиту веры. В принципе война противоречит самому духу христианства, но в глазах многих иерархов церкви война считалась хотя и тяжкой, но необходимостью. Ираклий же обращался к войскам с пламенными речами, в которых он особенно подчеркивал тот факт, что византийцам предстоит сражаться за истинного Бога с неверными – персы были зороастрийцами. Это священный долг – заявлял он – наказать за преступления, совершенные против христиан в Иерусалиме. И обещал, что те, кто исполнит его, получит в награду вечную жизнь на небесах.
А эти преступления были связаны со взятием персами Иерусалима в 614 г. Осада и падение Иерусалима находились в связи с еврейским вопросом того времени. В те времена в империи было гонение против иудеев. Персидские успехи в Палестине и Сирии возбудили надежды евреев и заставили их искать защиты у завоевателей, под знамена которых они стекались большими толпами и возбуждали в персах фанатизм и непримиримую вражду против христиан. Этим объясняется исключительно кровавый характер последовавших за падением Иерусалима событий. Осада города продолжалась три недели. Когда, наконец, персам удалось разрушить часть стены и ворваться в город, они предоставили участь христианского населения фанатизму евреев, которые и свели здесь счеты с христианами, угнетавшими их преследованиями и презрением. Говорят, что не один десяток тысяч христиан погиб в Иерусалиме от руки иудеев, до тридцати пяти тысяч уведено было пленников. Город и христианский храм подверглись беспощадному грабежу, при котором завоеватели руководились не только жаждой добычи, но чувствами мести и религиозной нетерпимости. В особенности пострадали христианские святыни, перед утратой которых отступали на второй план и пленение патриарха Захарии, и разрушение города. Храм Гроба Господня и все постройки св. Елены были преданы пламени, драгоценная утварь, благоговейно приносимая сюда со всех стран, была расхищена, священные реликвии частью уничтожены, частью взяты победителями. Между этими последними особенно была тягостна утрата Животворящего Древа Креста, которое взято было персами и увезено в Ктесифон. После того, как Ираклий в 628 году одержал победу, Персия освободила пленников, обязалась выплатить контрибуцию и возвратить из плена Животворящий Крест. В 630 году Крест был торжественно водружен на своем прежнем месте в Храме Гроба Господня в Иерусалиме.
Именно благодаря подобным заявлениям Ираклия часто воспринимают как первого крестоносца, однако между идеологией Крестовых походов, которая позже получила развитие в Западной Европе, и тем, как вели войну против нехристиан византийцы, есть существенная разница. Византийское духовенство при этом сохраняло молчание, а на Западе Крестовые походы начал Папа Римский и священнослужители призывали верующих участвовать в них.
Характерной для Византии составляющей идеи священной войны были религиозные изображения. Иконы играли в жизни империи все более заметную роль, и Ираклий использовал их и для целей ведения войны. Еще в 610 году, направляясь в Константинополь из Карфагена, чтобы свергнуть Фоку, на носу его корабля была икона Богородицы. Готовясь выступать против персов, он взял с собой на битву икону Спаса Нерукотворного. Когда ситуация в Константинополе стал критической, патриарх Сергий распорядился, чтобы на всех воротах в стенах города было сделано изображение Богородицы с Младенцем на руках. Эти образы были списаны с иконы «Одигитрия» («Указующая путь») – на ней Богоматерь указывает на путь спасения – на Иисуса. Считается, что эта икона написана евангелистом Лукой и что это реальный прижизненный портрет Богородицы. По преданию, икона была привезена из Палестины в Константинополь в V веке.
Возвращаясь к вопросу о магии православной службы, нужно еще иметь в виду, что люди, пришедшие в христианство из других религий и культов, притаскивали с собой своих сущностей, причем не только телий, но и сущностей Нижних Зон, которые находили для себя и место, и занятие, и пищу. Конечно, Христианская церковь видела все эти опасности и принимала определенные меры, чтобы как-то с этим бороться, но результаты не всегда получались такими, как хотелось. Мы об этом еще поговорим в теме о монашестве.
Теперь конкретно об иконах. В прошлой лекции мы говорили о высоком предназначении византийской иконописи. Однако воздействие иконы на разных людей было неодинаково – далеко не каждый был в состоянии уловить ее духовную составляющую, ее идейную сущность. Икона представляла собой окно в другой, потусторонний мир. Но каждый смотрящий в первую очередь видит то, что находится, условно говоря, на уровне его глаз, и очень мало кто способен (да мало кто и хочет) поднять свой взор немного выше. Так что чудеса, совершаемые иконами (даже теми, которые считаются чудотворными) далеко не всегда совершаются Благодатью Святого Духа.
Что касается икон Святых, подвижников и т. п., то здесь ситуация тоже не однозначная. Энергетическая связь самого Святого с иконой, как правило, сохраняется, но она проходит через столько фантомных наслоений, столько разнообразных сущностей роится вокруг нее, что ощутить эту связь, эти энергии в чистом виде порой бывает затруднительно. А уж если икона, что называется, «хорошо намолена»…
Таким образом, целью иконоборчества в Византии была борьба с пережитками язычества (ну, а заодно, как всегда, борьба за власть, которая в любых эгрегориальных конфликтах всегда на первом месте). Основоположник иконоборчества, император Лев Исавр, предпринимавший, по мотивам политическим, реформу в общественной жизни, вторгся и в сферу церковного учения и, в интересах государства, грубо стал уничтожать всё то, в чем, по его представлению, выражалось вредное для государства и разлагающее влияние церкви. Отсюда - стремление императора удалить из глаз и сознания народа все напоминания о небесных защитниках и покровителях, гонения на монахов, как живых носителей аскетического идеала, и т.д. В своем политическом иконоборстве император встретил сочувствие со стороны многих лиц из среды духовенства и общества, где, в свою очередь, оказались иконоборцы иного оттенка: одни из них основывались на библейских данных, другие руководились богословскими или философскими соображениями. И вот, от начала VIII и до половины IX века византийская церковь подвергалась ужасным смутам. Ересь была подобна сильнейшей буре, которая на своем пути сокрушает все. Православные, особенно монахи, подвергались гонениям и преследованиям, а многие – мучениям и смерти, иконы выламывались и истреблялись, священная живопись и св. мощи уничтожались, монастыри и богословские школы закрывались и разрушались.
Однако иконоборчество встретило очень сильное сопротивление как со стороны священнослужителей – кто-то из них понимал истинное значение иконы (и всего ритуала вообще), кто-то не хотел лишиться привычного образа жизни и службы и т. п., так и со стороны простого народа – как тех, для кого иконы были окном в другой, Горний мир, средством связи с небесными защитниками и покровителями, так и тех, кому иконы реально заменяли атрибуты языческого культа.
Наконец, 11 марта 843 года, в Константинополе состоялось торжество православия. По воле императрицы Феодоры, в столице был созван собор, который подтвердил определения семи вселенских соборов, провозгласил иконопочитание, иконоборцев предал анафеме и определил ежегодно, в первый воскресный день четыредесятницы совершать праздник православия, с возглашением анафемы на всех еретиков.
