У многих людей имелись причины быть недовольными Усманом, и многие в Медине могли со злорадством смотреть, какие лишения испытывает он в осажденном доме. Но после его гибели недовольная им мусульманская аристократия увидела свой город во власти пришлых мятежников, к которым присоединились беглые рабы, городская беднота и окрестные бедуины, рассчитывавшие чем-нибудь поживиться в богатом городе. Еще до гибели Усмана, как писали исламские историки, "жители Медины рассеялись по своим усадьбам и домам. Никто не выходил и не сидел дома без меча, чтобы было чем защищаться от бесчинств этих людей".
Едва свершилось кровавое дело, задуманное и исполненное слепым фанатизмом и личною ненавистью, допущенное слабою ограниченностью и близоруким эгоизмом, как раскрылись с роковою ясностью для всех соучастников и попустителей неизбежные, тяжкие последствия. И в данном случае результаты случившегося факта оказались не таковыми, какие ожидались до его наступления. Теперь только сразу стало понятно, как Али, так Тальхе и Зубайру, что подозрение в соучастии должно неминуемо пасть на того, кто примет халифат из рук убийц. Они даже и представить себе не могли, чтобы в общине нашелся такой смельчак, который решился бы попытаться завоевать власть. Только в том случае, если бы первейшие люди Медины согласились добровольно и единогласно избрать кого-либо, казалось, возможно было, и то отчасти, восстановить уважение к высокому сану властелина, повергнутому во прах, залитому кровью.
Египтяне, превышавшие других числом и страстностью, большею частью люди богатые, желали видеть во главе государства Али, в то время как басрийцы поддерживали Тальху, а куфийцы — Зубайра. Все трое вначале отказывались стать у кормила правления. Тогда бунтовщики настойчиво потребовали от мединцев, обуреваемых отвращением и страхом к убийцам, произвести выборы халифа, напирая на их неотложную необходимость. В то же время продолжались деятельные переговоры с Али, который из всех троих имел, в качестве двоюродного брата и зятя Пророка, больше прав, к тому же обладал наибольшим количеством личных приверженцев. Наконец он объявил, что готов принять власть, если Зубайр и Тальха согласятся его признать. Они же со своей стороны вовсе и не думали изъявлять это желание и уступили только тогда, когда куфийцы и басрийцы, так как надо же было на чем-либо порешить, перешли на сторону Али. Таким образом, через три дня после смерти Усмана, Али был признан халифом, приняв по обычаю легкие похлопывания рук (то есть присягу) от мединцев и чужестранцев.
Позднее Тальха и Зубайр утверждали, что они действовали под принуждением. Трудно даже понять то жалкое положение, в которое поставлены были эти люди. Некогда в качестве ближайших помощников Пророка они бодро вели войну со всей Аравией; так, Тальха когда-то своим собственным телом заслонил Посланника Аллаха у Ухуда от целой толпы неприятелей.
Лишь немногие из мединцев отказали Али в присяге в числе их находился и Саад ибн Абу Ваккас, покоритель Персии. Ему все опротивело, может быть, брало и раскаяние в том, что он не решился помешать катастрофе. Он отправился в один отдаленный утолок Аравии, в свое имение, отказался от всякого участия в общественных делах, выжидая, когда вся община очутится снова под управлением единого имама. Позднее он не хотел признавать таковым и Муавию; так он и умер в своем уединении, почти забытый, в 50 г. х. (670).
Несколько личных друзей Усмана и родственники его, омейяды, бежали тотчас же после совершения убийства. В их числе Марван (двоюродный брат Усмана, один из его защитников) с сыном; к Муавии в Сирию ускакал Нуман ибн Аль-Бешир, который отвез вещественные доказательства смерти Усмана — пропитанную кровью рубашку и отрубленные пальцы Наили. На время в Медине наступило спокойствие; бунтовщики тоже потянулись в обратный путь.
Так следующим халифом стал Али ибн Абу Талиб – приемный сын Мухаммеда. Из всей плеяды халифов он был единственным кровным родственником Мухаммеда. Он приходился ему двоюродным братом и был вторым человеком, принявшим ислам. Так сложилось, что Али и Пророк воспитывались вместе. Поэтому неудивительно, что халиф женился на дочери Мухаммеда Фатиме. От их союза родилось двое мальчиков, к которым Пророк был очень привязан. Он подолгу беседовал с внуками и был частым гостем в семье дочери. Али часто принимал участие в военных походах и отличался просто легендарной храбростью. Однако вплоть до своего избрания халифом он не занимал важных государственных постов. Внешность Али ибн Абу Талиба, многократно описанная, была весьма примечательной. Четвертому халифу на момент принятия присяги было около 57 лет, он был очень смугл, весьма толст и обладал роскошной бородой, закрывавшей его грудь от плеча до плеча. Большую лысину окаймляли седые волосы, свисавшие на спину подобно львиной гриве. От восьми жен Али имел девять сыновей, а также в его семье было еще и три приемных сына. Количество дочерей точно неизвестно, но, по всей видимости, их было около пятнадцати.
Со временем былая его воинственность сошла на нет, и он был весьма мирным семейным человеком. Али не принимал многие перемены в мусульманском обществе, появившиеся после смерти Пророка. Это добавляло ему популярности среди несогласных и беднейших слоев, как и то, что он никогда не занимал никаких административных должностей.
Кое-как Али удалось навести порядок в городе: он заставил удалиться большинство кочевников и провел расследование убийства Усмана. Но найти его реальных убийц вряд ли было возможно, и к тому же опасно. Часть негодующих египтян, возглавляемая Муавией, все равно Али не признала, отказалась присягать и ушла в район Эль-Бахнаса. Из Медины был выслан отряд для «усмирения», но он потерпел неудачу. Возглавляемые же Муавией отошли дальше и через некоторое время нашли пристанище в Харбите (округ восточнее Александрии, примерно в дне пути).
Но это было затишье перед грозой. Али, номинальная продолжительность правления которого считается от 25 Зууль-хиджжи 35 г. (24 июня 656) до 17 Рамадана 40 г. (24 января 661), начал свое правление мерой настоятельной, но в то же время и бесцельной. Не считая возможным оставлять на прежних постах наместников из омейядов, так как управление их послужило главным мотивом к нареканиям на Усмана, халиф поспешил уведомить их о смещении. В то же время назначил новых главнокомандующих. Затем Али занялся налаживанием отношений с провинциями, особенно с Куфой, и даже назначил туда нового наместника. Однако с половины пути тот вернулся в Медину: Куфа хотела остаться под старым управляющим. Между тем было не все спокойно и в самой Медине: Али раздал поровну деньги, найденные в доме у Усмана, и многим видным мухаджирам показалось обидно, что их сравняли с бывшими рабами. Особенно возмущались Тальха и Зубайр (он был сыном тети Пророка), и Али их вызвал к себе, напомнив про присягу. Те попытались получить какие-либо наместничества (Тальха хотел быть правителем Басры, а Зубайр – правителем Куфы), но Али опасался, что вдали от него они станут слишком самостоятельными. Разговор так ничем и не кончился. Получив отрицательный ответ от Али на свою просьбу, эти двое выбрали для осуществления своего плана Мекку, ибо Медина не подходила им для этой цели. Для мирской партии старинной мекканской аристократии уступить Али значило отдать в руки набожных мединцев занятое ими могущественное положение; об этом, конечно, не могло быть и речи. Борьба между этими взаимно противоположными партиями становилась неизбежной.
Со смертью Усмана Муавия становился главою дома Омейи. Не такой был политик Муавия, чтобы упустить очень важную поддержку, которую предоставляло ему общественное мнение в роли борца попранного права и мстителя за отвратительное преступление. Поэтому наместник тотчас же после умерщвления халифа, хотя сам не делал никаких попыток для спасения главы своей семьи, поднял клич: отомстим за Усмана! Это был удар, направленный прямо против Али. Двусмысленное поведение того во время бунта, хотя едва ли возбуждало серьезное подозрение в соучастии, но для людей, менее проницательных, могло казаться более или менее преступным. В Сирии принимались все меры, чтобы превратить это подозрение в уверенность, и вскоре народ поверил в справедливость обвинения. Тоже и Амр ибн аль-Ас, несколько месяцев тому назад сам же раздувавший пламя недовольства, возбуждавший мединцев против халифа, стал ревностно кричать с прочими об отмщении убийцам несчастного Усмана. Ему пришло в голову выставить в мечети Дамаска окровавленную рубаху Усмана и отрубленные пальцы Наили, чтобы довести до крайних пределов общественное негодование, имеющее среди горячих арабов гораздо большее влияние, чем где бы то ни было.
Еще одним источником смуты стал Абдаллах ибн Умар, отказавшийся от присяги, считая, что выборы Али были проведены неправильно. После ссоры с новым халифом сын старого (Умара) счел за благо уехать из города и осесть в Мекке. Вскоре Мекка стала некоей столицей оппозиции, и туда начали стекаться все недовольные правлением Али и оставшимся неотомщенным убийством Усмана. Видной фигурой среди них оказалась Аиша, вдова Пророка, которая издавна недолюбливала приемного сына своего мужа, считала Али своим врагом и ненавидела его. Она даже не любила называть его по имени, а всегда говорила «тот человек». Из-за сильной ненависти к Али Аиша стала всячески ему досаждать, гневно выступая против него и призывая к мятежу против законного халифа. Она хотела видеть на месте халифа своего двоюродного брата Тальху.
В свое время Аиша была противником Усмана, призывала к восстанию и постоянно подстрекала против него. Когда Усман отложил некоторые из выплат Аише, она разгневалась на него и говорила: „О мусульмане! Эта рубашка Пророка ещё не обветшала, а Усман уже отменил его сунну! Убейте старого дурака! Да убьёт его Аллах!“. Когда люди настроились против Усмана и гибель его была неминуема, Аиша, которая разожгла в Медине пламя вражды с Усманом, но желала остаться в стороне от этих событий и не быть обвинённой в моральной вражде с Усманом, отправилась в Мекку, где продолжала злословить в адрес Усмана. Когда она совершила паломничество и возвращалась в Медину, до неё дошла новость об убийстве Усмана. Она отреагировала словами: „Ну и что?“ Ей сказали: „Люди присягнули Али ибн Абу Талибу!“ Тогда Аиша сказала: „Усман был безгрешным (Усман был убит во время поста и молитвы), когда его убили! Я требую мести за его кровь! Клянусь Аллахом, день с Усманом лучше, чем век с Али!“ Убейд ибн Умм Киляб сказал ей: „Почему ты говоришь так? Клянусь Аллахом, нет сейчас никого почтеннее перед Аллахом, чем Али ибн Абу Талиб! Почему ты не желаешь его правления? Разве ты не подбивала людей восстать против Усмана, говоря: «Убейте старого дурака»?“ Аиша ответила: „Я говорила это, но затем передумала“.
Муавия стал еще одним противником Али – он не только не спешил принимать присягу, несмотря на призывы нового халифа, но и выставил в мечети Дамаска окровавленную одежду Усмана, присланную ему вдовой Наилей. Проповедники говорили о необходимости отмщения вероломного убийства, и Сирия готовилась к походу на Медину. В августе, в ответ на призывы принять присягу, Муавия отправил Али письмо, велев гонцу, по прибытии в Медину, держать свиток так, чтобы любой разглядел надпись на нем: «От Муавии ибн Абу Суфьяна Али ибн Абу Талибу». Уже в этом содержалось оскорбление: вынесенное в начало имя Муавии говорило о том, что он ставит себя выше Али, и к тому же, судя по обращению, халифом он его не считал. Когда посланец прошел с письмом по улицам Медины и Али сломал печать, то внутри вместо текста обнаружил лишь традиционную фразу начала записей: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного».
Это было уже третьим оскорблением, и Али хотел немедленно послать в Сирию войска, но видные мусульмане его не поддержали, хотя Али и говорил, что «смута как огонь» и уничтожать ее надо в самом начале. Вскоре Тальха и аз-Зубайр попросили у Али позволения на малый хадж, и он, прекрасно понимая, что они просто хотят уехать в Мекку, все равно был вынужден их отпустить. Али сказал: "Вы свободны отправиться в любой город, однако это ваше путешествие совершается не без уловки и интриги. Вы составили план, который невозможно осуществить в Медине". Однако те двое поклялись, что, отправляясь в Мекку, они не преследуют иной цели, кроме совершения паломничества. Али разрешил им выехать в Мекку, но предостерёг их от нарушения присяги, вновь заключил с ними союз и напомнил им слова Пророка, сказавшего: "О Али, после меня ты будешь воевать с подлецами".
До прибытия в Мекку Тальхи и Зубайра в этом городе находилась Аиша. Таким образом, уже к осени в Мекке собрались почти все, кто был в оппозиции к нынешней власти. Впрочем, полного единства среди них не было: кто-то настаивал на походе в Сирию для объединения с Муавией, кто-то предлагал сразу идти в Медину, боясь дальнего похода. К последним примкнула и Аиша. Сложно сказать, насколько велика была ее роль в организации похода и противостоянии новому халифу, но стоит признать, что она была не последним человеком в оппозиции. Получив прекрасное образование, зная множество стихов и обладая даром слова, овдовевшая в 18 лет Аиша не знала, куда ей применить свою энергию. Слава «матери верующих» и внушительная пенсия не могли заменить ей участия в гуще событий. И когда с походом в Медину было решено, Аиша решила выступать вместе с мужчинами. По тем временам это был, учитывая положение женщин, весьма необычный и смелый поступок. Женщине был нужен сопровождающий, и она попыталась склонить на свою сторону и взять себе в попутчицы сначала еще одну вдову Пророка Умм Саламу, а затем Хафсу, но обе ей отказали.
Умм Салама сказала: "Эй, Аиша, разве не ты поощряла людей убить Усмана. Что случилось, что сегодня ты хочешь отомстить за его смерть? И что это за вражда, которую ты испытываешь к Али, в то время как он является братом и преемником посланника Аллаха? Сегодня мухаджиры и ансары заключили с ним союз. Кроме этого, разве Пророк со слов Всевышнего Аллаха не сказал о своих жёнах: "He покидайте своих домов и не носите украшения времён джахилии (доисламского периода)?». Слова Умм Саламы, в особенности коранический аят, поразили Аишу. Она не смогла вымолвить в ответ ни слова. Отчаявшись привлечь на свою сторону Умм Саламу, Аиша отправилась к Хафсе, с которой была очень дружна. Хафса приняла её предложение, однако её брат Абдулла ибн Умар запретил сестре отправляться вместе с Аишей. И Аиша отправилась одна, в окружении мужчин.
При помощи Тальхи и Зубайра Аиша собрала войско в Мекке и хорошо оснастила его на деньги, которые оставил им Яйла ибн Умайе, сын Умайи (Омайи) ибн Абд Шамса, основателя династии омейидов. Первоначальный план был отправиться в Дамаск, но затем противники Али сочли необходимым заехать в Басру, так как Тальха и Зубайр имели в Басре и Куфе множество сторонников, при помощи которых могли достичь своих целей. Тальха и аз-Зубайр собрали около 700 человек и, вложив собственные средства, вооружили их и купили верблюдов для похода. Войско во главе с Аишей, ехавшей на верблюде по кличке Аскар, отправилось в Басру. Желая застать имама Али врасплох и раньше него доехать до Басры, это войско двигалось быстро и проходило большие расстояния без отдыха.
Умм Салама отправила сына Умара с письмом к Али, обращаясь к тому с просьбой взять Умара к себе в помощники и предупреждая его о готовящемся походе. Об этом же предупредила Умм Фадл, вдова Аббаса (дяди Пророка). Али, все-таки решивший идти на Сирию, узнал о настроениях у себя под боком и вышел наперехват к мекканским бунтовщикам, лично возглавив войско. Он понимал, что их нельзя пустить в Басру, где они могут найти поддержку и увеличить свой отряд.
В начале октября мекканский отряд, выросший в пути до 3000 человек, стал под Басрой и послал в город переговорщиков, пытаясь выяснить настроения горожан. Городское начальство не поддержало бунтовщиков и после переговоров решило силой заставить их вернуться в Мекку. Но когда собранные с оружием горожане уже дошли до окраины, перед ними появились вожди мятежников, призывающие отомстить за смерть Усмана. Мнения жителей Басры разделились, начался скандал и даже потасовки, но все это оборвала Аиша, произнеся пламенную речь о том, что Усман, хотя и совершал ошибки, перед смертью раскаялся и был убит уже безгрешным, и что за его кровь необходимо отомстить. Пообещала она, что после отмщения «будет проведен совет тех людей, которых избрал амир верующих Умар ибн аль-Хаттаб, и не войдет в него тот, кто причастен к крови Усмана». Это еще больше распалило горожан, потасовки перешли в драки, и город распался на две партии: центр оказался в руках у сторонников Али, окраины же были заняты теми, кто принял сторону мекканцев.
На следующий день Тальха и аз-Зубайр решили взять центр приступом, но наместник выслал им навстречу конницу, и мятежники были оттеснены. Однако к утру они сумели обойти заслоны наместника по дамбе и оказались почти в центре города. Снова завязался бой, в котором наместник стал одерживать верх, и бунтовщики предложили подписать примирительное соглашение, в котором обговаривались условия прекращения боев и то, что все остаются в городе и ожидают прибытия халифа для окончательного разрешения вопроса. Пока шли переговоры, мятежники тайно стали призывать на свою сторону окрестные кочевые племена и уговорили почти всех, кроме нескольких, принявших нейтралитет. Перемирие в городе продолжалось недолго: в мечети произошла ссора между наместником и главами бунтовщиков, и через несколько часов боев город оказался в руках восставших. Разбежавшихся защитников старого порядка ловили по городу и приводили на площадь, где впервые в истории ислама состоялись массовые казни единоверцев. Аиша, впрочем, призывала убивать только тех, кто участвовал в осаде дома Усмана, но вряд ли к ее словам кто-то прислушивался.
Али пытался вести переговоры с бунтовщиками, но они заканчивались ничем: это был, скорее, религиозный спор, а не политическая попытка решить проблему. В итоге в начале декабря Али подошел к Басре. Еще с дороги он выслал туда переговорщиков, но обе стороны утверждали, что они просто «хотят восстановить закон», и поэтому переговоры ничем не кончились, кроме, пожалуй, важного вывода, что происходящие события имеют весьма серьезное значение для всего халифата.
Мятежники покинули город и также стали лагерем. Еще несколько дней длился обмен переговорщиками, а 8 декабря войска сошлись на близкое расстояние. Созерцание противника вблизи, видимо, еще более охладило пыл сторон, и они решили еще раз попытаться решить дело миром. Что было решено – сказать сложно, но и бунтовщики, и Али собрали вечером к себе наиболее видных людей из своих армий, что вызвало недовольство наиболее воинственно настроенных поклонников Али и участников осады дома Усмана, которые на совещание приглашены не были. Они собрались на тайные переговоры и, боясь, что мир может им выйти боком, вернее, закончится казнью, решили спровоцировать сражение. Ранним утром они напали на басрийцев, что было воспринято теми как вероломство Али. Небольшие стычки перешли в сражение с участием главных сил, и вскоре Тальха был ранен стрелой в ногу. Стрела, по-видимому, перебила артерию, кровь остановить не смогли, и Тальха скончался. Узнав о смерти командующего, басрийцы запаниковали и начали отступать. Аз-Зубайра не смог их остановить и сам пустился в бегство, бросив и город, и даже сына Абдаллаха, но вскоре был зарублен около Вади ас-Сиба неким бедуином (в примечании* приводится немного другая, более развернутая версия всей этой истории).
Толпы бегущих басрийцев мчались мимо белого верблюда, на котором в своем обитом железом паланкине восседала Аиша, «мать правоверных», которая храбро не покинула поле боя. Пронзительным, визгливым голосом взывала она к своим «сынам», приглашая их снова начать прерванную битву. Один из стоявших рядом ее приверженцев высоко поднял свиток Корана и ринулся очертя голову на напиравшего неприятеля, а Аиша снова закричала: «Аллах! Аллах! Вспомните об Аллахе и об отчете ему». И снова заколыхались вокруг вдовы пророка волны сражающихся; высоко воздымался над бойцами ее паланкин, который вскоре оказался сплошь усыпан стрелами, словно еж иглами.
Вся битва переместилась к верблюду и осталась в истории как «битва у верблюда» или «Верблюжья битва» (Джамаль). Басрийцы защищали Аишу, а сторонники Али пытались взять верблюда в «плен», как некое знамя, с утратой которого у противоборствующей стороны не будет смысла сопротивляться. Впоследствии практически все описание битвы сводилось к рассказам про поединки у верблюда и к перечислению имен тех, кто держал его под уздцы, но пал. Последними схватились Абдаллах ибн аз-Зубайр и Малик аль-Аштар. Силы обоих были на исходе, но в это время бойцы Али подобрались к верблюду и перерезали ему сухожилия. Огромный верблюд со страшным ревом рухнул на землю, паланкин, утыканный стрелами, опрокинулся, накрыв собой Аишу. Падение верблюда оказалось равнозначным потере боевого знамени – битва на этом по существу закончилась. Мухаммед ибн Абу Бакр вытащил свою слегка ушибившуюся старшую сестру из-под обломков паланкина, Али выговорил ей за то, что взялась за неженское дело, и распорядился отвезти ее в дом, где она жила. Началось преследование бегущих, но Али запретил убивать тех, кто не оказывает сопротивления или укрылся в домах, а также добивать раненых, уродовать убитых и грабить дома. Сама Аиша, взятая в плен, нисколько не смутилась от понесенной неудачи и гневно стала разносить брата своего, Мухаммеда ибн Абу Бакра, а также и других, вымещая на них свою досаду.
Общие цифры потерь, приводимые разными источниками, сильно расходятся -- некоторые историки приводят цифру 34 000 мусульман с обеих сторон, что, по-видимому, сильно преувеличено, так как общее число сражавшихся едва ли было намного больше – хотя на первоначальном этапе фиксации сведений имелись достаточно достоверные данные, поскольку потери некоторых племен приводятся с точностью до десятков. Наименьшее, а потому и наиболее надежное число убитых с обеих сторон – 5000 человек.
Три дня Али оставался в своем лагере, пока не были похоронены все убитые. Вырыть такое количество могил было невозможно, поэтому всех, кроме курайшитов, сложили в одну большую братскую могилу, и Али прочитал над всеми молитву. Несмотря на противоречия во взглядах, Али посетил Аишу в доме Абдаллаха ибн Халафа, погибшего в бою против него. 24 декабря 656 г. ее отправили с почетным эскортом басрийских женщин и под присмотром Мухаммеда ибн Абу Бакра в Мекку, где она прожила пять месяцев до следующего сезона паломничества, а потом возвратилась в Медину. Пророк Мухаммед в свое время предупреждал Али о том, что между ним и Аишей возникнут разногласия. Он сказал Али ибн Абу Талибу: «Между тобой и Аишей будут разногласия». Тот ответил: «О Посланник Аллаха! Неужели я буду самым несчастным из людей?» Он сказал: «Нет. Но когда произойдет то, о чем я говорю, доставь Аишу в безопасное для нее место».
Кровавая драма братоубийственного сражения, организованной самой Аишей, позор поражения и несколько дней тревожного ожидания возможного наказания навсегда отбили у нее охоту активно вмешиваться в политическую жизнь. Оставшиеся 22 года жизни она провела в Медине тихо и в почете, став одним из авторитетнейших передатчиков рассказов о делах и словах Пророка, о которых она повествовала слушателям-мужчинам из-за завесы. И нужно отдать ей должное – ее рассказы о Посланнике Мухаммеде, как ничьи другие, дают наиболее живое представление о нем как о человеке.
Война Джамаль («Верблюжья битва») завершилась на третий день. Войско Али захватило Басру. Беглецы войска Джамаль, находившиеся в окрестностях Басры и не смевшие выйти из своих убежищ, получили послание от Али, гласившее, что каждый, кто разоружится и сдастся, будет помилован. Басрийцы, ожидавшие, что халиф отомстит им за их прошлые деяния, обрадовались этой вести и, сдав оружие, вернулись в свои дома.
Али приказал людям собраться в пятницу в соборной мечети Басры для намаза. Жители Басры собрались в мечети и совершили намаз вместе с Али. Затем он встал и обратился к ним с такой речью: "Эй, жители Басры! Вы были войском женщины и следовали за животным (верблюдом Аиши). Вы собрались на крики животного и сбежали, когда ему перерезали коленное сухожилие. Ваш союз непрочен, а ваша религия – лицемерие». Пристыженные словами Али басрийцы раскаялись в своём прошлом и заключили союз с Али и во второй раз подтвердили свой союз в мечети.
Али на несколько дней остался в Басре, чтобы установить порядок и спокойствие в этом городе. В эти дни он поднимался на миндар (кафедру) и своими искренними и красноречивыми словами призывал людей к богослужению, благочестию и непорочности и предостерегал их от интриг, пороков и заблуждения. Халиф разъяснил им неблаговидное отношение Аиши, Тальхи и Зубайра к жителям Басры, свидетелями которого они были, и показал им результат нарушения ими союза, т. е. убийство большого числа людей. Наконец, после заключения союза с басрийцами и установления спокойствия в этом городе Али назначил Абдуллу ибн Аббаса правителем этого города, а сам со своим войском отправился в Куфу, назначив правителей других городов. Малику Аштару он поручил править Насибином.
Сражение Джамаль расшатало духовную основу Ислама, возродило в арабах чувство вражды и мести и упрочило в них разногласия, ибо это сражение произошло между двадцатитысячным войском Али и тридцатитысячным войском Джамаль и за три дня было убито пятнадцать тысяч, а по некоторым преданиям, от восемнадцати до двадцати пяти тысяч человек (реальные цифры, как было сказано выше, были значительно меньше). Другие политические последствия «Верблюжьей битвы» состояли в том, что эта война усугубила прежние разногласия мусульман и укоротила путь Муавии к халифату – за это время Муавии удалось собрать войско и убедить жителей Дамаска в важности мятежа Аиши, Тальхи и Зубайра, создав таким образом почву для вражды с Али под предлогом мести за смерть Усмана.
Смерть обоих соперников в большей степени, чем сама победа в «Верблюжьей битве», доставила Али неоспоримое владычество над всем Ираком, население которого теперь без сопротивления признало его своим властелином. А так как в Аравии нельзя было предполагать возмущения, по крайней мере, открытого, оставался один Муавия, продолжавший оказывать явное неповиновение халифу. Муавия правил Сирией в течение почти 20 лет, и за это время создал большую и лояльную к нему армию. Он заключил мир с византийцами в обмен на выплату дани, так что мог спокойно направить свою армию в Ирак в любое время.
Хотя сирийская провинция в сравнении с владениями Али была не очень велика, Муавия все-таки располагал средствами если не значительно большими, то далеко более надежными. Али необходимо было прилагать постоянные усилия, чтобы держать в руках только что завоеванные страны к востоку от Тигра; поэтому в настоящее время эти области были скорее бременем, чем помощью для того, кто ими владел. А Египет имел вообще малую связь с остальными провинциями и при малейшем неуспехе легко мог перейти на сторону соседей Сирии. Таким образом, кроме беглецов и союзников пророка, притекавших многочисленными толпами для борьбы с безбожным Омейядом, Али мог рассчитывать только на иракцев, но их быстро меняющееся настроение не давало большой уверенности.
Муавия между тем не дремал. Лишь только дела Али стали немного поправляться, он позаботился притянуть к себе все войска под благовидным предлогом держать в страхе ненадежные пограничные округа Армении. Хотя войско его не особенно превосходило численностью пестрые толпы Али, но он мог в любом случае уповать на сирийцев, как на самого себя. Издавна он сумел привязать их к себе мудро рассчитанной системой строгой дисциплины и личного вмешательства, а главное — широко оделяя их всяческими щедротами. Когда Али обратился к нему снова с требованием признать его халифом по примеру остальных сподвижников Пророка, Муавия решил продолжать сопротивление под прежним благовидным предлогом — мщения за Усмана. После нескольких неудавшихся попыток переговоров, в ходе которых также не удалось избежать сражения, стало очевидно, что война неизбежна.
Душой политики Муавии стал старый Амр, которому было обещано наместничество в Египте – ему страстно хотелось заполучить все средства доходной страны. Если верить средневековым историкам, то именно с появлением на политической арене Амра политика Муавии приобрела определенность. Хитростью ему удалось вынудить Али сменить там наместника, что вызвало смуту в Египте.
Войска Али тем временем отдельными отрядами передвигались через Месопотамию к границам Сирии. Были это воины из всевозможных провинций под предводительством своих наместников. Ядро войска составляли более 1000 человек старинных сподвижников пророка; между ними оставалось еще 70, сражавшихся под Бадром; встречались также люди из Куфы, покорители Персии. Когда армия подошла к Евфрату в том месте, где река образует большую дугу к юго-востоку, командование авангардом было вверено храброму и беспощадному, но надежному Малику; так как переправиться через реку вброд оказалось невозможным, он принудил непокорных жителей Ракки немедленно построить мост. Успевшие переправиться на южный берег вскоре ощутили наступление войск Муавии. Но халиф отдал строгое приказание на первых порах лишь отражать делаемые неприятелем нападения: и здесь, как и перед «Верблюжьим сражением», он не хотел упустить ни одного средства, могущего отклонить кровопролитие между мусульманами. Поэтому завязывались только форпостные стычки.
Дрались горячо лишь раз. Пока Али переправлялся через Евфрат, Муавия успел занять удобную позицию и встать лагерем на южном берегу Евфрата у разрушенного византийского селения Сиффин в 40 км западнее Ракки, захватив единственную в этом районе дорогу к Евфрату, проходившую посреди непроходимых болотистых зарослей поймы. Эта широкая болотистая полоса протянулась на 10–12 км на восток от Сиффина.
Подойдя на следующий день после столкновения авангардов к Сиффину и начав разбивать лагерь, иракцы обнаружили, что единственный путь к водопою перекрыт противником. Достаточных водных источников на плато нет, а возить воду для пятидесятитысячной армии за полтора десятка километров при том, что верховым и вьючным животным нужно ее больше, чем людям, – непростая задача. В мае, когда трава уже выгорела и жара в степи превышает 40° в тени, когда животные не могут восполнять потребность в воде сочным кормом, для удовлетворения потребности такой армии необходимо ежедневно до 1000 тонн воды – примерно 15 000 ослиных или 4000 верблюжьих вьюков.
Али обратился к Муавии с просьбой допустить иракских водовозов к воде, но тот отверг эту просьбу, припомнив, как противники лишали воды Усмана. Ал-Аштар вызвался атаковать сирийцев и расчистить путь к воде. Озлобление лишенных воды воинов способствовало тому, что двухтысячный отряд ал-Аштара отбросил пятитысячный сирийский отряд и занял дорогу. Теперь пришла очередь беспокоиться Муавии. Амр, с самого начала стоявший за совместное пользование дорогой, успокоил его, сказав, что Али в отличие от него дорогу к воде не перекроет. Так оно и случилось – Али разрешил сирийцам пользоваться дорогой, хотя многие в его окружении осуждали этот излишне благородный поступок в отношении людей, поступавших иначе. Однако решение Али разрядило обстановку, создало условия для дальнейших переговоров и укрепило образ Али как ревнителя блага мусульман.
Одновременно халиф послал еще раз посольство к Муавии, но, как и прежние, оно не имело никаких последствий. Между передовыми отрядами обеих армий снова завязались бесконечные стычки, и в этих незначительных столкновениях прошел весь месяц: как передавали позже, «обе армии — иракская и сирийская — избегали со страхом общей встречи, опасаясь полного самоуничтожения». И они имели полное основание опасаться этого. Вступить в борьбу собрались лучшие силы ислама, и цена победы легко могла оказаться для самого победителя слишком дорогой. Но наступил «запретный месяц» мухаррам, когда кровопролитие считалось недопустимым, поэтому к началу 37 г.х. (середина июня 657) было заключено перемирие для возобновления дальнейших переговоров между обоими предводителями.
И все же это было роковою ошибкой для Али: потворствуя своей собственной нерешительности, охотно откладывая развязку, он причинял величайший вред своим действительным интересам. Это было новым доказательством его полнейшего непонимания людей. Как мог он вообразить, что и теперь в состоянии понудить Муавию к уступчивости мерами кротости, как мог не заметить опасности этого продолжительного бездействия для некоторых элементов своего же войска, тем более ввиду дружественных переговоров с противником. Конечно, продолжала существовать резкая рознь между сирийцами и иракцами так же, как и непримиримая ненависть старых сподвижников Мухаммеда к мирской партии Омейядов. Но столь же известно было прихотливое и своенравное настроение куфийцев, замеченное уже несколько лет тому назад; вскоре действительно обнаружилось, что в рядах их не один изменник выжидал только время для того, чтобы повыгоднее продаться Муавии.
Целый месяц разъезжали послы, направляясь от одного лагеря к другому, продолжали усердно толочь воду в ступе, по-видимому, изыскивая всевозможные ухищрения, чтобы добиться наконец решения, кто, собственно, виновен в умерщвлении Усмана. Требования Муавии выслать из войска убийц Усмана Али на этот раз, конечно, не исполнил: настолько-то его умудрил опыт со времени «Верблюжьего сражения». Но он сам в течение четырех недель ничего не предпринимал, меж тем как Муавия совместно с Амром не упускали ни единого подходящего случая: выведывали у каждого посланника все, что было им нужно, и через своих послов щедрою рукою сеяли в неприятельском лагере любезности и обещания.
Наступил последний день, когда перемирие истекало. Али торжественно отринул все предложения сирийцев. Войска стали готовиться к бою. Но противники еще медлили: страшновато становилось обеим сторонам поставить все на карту; так проходили первые дни, завязывались отдельные стычки, случались по-старинному единоборства, но до общей свалки еще не доходило, ни та, ни другая сторона не одерживала значительного перевеса. Наконец вечером на седьмой день Али решился развернуть все свои силы. При вечернем богослужении последовало окончательное распоряжение, и ночью все приготовились. На другое утро все войско выступило против сирийцев, соединенные полчища которых стояли также в боевом строю. При расположении войск Али старался, где только было возможно, заставить сражаться родственные племена друг против друга. В промежутках между сражениями родственники и единомышленники, разведенные по разным лагерям, посещали друг друга, спорили и искали пути к примирению. В этих тактических передвижениях прошла большая часть времени, бой разгорелся с полной силой лишь на следующее утро. Сам Али, окруженный мединцами, старинными беглецами и союзниками пророка, командовал центром.
Силы обеих армий были почти равные: против 50 000 воинов Али стояло около 30 000 сирийцев. Как то, так и другое войско могло похвастаться особым отборным отрядом: тщательно подобранные люди торжественно поклялись Муавии победить или умереть. Между куфийцами также нашлось порядочное количество ревностно набожных, которых прозвали за их непрестанное изучение Корана «чтецами»; они держались крепко друг за друга и теперь разделились на три отряда. Были это люди решительные, многие из них принимали участие в убийстве Усмана, отвращение свое к которому они перенесли с удвоенной силой на Муавию.
Оба войска дрались весь день без передышки — казалось, не будет и конца бою. Али, завидя издали Муавию, крикнул своему противнику: «Зачем нам продолжать эту бойню людскую, выходи, вызываю тебя на суд божий. Кому из нас удастся положить на месте другого, пусть тот и властвует». Амр стал убеждать Муавию принять вызов, но тот решительно отклонил предложение. «Разве ты не знаешь, — проговорил он, — что еще не было такого, который бы, сражаясь с Али, не был убит». Когда же Амр продолжал настаивать, доказывая, что не совсем прилично так принижаться, наместник с сердцем ответил: «Я вижу, тебе желательно стать властелином вместо меня». Всем были действительно известны храбрость и искусство Али владеть оружием, так что Муавии нельзя было ждать благоприятного исхода единоборства.
Апогея битва достигла в четверг 9 сафара/27 июля 657 г. В раскаленной степи, в тучах желтой пыли, сквозь которую багровым пятном едва проглядывало солнце, сошлись оставшиеся в строю с обеих сторон 70–80 тыс. воинов, сражавшихся с сознанием, что битва не может больше продолжаться, что это последний бой, который выявит победителей. В первой половине дня иракцам удалось потеснить сирийцев в центре и приблизиться к ставке Муавии. В ответ после полудня сирийцы атаковали левый фланг иракцев, где находился Али с сыновьями. Он отошел к центру, в сумятице боя воины на какой-то момент потеряли его из виду, и это вызвало панику. Пробившись к ал-Аштару, Али поручил ему исправить положение. С отрядом из 800 хамданитов он бросился наперерез бегущим и остановил их, воздействуя личным примером и палкой, которой нещадно бил их по головам. Порядок был восстановлен Дорогой ценой – гибелью 180 его воинов.
В этот день Амр ибн ал-Ас будто бы встретился, закрыв лицо, в поединке с Али, и тот сбросил его с коня ударом копья. Амр упал вверх ногами, а поскольку арабы в ту пору еще не переняли иранской моды носить штаны, то позорно заголился перед многочисленными зрителями поединка. Али удовольствовался его позором и не стал добивать упавшего. Достоверность этого рассказа весьма сомнительна, он больше похож на расхожий солдатский анекдот того времени. К этому же дню относят еще несколько поединков Али, в которых он получил три удара по голове и дважды был ранен в лицо.
Ожесточенность битвы не позволила сторонам прерваться на молитву даже после заката солнца. В темноте бой, вероятно, распался на схватки отдельных групп. Понять, что происходит, было трудно: из темноты лишь слышались крики сражающихся и вопли раненых. Так и осталась эта ночь в памяти участников сражения как «ночь воплей». На рассвете ал-Аштар, находившийся на правом фланге, оттеснил сирийцев к их лагерю, чтобы развить успех, Али послал ему подкрепление.
Сражение явно клонилось к победе Али. Но оба войска были на грани истощения. Бой продолжался по инерции. Как рассказывал один из участников сражения историку аш-Шааби: «Мы были покрыты пылью и кусали друг друга и дошли до того, что стояли, глядя друг на друга, и не мог ни один человек из двух войск броситься на противника и сразиться с ним». В этой обстановке достаточно было малейшего толчка, чтобы сражение кончилось полным разгромом одной из сторон, и скорее всего эта судьба ожидала сирийцев.
Даже ночь не в силах была развести бойцов: во многих местах на поле сражения борьба продолжалась вплоть до самого утра. Наконец утром на третий день, казалось, близилась развязка. Малик был окончательно назначен предводителем правого крыла; он собрал всю свою конницу и приготовился к последнему решительному удару; напирая с бешенством на сирийцев, он успел-таки загнать их в самый лагерь. Али, по-прежнему командовавший центром, заметя победоносное наступление своего полководца, бросился с пехотинцами центра на Муавию. Наместнику предстояла великая опасность; нападение велось с двух сторон, так как левое его крыло было окончательно истреблено.
Но «война — игра в обман», сам пророк так выражался. Положение спас изворотливый Амр, предложив повернуть против Али его же оружие: призвать к тому же, к чему тот всегда призывал, – к решению «следовать Книге Аллаха» и остановить бой, подняв на копьях свитки Корана. На рассвете перед иракцами появились фигуры со странными знаменами, которые при приближении оказались свитками, прикрепленными к копьям. Самый большой из них, развернутый горизонтально, несли на нескольких копьях. Сирийцы кричали: «Глядите, вот где, в книге Божией, следует искать правоверным разбор распрей, а не во взаимном истреблении. Прекратим бой, назначим третейский суд, пусть разберет он притязания Али и Муавии, руководствуясь словом Наивысшего, и все уладится. Подумайте о ваших женах и детях и о том, кто останется для отражения румов, тюрок и персов!» Бой сразу прекратился, кроме далеко продвинувшегося правого фланга ал-Аштара.
Как ни смешно было подобное предложение, и в то именно мгновение, когда уже наступала решительная победа, и хотя легко было возразить, зачем же не было предложено это ранее, перед пролитием крови, тем не менее воззвание это произвело на обе воюющие стороны громадное впечатление. Столь велико было уважение, которое питали действительно набожные мусульмане к Священному писанию, что на них во всяком случае должна была произвести потрясающее действие та мысль, что следует почерпать решение из непреложного источника истины. К тому же «чтецы Корана» были людьми не только набожными, но и пропитанными насквозь старинным арабским чувством безграничной независимости. Их демократическому складу ума показалось в высшей степени лестным, в качестве лучших знатоков откровений, стать представителями общины в решении вопроса о халифате. Вот почему первыми перестали драться именно эти люди. Их примеру последовали очень многие, но по совершенно иного рода побудительным причинам: это были изменники, прислушивавшиеся во время перемирия к нашептываниям послов Муавии.
Али, да и многие из его сторонников прекрасно понимали, что это – уловка, чтобы спастись от поражения, но отвергнуть предложение сирийцев было невозможно, не потеряв лица; может быть, двумя-тремя днями раньше он и мог бы убедить своих воинов, что Муавия хочет обмануть их и украсть победу, но сейчас изнеможденные воины хотели только одного – отдыха. Али обратился за советом к предводителям войска. Мнения разделились, лишь немногие были безусловно за продолжение сражения, другие колебались или предоставляли решение самому Али. Тщетно халиф стал сгоряча упрекать «чтецов», как они не понимают, что от подобных людей, как Муавия, Амр, Ибн Абу Сарх и всех прочих их сотоварищей, достаточно известных как исконных врагов веры и Корана, можно ждать лишь одного обмана. Не помогло ничто: слепые фанатики и изменники напирали со всех сторон на повелителя, посыпались глухие угрозы, послышались громкие крики, что он готовит себе судьбу Усмана, если станет медлить
Пока шло совещание, большая часть войска прекратила сражение, лишь ал-Аштар продолжал рваться к ставке Муавии. Все ждали решения Али. Он понимал, что отказ принять предложение решить спор по Корану лишит его морального превосходства и что невозможно заставить воинов сражаться с прежним упорством. После короткого раздумья он произнес: «Был я вчера повелевающим, а сегодня стал повелеваемым, был распоряжающимся, а стал распоряжаемым. Вы хотите остаться в живых, и я не могу вести вас к тому, что вам претит». Часть командиров еще пыталась доказать остальным, что надо сражаться, но слово уже было сказано. Али отправил человека с приказом ал-Аштару прекратить сражение, но тот, в предвкушении близкой победы, ответил отказом. Лишь вторичный приказ возымел действие. Возвратившись к войску, обрадованному наступившим перемирием, ал-Аштар обругал всех трусами и сказал с горечью: «А я уже ощущал победу…».
Али было трудно после открытой вражды перейти к переговорам. Если он надеялся, что ему удастся добиться по крайней мере назначения беспристрастного третейского суда, то и в этом вскоре пришлось разочароваться. Соглашение, достигнутое обеими сторонами, предусматривало урегулирование вопроса путем третейского суда — по одному судье с каждой стороны, которые должны были вынести решение на основе законов Корана. Муавия выбрал в качестве своего представителя Амра, Имам Али — Абу Мусу аль-Ашари. Абу Муса — бывалый солдат, признанный знаток Корана, в этой гражданской войне был скорее нейтральным, нежели явным сторонником Али; дело в том, что ранее он был отстранен халифом от должности губернатора Куфы за отказ сражаться в «Верблюжьей битве». Итак, хотя Муавия выбрал для защиты своих интересов в арбитраже преданнейшего себе человека, приверженцы Али были настолько убеждены в своей правоте, что настояли на выборе нейтрального и набожного человека представителем своей позиции.
Во время перемирия обе армии вернулись на свои базы — в Дамаск и Куфу соответственно, и так битва при Сиффине завершилась без выигрыша ни для одной из сторон. Дня два спустя был подписан договор: оба третейские судьи (Амр и Муса) должны были отправиться в месяце Рамадане текущего года в Думат Аль-Джандаль, оазис сирийской пустыни, лежащий на середине пути между Сирией и Ираком, для постановления своего решения; а оба войска тем временем должны были отступить на места прежних своих стоянок.
Подумать только, какое пагубное бессмысленное заблуждение: 50 000 поседевших в боях воинов, огромное большинство которых обладало притом недюжинным умом, выступило в дальний поход, чтобы подавить возмущение известной партии, отличавшейся далеко не религиозным направлением. А затем, в момент достижения победы, после неслыханных напряжений и жертв, эти воины преспокойно возвращаются домой, удовольствовавшись простым заявлением противников, что и они, собственно говоря, люди тоже весьма набожные. Но порыв дикого безумия прошел скоро: наступило спокойное рассуждение, и в войске Али возникло всеобщее недовольство. Тесный круг приближенных — Малик, Ибн Аббас и Кане, — хотя тоже сильно озлобленные на ход дел, не отказывались служить по-прежнему своему властелину, но настроение людей из Куфы и Басры было весьма неблагоприятное. Преобладавшее чувство гордости свободного араба заставило многих взглянуть с презрением на действия наместника пророка, дозволившего себе уступить толпе мятежников потому только, что они угрожали ему смертью. Главные же виновники печального исхода похода, проявившие набожность не по разуму, куфийские «чтецы», мало-помалу додумались наконец, что Абу Муса (судья со стороны Муавии), хотя и сподвижник пророка, но судья пристрастный, и что в конце концов Муавия с Ашасом ловко-таки их поднадули. Казалось, проще всего было сознаться в совершении большой глупости и стараться на будущее время лучше соблюдать дисциплину, а они дотолковались до того, что стали упрямо отвергать обоих третейских судей и потребовали от Али нарушения договора. На это, конечно, он не мог согласиться.
Тогда толпа в 12000 человек отделилась от него и продолжала обратное движение в Куфу отдельно от главного войска. Среди этих отщепенцев очутились самые разнообразные элементы: рядом со многими подозрительными личностями, которыми руководили инстинкт буйства и искание случая к грабежу и насилиям, были и многие ревностные приверженцы Али, но ныне разочаровавшиеся в нем, когда он ради сохранения жизни вздумал уронить достоинство халифа. Далее попадалось здесь множество бедуинов, закаленных бойцов, участвовавших в персидских походах; прежде всего они желали, если уж это так нужно было, мощного властелина, а этого презирали за его малодушное поведение.
Наконец, были здесь «чтецы», которые упорно поддерживали фактически примененное против Усмана старинное основное положение, что халиф теряет право на сан за нечестивый образ жизни либо за прегрешения против предписаний Корана. Вскоре они стали развивать свое вероучение как догмат, пока теоретически. Обычно среди союзников по общему делу мало-помалу устанавливается определенное уравнение взглядов, а сверх того и «чтецам», и представителям свободолюбия, столь укорененного в среде бедуинства, равно присущи были одни и те же основные демократические воззрения, прямо противоположные притязаниям халифа на безусловное повиновение. Поэтому не удивительно, что все эти люди скоро выработали и признали обязательными некоторые ясно формулированные положения, которые и характеризировали их впоследствии как религиозно-политическую секту резко пуританского оттенка. «Владычество должно быть предметом совещания после победы. Богу одному подобает благоговение, предписывается совершать добро, запрещается несправедливость». Таковы были основные начала для этих последовательных приверженцев суверенитета общины. «Никакого решения вне Божеского» — был их воинский клич. Пока же выжидали они, как поступит далее Али по отношению к словам Господним; он все еще был для них бесконечно ближе, чем этот безбожный мирянин Муавия; быть может, думали они, халиф снова вступит на стезю Господню. Когда иракские войска приблизились к Куфе, недовольные расположились лагерем в Харура, соседней деревне. Придерживаясь слога Корана, они говорили, что пожелали отделиться от неверующих «выходом на божий путь», вот почему и назвали их хариджиты, «вышедшие».
Секта хариджитов, требовавшая возврата к «традиционным ценностям», заповеданным Пророком, стала первой сектой в истории ислама. Позднее таких течений появится предостаточно, но хариджиты интересны именно как первопроходцы. Девиз их был: «Нет решений, кроме решений Аллаха», и из него и вытекали два основных постулата. Первый – возглавлять мусульман может только человек с выдающейся волей и благочестием, второй – виновный в смертном грехе должен быть исключен из уммы (общины верующих) как неверный. К смертным грехам, в том числе, относили они и нерегулярное посещение мечети. То есть они хотели создать умму праведников и были готовы за эту идею поднять оружие даже против единоверцев. Впоследствии многие из них были убиты в боях с последователями Али, но и Басра, а затем и Куфа получили мощные хариджитские общины. Постепенно хариджиты отказались от насильственных действий, но продолжали противостоять халифату. Именно из этого направления вышли впоследствии такие секты, как надждаиты, азракиты и вакиффия. Сегодня этого учения придерживаются ибадиты, проживающие в основном в анклавах Северной Африки и являющиеся религиозным большинством в Омане. Всего сегодня насчитывается около полумиллиона ибадитов, но, собственно, главная заслуга хариджитов – создание почвы для буквального толкования Корана и появления таких, уже современных течений, как те же ваххабиты или талибы.
Среди первых хариджитов было немало находившихся в войске Али «чтецов Корана», т. е. пропагандистов раннего ислама, для которых молитва, пост и религиозная проповедь были профессиональными занятиями. Но эти «чтецы» вовсе не составляли (как иногда полагают) основного ядра хариджитского войска. Посланец халифа Али, отправленный в лагерь хариджитов в Нахраване, так описывал этих сектантов: «Я видел среди них людей, у которых лбы были покрыты ссадинами и язвами от продолжительных земных поклонов, а руки напоминали ремни верблюжьей сбруи; на них были чисто выстиранные рубахи, и все они как будто куда-то спешили».
Если хариджитов следует считать за представителей арабо-исламского духа, так сказать, в самой чистой, абстрактной форме, то они были естественною противоположностью по отношению к личным приверженцам Али, когда и эта последняя партия твердо сложилась. Персидско-пантеистические взгляды последней выросли на только что завоеванной почве Ирака и восточной Персии и должны были подготовить совершенно новое религиозное и национальное развитие. «Партию Али», Ши’ат-Али, составляли просто те, которые требовали, чтобы владычество раз избранного халифа не подвергалось никакому надзору пуритан общины. К ним принадлежали прежде всего истинно верные, подобные Малику и Кайсу, затем находившиеся в родстве с Али, как представителем семьи пророка, так, например, двоюродный брат его, Ибн Аббас, со своими приверженцами; далее — сабаиты, последователи учения Абдуллы, сына Сабы, которые сплотились вокруг халифа, питая особое почтение к самой личности Али; наконец многие иракцы, примкнувшие из отвращения к сирийцам и к Муавии — его главному врагу. Весьма естественно, что эти шииты халифа изыскивали тоже всевозможные доказательства против тех, которые на каком бы то ни было основании ничего не хотели знать об Али.
С другой стороны, персы, в стране которых приходилось жить, если даже не принимать в расчет рабов и рабынь, составляли в этих провинциях большинство городских жителей. Это население издавна привыкло подчиняться старинной и глубоко укоренившейся династии. Задолго до ислама, под давлением пантеистических идей, проникших из Индии, широко усвоено было убеждение, что Шахиншах, могущественный великий царь империи, есть воплощение божественного духа, который переходит от отца к сыну и одушевляет все поколение владык. Поэтому для каждого перса казалось какою-то бессмыслицей избрание главы государства; даже став мусульманином, он не мог себе представить надобности искать законного владыку вне потомков пророка. С первого же взгляда легко подметить, как сильно эти воззрения могли прийтись по нраву тем арабам, которые, в свою очередь, по другим, конечно, мотивам привязаны были к Али, и как просто в данных обстоятельствах могло произойти слияние персидского элемента с шиитами. Пока же существовала лишь посредственная связь между обоими элементами, так что члены «Ши’ат», шииты (пристрастные) были вначале не что иное, как именно принадлежавшие к партии Али.
Разница между хариджитами и шиитами сперва была едва заметна: между первыми находились самые страстные некогда приверженцы Али, и халиф не покидал еще надежды привлечь снова на свою сторону этих отщепенцев. Как кажется, он обещал им в самое короткое время — на успешный исход третейского суда он, разумеется, давно уже не рассчитывал — нарушить договор и снова выступить в поход против Муавии. Во всяком случае, несколько времени спустя они вернулись в Куфу в свои постоянные кварталы. Но тайные переговоры, веденные с ними, вероятно, благодаря несвоевременной откровенности самих же хариджитов, которые с каждым днем постепенно делались все более последовательными и все менее заботились о последствиях, стали известны большинству. Опасаясь возникновения крупных недоразумений в среде своих приближенных, Али вынужден был открыто отвернуться от сектантов. Большинство нисколько этим не встревожилось, но настоящее ядро партии, так называемые честные фанатики, завзятые пуритане, окончательно порвали связь с недостойным, который в деле Господнем не в состоянии обойтись без нечестивых уверток. Они покинули Куфу, потянулись по Месопотамии, переправились через Тигр и остановились в Нахраване, местечке, лежавшем несколько на север от позднейшего Багдада. Здесь фанатики избрали даже своего собственного халифа в лице Абдуллы ибн Вахба (10 Шавваля 37 = 21 марта 658). Так как они пребывали там пока смирно, поджидавший в это самое время решения третейского суда халиф оставил их в покое.
Согласно заключенному договору, Амр и Абу Муса прибыли в Думат аль Джандаль в Рамадане 37 (февраль 658) и открыли совещание в присутствии многих уважаемых личностей, как, например, Ибн Аббаса, Абдуллы, сына Омара, Абдуррахмана, сына Абу Бекра, и других. Некоторые из них, быть может, помышляли о возможности сыграть какую-нибудь роль в данном случае, приглядывались зорко, на чем дело станет, нельзя ли будет и для самих себя заполучить выгоду — были это такие представители мусульманской общины, свойства которых значительно отличались от старинного кружка мединцев: все они держались большею частью в сторонке, заметя основательно, что со смерти Османа на них не обращают никакого внимания. Беседа между Амром и Абу Мусой, надо полагать, происходила в несколько юмористическом тоне. Под благовидным предлогом соблюдения вежливости заговорил первый: «Ты старше меня, принадлежишь к ближайшим сподвижникам пророка, скажи же свое мнение», — понуждал хитрец своего менее коварного товарища, готовый ежеминутно поддеть его, лишь только тот обнаружит слабую свою сторону. Почти невероятно, чтобы Абу Муса, будто бы даже подкупленный Муавией, сознательно шел в ловушку, подставленную ему Амром: этому прямо противоречит позднейший образ его действия. Конечно, он хотел прежде всего «отблагодарить» Али за свое смещение с высокого поста, занимаемого им в Куфе, оттого так охотно и согласился разыгрывать роль третейского судьи. Тем не менее было противно всем его убеждениям увидеть Муавию полновластным властелином. Для старинного товарища пророка мирские нечестивые воззрения наместника Сирии были крайне несимпатичны. И он стал препираться с Амром вообще обо всех возможных и невозможных кандидатах, которых следовало бы выставить вместо обоих противников. О соглашении, конечно, Амр и не думал, но он успел наконец принудить старого болтуна высказать окончательное свое мнение: тот признавал Али и Муавию недостойными халифства и полагал предоставить общине выбор преемника. Вероятно, подстрекаемый чрезмерным тщеславием, он надеялся при этом снова воспользоваться своим влиянием. Но дело вышло совсем иначе.
Воскуряя фимиам мудрости сподвижнику Мухаммеда, Амр стал убедительно упрашивать его от имени третейского суда объявить о решении пред народным собранием. Так тот и сделал: произнес прекрасную речь о нуждах общины, а затем объявил, что по единогласному решению третейских судей следует признать притязания обоих претендентов недействительными, и заключил торжественно: «Итак, объявляю Али и Муавию потерявшими право на владычество. Вы же уполномочиваетесь избрать владыкою того, кого считаете достойнейшим». Затем вошел на кафедру Амр и сказал: «Вы слышали, что он сказал. Он объявил своего господина лишенным права на владычество. Я также согласен на это смещение, если уж он считает Али недостойным, и предлагаю вручить высокий сан моему господину Муавии, так как он ближайший родственник Усмана, мститель за его кровь и достойнейший наследовать ему». Можно себе представить, каково было изумление слушателей, негодование друзей Али, а в особенности ярость обманутого кругом Абу Мусы. Он разразился отборными ругательствами, громко укоряя Амра в коварстве, и бросил ему в лицо стих Корана (7.175): «Ты уподобился собаке, высунувшей язык, когда на нее нападают: высунут язык у ней и тогда, когда ее оставляют в покое». Но и Амр твердо знал свой Коран, хотя не заботился поступать согласно его предписаниям, и ответил, по своему обыкновению, не задумываясь (сура 62.5): «А ты что осел, несущий книги». Увы, оба были правы. Абу Мусе чуть не пришлось плохо. Сирийцы решились забрать его с собой из опасения, как бы не распространилась дурная молва про весь третейский суд, если Абу Муса станет болтать о произведенном над ним обмане. Ему стоило больших усилий ускользнуть от преследователей и укрыться благополучно в Мекку. Публично он уже никогда не появлялся.
Так что весь этот фарс в Думате, не принимая в расчет официальных заявлений сирийцев, в сущности ни к чему не привел. Одно разве, он послужил для населения Медины предлогом соблюдать по-прежнему нейтралитет. Меж тем Муавия позаботился потребовать из всех местностей своей провинции признания себя халифом. Али ничего больше не оставалось, как снова двинуться походом в Сирию. Еще раз попытался он привлечь хариджитов; написал к ним, что третейские судьи исполнили свою обязанность не по слову божию; таким образом, все остается по-прежнему, и он собирается двинуться против общего врага; они могут присоединиться и принять участие в войне. Но было уже поздно. Они избрали своего собственного халифа и ответили по своему разумению совершенно правильно: ревность Али себялюбива, не имеет в виду дела Божия. И если он сам лично не пожелает засвидетельствовать, что впал в неверие, что обещает полное раскаяние, им придется и на будущее время его отвергнуть. Вести дальнейшие переговоры становилось невозможно. Если бы далее Али и пожелал согласиться на подобное унизительное признание, он не мог этого сделать ради своих же последователей-шиитов. В их глазах он повредил бы себе гораздо более, чем могли принести ему пользу хариджиты.
Халиф было решил выступить в Сирию немедленно же, но его войска отказались следовать за ним; ему объяснили, что нельзя же так покидать страну, пока не истреблены бунтовщики; после выступления войск они могут безнаказанно производить всякие бесчинства. Хариджиты действительно пытались распространиться в окрестностях Нахравана и затеяли серьезную пропаганду своего учения. Последовательные фанатики с первого же момента выказали готовность действовать насильственным путем: всех, кто им ни попадался, они принуждали торжественно отрекаться от Усмана и Али и проклинать их; если же кто отказывался — попросту убивали. Подобный образ действия, конечно, нельзя было дольше терпеть. Уже готовое к выступлению в сирийский поход войско свернуло в сторону и вскоре раскинуло лагерь у Нахравана. Мирные переговоры, которые снова попытался завязать Али, а еще больше впечатление громадного превосходства сил заставило большинство рассеяться по ближайшим округам Персии и Ирака. Лишь 1800 самых упорных не захотели уступить. После короткой схватки они все до последнего человека были уничтожены (9 Сафар 38 = 17 июля 658).
Как ни ничтожно было событие с чисто военной точки зрения, но оно имело для Али гибельные последствия. Тех из хариджитов, которые успели укрыться в соседние провинции, мученическая смерть фанатических товарищей подстрекала к новым усилиям пребывать неуклонно на «стезе Божией». Роились они во мраке, в особенности среди сельского населения Хузистана и Фарса. Жители этих провинций и без того были недовольны тягостью арабской системы налогов. Поэтому секта продолжала мало-помалу развиваться. Зимой в 658/9 (38) стала тревожить она и Али рядом маленьких восстаний в южном Ираке, Хузистане и Фарсе. Отдельным отрядам удавалось, правда, обращать везде бунтовщиков в бегство. Все эти волнения сильно способствовали раздроблению сил халифа, сосредоточение которых было необходимо больше, чем когда-либо. Между тем, поход в Нахраван ознаменовался роковым эпилогом. Раздумывая о длинном походе от восточного Тигра в Сирию, куфийцы вдруг объявили, что с них на этот год совершенно достаточно. Никакие убеждения о необходимости совершить давно рассчитанное, неотложно необходимое предприятие не могли их заставить беспрекословно повиноваться. Может быть, и здесь играли роль изменнические происки; главная же побудительная причина неповиновения заключалась в глубоком потрясении авторитета Али всеми предыдущими событиями. Наивные и мало соображающие бедуины, столь мало развитые в политическом отношении, невзирая на их воинские способности, едва ли понимали, что против подобного основательного неприятеля, как Муавия, необходимы быстрота и полное напряжение, дабы не упустить малейшего успеха, а повиноваться приказаниям халифа беспрекословно они были еще менее склонны, чем прежде. Таким образом, последнее средство, могшее еще спасти Али, ускользало из его рук.
В то же время его постигла большая потеря, к несчастию, нарушавшая значительно равновесие внешних сил. Назначенный наместником Египта Мухаммед Ибн Абу Бакр (храбрый и энергичный, но ограниченный и упрямый человек) выслал против недовольных, запершимися в Харбите, отряд в несколько тысяч, который, однако, потерпел полное поражение. Эта первая неудача наместника Али послужила как бы сигналом к открытому восстанию для всех тех, которые тайно держали в Египте руку Амра и Муавии, и Мухаммед сразу очутился в самом критическом положении. Теперь халиф понял, что тот не сумеет выполнить задачи, и несколько времени спустя после сражения при Сиффине послал в Египет лучшего из своих полководцев, Малика Аль-Аштара. К несчастью, об этом узнал Муавия. Он постарался через своих приверженцев в Египте подкупить сборщика податей в Кулзуме, пообещав ему пожизненно все доходы с этого места. Когда Малик прибыл сюда, изменник угостил его отравленным медом; так злополучно погиб храбрейший из храбрейших.
Немедленно вторгнулся в страну из Сирии Амр. После поражения одного из подчиненных полководцев большинство приверженцев покинули Мухаммеда; его настигли бежавшего и умертвили, а Амр вступил победителем в Фустат. Он добился наконец цели своей жизни. По предварительному условию с Муавией, расположился он по-домашнему в излюбленной своей провинции и без особенных приключений управлял ею до конца жизни. Последние свои годы пожелал он прожить в спокойствии, поэтому и после того, когда везде был признан Муавия, он не предпринимал ни одного военного похода на запад.
Потеря Египта была тяжким ударом для Али. Не говоря уже про доходы из богатой страны, правое крыло Муавии было обеспечено, и он мог сам предпринять наступательное движение. В мае 660 г. Муавия официально провозгласил себя «халифом» в Иерусалиме, и получил присягу на верность из западных провинций. Так исламское государство оказалось поделенным надвое: Али контролировал, хотя и не прочно, Ирак и Персию, в то время как Муавия управлял Сирией и Египтом .
Вскоре летучие отряды сирийцев появляются повсеместно: в Месопотамии, в Медине и Мекке. Даже в южную Аравию забрались войска непокорного наместника. В течение двух лет без перерыва продолжалась борьба во всех провинциях. Мекка и Медина, жители которых равнодушно относились к обоим претендентам, не однажды переменяли своих властителей, более же всего страдали пограничные округа. Все-таки Али выдерживал борьбу стойко. Всякий раз, когда можно было поставить на ноги куфийцев, он посылал неустанно все новые экспедиции и за последнее время пользовался значительным успехом даже в Аравии. Как вдруг, раз в пятницу 15 Рамадана 40 (22 января 661) три хариджита напали в Куфе на халифа, следовавшего на богослужение по пути в мечеть.
В ночь на 22 января 661 года Абдаррахман ибн Мулджам с двумя сообщниками остался в соборной мечети Куфы вместе с остальными верующими. Али, возгласив на рассвете призыв к молитве, вошел в мечеть, и тут же ибн Мулджам с одним из сообщников кинулся к нему с криком: «Суд принадлежит Аллаху, а не тебе, Али, и не твоим людям с мечами!». Но с мечами пришли как раз нападавшие: первый удар нанес сообщник Абдаррахмана, но неудачно: меч задел за стену, удар оказался слабым и неточным, нападавший бросился бежать. Ибн Мулджам размахнулся и ударил мечом по голове Али. Тот крикнул: «Не упустите этого человека!» Верующие схватили Абдаррахмана, двое же его сообщников сбежали. Тот, который никак не проявил себя, был убит дома, его двоюродным братом, за покушение на жизнь халифа.
Когда ибн Мулджама подвели к Али, халиф сказал, внимательно посмотрев на нападавшего: « Душу за душу... Если умру, убейте его, а коли останусь жив, сам разберусь». Но разобраться не получилось: через два дня, вечером 23 января 661 года, Али умер. Последние дни его жизни были омрачены сильнейшими болями, и почти все их он провел без сознания.
В ночь с 23 на 24 января 661 года Али был похоронен. По его завещанию могилу сделали незаметной, чтобы хариджиты не надругались над телом. Точное местонахождение могилы неизвестно до сих пор. Его тело было захоронено в некоем определенном месте в 10 километрах к западу от Куфы, где позднее вырос город Наджаф . Это место стало одним из величайших центров ислама, особенно для шиитов. Это изолированное место было выбрано в соответствии с волей умирающего Али, приказавшего, чтобы его тело было положено на верблюда и захоронено там, где верблюд остановится.
Аиша, узнав о смерти Али, написала стихотворную строку: «Посох брошен, и достигнута цель, и рад возвращению путник...». Зейнаб, дочь Абу Саламы, услышав это, возмутилась: «Как ты можешь говорить такое об Али, зная о его достоинствах и превосходстве?» «Когда я забуду об этом – напомни мне», – усмехнулась Аиша.
Когда у халифа, ненадолго пришедшего в себя, спросили, кто должен быть его преемником, не сын ли его Хасан, то Али ответил: «Я не приказываю вам это и не запрещаю: вам виднее». И уже наутро Хасан возглавил молитву в соборной мечети, после которой мусульмане приняли новую присягу. Спокойно прошла присяга и в остальных местах халифата: Хасан** устраивал всех, он даже некоторое время был в числе защитников дома Усмана.
Пробыв халифом почти пять лет, Али скончался в возрасте 63 лет. Его трагическая гибель не подвела черту под праведным халифатом, оставалось ещё шестимесячное правление его сына Хасана. Но это была крайняя точка праведных времен, начало конца золотой эпохи Ислама.
После смерти Али, его старший сын от Фатимы, Хасан ибн Али аль-Муджтаба («Избранный»), был провозглашен в Куфе его законным преемником. Однако, после столкновения двух войск — Муавии и Хасана — на границе Сирии и Ирака (через 6–8 месяцев после избрания Хасана халифом) старший внук Пророка был вынужден отказаться от своего статуса. По условиям договора был записан ряд условий — отказ от публичных проклятий в адрес Али, отказ Хасана от признания Муавии «Повелителем верующих», отказ Муавии от назначения после себя преемников и наследников, обязательство Муавии выплатить внукам Пророка (Хасану и Хусейну) денежную компенсацию и постоянный доход с одного из округов. Такой шаг со стороны имама Хасана был вызван стремлением прекратить кровопролитие, что отразило слова Пророка Мухаммеда, который сказал однажды: «Поистине, он (Хасан) является господином, и через него Аллах приведет к примирению две большие группы мусульман» («Сахих» аль-Бухари; «Сунан» ат-Тирмизи). После этого Хасан поселился в Медине, где жил до своего ухода из этой жизни.
Так бывший сирийский губернатор де-факто стал правителем исламского мира. Пророк предупреждал о последующих после своей смерти разногласиях и «фитнах» (смута, вражда, раздор): «Халифат — тридцать лет; после этого придут „мулюк“ (то есть правители, короли, цари)» («Муснад» Ахмада).
Али ибн Абу Талиб как халиф: оценка историков
Личность Али представляется специалистам крайне противоречивой. С одной стороны, он не обладал организаторскими способностями, талантами политика и гибким умом. Именно при нем наметились предпосылки к распаду халифата, а мусульмане разделился на шиитов и суннитов. Однако никто не может отрицать его фанатичной преданности делу Мухаммеда и верности выбранному пути. К тому же безвременная смерть возвела его в ранг мученика.
Во всех отношениях Али представляет собой прямую противоположность обоим своим противникам, Амру и Муавии. Ревностный мусульманин, приверженец и непоколебимо верный друг пророка, честная и исполненная энтузиазма натура, даровитый поэт и оратор, воин непреклонной храбрости – халиф не мог похвастаться именно тем, что требовалось настоятельно его временем: могучим талантом правителя и политической проницательностью. Всего же хуже было то, что у этого отважного меча, подобно башне непоколебимого в сражении, недоставало во всем остальном ни капли решимости. Привыкнув подчиняться влиянию своей супруги Фатимы, дочери пророка, пока та была в живых, он и позже не мог выработать никакой властной самостоятельности. Поэтому и пришлось нести горькое искупление за единственную роковую ошибку жизни, бросившую тень на все остальные вполне благородные побуждения, — за допущение умерщвления Усмана. Отринув обязанность сохранения верности по отношению к несчастному своему свояку, правителю плохому, но все же по данной им присяге властелину законному, Али устремился на нечистое, скользкое поле всемирной политики, на котором безыскусственной натуре поэта и солдата невозможно было выдержать борьбу с людьми такого закала, как Амр и Муавия. Человек с половинной натурой и мог совершать лишь полудействия. Но судьбе угодно было, чтобы своим печальным концом он как бы смыл свою вину. Последующее развитие истории ислама привело к тому, что и поныне его образ для каждого мусульманина представляется озаренным солнечным блеском. Подобно тому, как никто в настоящее время не вспомянет о его некрасивой внешности, давно забыто также участие его в печальной судьбе Усмана. Во всех мусульманских странах известен он как герой, поэт и мудрец. Так как собственные его стихотворения и поговорки большей частью бесследно исчезли, то ему приписывают бесчисленное множество новых, пользующихся величайшею популярностью. Половина исламской общины почитает его чуть не более, чем самого пророка, видит в нем святого мученика незапятнанной чистоты и высшего благородства души. Словно сам народ пожелал сотворить себе кумира, воплотив в нем, так сказать, духовного носителя высших религиозных воззрений. Счастливый его соперник мудро и хитро отвоевал себе великую всемирную империю; с сознательным могуществом и превосходным пониманием обстоятельств, он сумел далеко лучше управлять ею, чем когда либо был в состоянии Алий. Между тем в глазах Персии, растоптанной арабами Муавии, именно потому противник его и представляется наиблагороднейшим человеком, а имя Муавии стало синонимом проклятия. Таким образом, последний из легитимных халифов, которым заключилась патриархальная эпоха ислама, выступает в новейшем периоде на передний план, и лик его затмевает все. Он как бы предназначен был для дальнейшего поступательного в непредвиденной форме развития народа и религии арабов при взаимодействии внешних столкновений с чужеземцами, в особенности же с элементами персидскими и внутренними народными течениями.
Приложение *
Более подробная версия «Верблюжьей битвы»
Муавия написал Зубайру письмо и разжёг в нём жажду власти, поощрив бороться с имамом Али. Поэтому первоначальным планом этой группы было отправиться в Дамаск и взять с собой Муавия, который также враждовал с Али. Однако Муавия, узнав об этом, подумал, что если эта группа противников Али прибудет в Дамаск и если даже одержит победу над Али, он должен будет заключить союз с Тальхой и Зубайром. Поэтому он немедленно написал анонимное письмо, в котором было сказано: "Не верьте Муавии, он не поможет вам. Назначенный Усманом правителем Дамаска, он не помог Усману и позволил, чтобы его убили. Как же он может помочь вам?" Муавия отправил это письмо Зубайру. Получив письмо, Зубайр сообщил о нём противникам Али, возглавляемых Аишей. Таким образом эта группа отказалась от своего первоначального плана отправиться в Дамаск и сочла необходимым заехать в Басру, так как Тальха и Зубайр имели в Басре и Куфе множество сторонников, при помощи которых противники Али могли достичь своих целей.
Наконец, Аиша при помощи Тальхи и Зубайра собрала войско в Мекке и хорошо оснастила его на, деньги, оставленные им Яйла ибн Умайе (сыном Умайи ибн Абд Шамса, основателем династии омейидов). Войско до главе с Аишей. ехавшей на верблюде по кличке Аскар, отправилось в Басру. Желая застать имама Али врасплох и раньше него доехать до Басры, это войско двигалось быстро и в основном проходило большие расстояния без отдыха. Ночью войско остановилось на отдых в местечке под названием Хауаб. В ту ночь собаки Хауаба лаяли, окружив палатку Аиши. От их лая Аиша проснулась и спросила, как называется это место. Узнав, что место называется Хауаб, она испугалась и раскаялась в своих враждебных действиях в отношении Али, ибо при жизни Мухаммеда она слыхала от него, что собаки Хауаба будут лаять на одну из его жён, а Пророк, обратившись к Аише, сказал: «Берегись, чтобы это была не ты, Хумейра («румяная» -- ласковое обращение Мухаммеда к любимой жене»). В ту минуту она вспомнила слова Пророка и пожалела о содеянном. Поэтому захотела поскорее отделиться от этой группы и вернуться в Мекку. Увидев Аишу в подобном состоянии, Зубайр вынудил нескольких человек ложно поклясться, что это местечко не является Хауабом и что они уже давно проехали Хауаб. Аиша поверила их клятве и продолжила наступление на Басру.
Когда войско приблизилось к Басре, Тальха и Зубайр написали письмо старейшинам этого города и призвали их подняться на борьбу с Али в отместку за кровь Усмана. Те ответили, что убийцы Усмана находятся в Медине и прибытие войска в Басру с этой целью является нелепым и нелогичным. Однако мятежники игнорировали мнение старейшин Басры и напали на этот город. После убийства многих жителей Басры они вынудили сдаться Усмана ибн Хунайфа, назначенного имамом Али правителем Басры, и захватили этот город.
В это время Али был занят сменой правителей городов и, как было ранее сказано, отправил письмо Муавие и призвал его заключить с ним союз, однако Муавия, вместо того, чтобы ответить на письмо Али, написал письмо Зубайру и вынудил его подняться на борьбу с Али. Муавия обвинил Али в убийстве Усмана ипотребовал, чтобы тот выдал ему убийц Усмана. Али, считавший Муавию самым хитрым и опасным из всех своих врагов, оказывающим влияниие на других, решил во главе оснащённого войска отправиться в Дамаск и покончить с Муавией, однако в это время он получил сообщение о том, что Аиша при поддержке Тальхи и Зубайра захватила Басру и настроила людей против него под предлогом мести за смерть Усмана. Али поневоле отказался от нападения на Дамаск и решил вначале разделаться с мятежниками Басры, а затем отправиться в Дамаск.
В мечети Али поднялся на минбар (возвышение в мечети, с которого читаются молитвы и произносятся проповеди) и после восхваления Всевышнего Аллаха и Его Пророка сказал: "Люди! Аиша вместе с Тальхой и Зубайром отправилась в Басру. Каждый из них (Тальха и Зубайр) желает захватить власть в свои руки. Тальха является сыном дяди Аиши, а Зубайр – мужем её сестры. Клянусь Аллахом, если они достигнут того, к чему стремятся (чего никогда не случится), каждый из них снесёт голову своего друга с плеч. Клянусь Аллахом, эта женщина, севшая на верблюда (Аиша), совершает деяния, вызывающие гнев Всевышнего Аллаха, и в конце концов погубит и себя, и своих спутников. Клянусь Аллахом, треть их войска будет перебита, треть обратится в бегство, а другая треть откажется от мятежа. Эта Аиша и есть та женщина, на которую лаяли собаки Хауаба (как об этом предупреждал Пророк). Тальха и Зубайр знают, что вступили на неверный путь, однако многие знающие не используют свои знания и погибают от своего невежества. Для нас хватит поддержки Аллаха, ведь он наилучший защитник!"
Конечно, оснастить войско против Аиши, прозванной «матерью правоверных», которая была женой Пророка и дочерью Абу Бакра, а также против Тальхи и Зубайра, важных и известных лиц и соратников посланника Аллаха было делом непростым. Поэтому Али напомнил жителям Медины об их злодеяниях в Басре, чтобы подготовить их к выступлению в поход на Басру. На следующий день его светлость вновь поднялся на минбар и сказал: "Мои противники покинули Мекку, захватив с собой в Басру жену Пророка Аллаха, как невольницу, которую при продаже перевозят из города в город. Тальха и Зубайр оставили своих жён дома и поставили на всеобщее обозрение войска жену Пророка. Никто в этом войске не подчиняется мне. Все они против своего желания заключили со мной союз (и затем нарушили его). Они напали на моего наместника (Усмана ибн Хунайфа), хранителей всеобщей казны мусульман и других жителей Басры и убили одних палками и камнями, а других – хитростью и интригами. Клянусь Аллахом, если бы они преднамеренно убили даже одного невиновного мусульманина, я бы имел право перебить всё вражеское войско, ибо они находились там и не помешали убийцам совершать злодеяния. Кроме того, они убили мусульман, численность которых равнялась численности их войска».
Али в своей красноречивой проповеди сообщил мединцам о коварных планах командующих войском Джамаль, о том, что они после заключения союза с ним нарушили этот союз и стали виновниками подобных горьких событий. Затем он призвал жителей Медины подняться на борьбу с вражеским войском.
Собрав войско из мухаджиров и ансаров, большинство которых участвовало в битве при Бадре, Али отправился в сторону Басры. Он также отправил имама Хасана, Малика Аштара, Мухаммеда ибн Абу Бакра и других в Куфу, чтобы они собрали в этом городе вспомогательные отряды для его войска. В то время правителем Куфы был Абу Муса Ашари, назначенный Усманом. Али написал ему, чтобы он взял с жителей Куфы присягу в верности ему, однако Абу Муса, полагая, что желание отомстить за смерть Усмана и помощь Тальхе и Зубайру оставят ему его пост, призвал куфийцев поддерживать Тальху и Зубайра, которые внешне стремились отомстить за кровь Усмана, и отказался брать присягу у куфийцев в верности Али.
Наставления посланников Али были бесполезными. Наконец, Малик Аштар захватил дом правления и избил слуг Абу Мусы. В тот момент Абу Муса находился в мечети. Малик вошёл в мечеть и, скинув Абу Малика с минарета, воскликнул: "Эй, глупец и предатель! Люди не заключат союз ни с кем, кроме Али». Поняв, что он беспомощен в руках Малика, Абу Муса предпочёл промолчать и стал умолять Малика отпустить его. Малик поднялся на минарет и призвал жителей Куфы заключить союз с Али. Почти все куфийцы принесли присягу верности Али. Таким образом Малику удалось за короткое время оснастить отряд почти в двенадцать тысяч человек и отправить его к имаму.
Али вместе со своим войском разбил лагерь в нескольких километрах от Басры, но ввиду того, что он всегда предпочитал мир и спокойствие войне и кровопролитию, он отправил письмо Тальхе и Зубейру, в котором советовал им одуматься. Помимо письма, он также отправил в Басру нескольких людей для переговоров с командующими войском Джамаль, чтобы советами и наставлениями предупредить их о тяжёлых последствиях их интриги. Однако противники Али, уверенные в победе, отказались выслушать наставления, ибо Аиша была осведомлена о вражде Абу Мусы с Али в Куфе и считала, что жители этого города не помогут халифу. Когда противники Али убедились, что его войско приблизилось к Басре, Аиша, возглавлявшая войско Джамаль, приказала Зубайру при помощи Тальхи, Нарвана и других построить войско и подготовить его к сражению. Численность этого войска достигала тридцати тысяч человек, собранных противниками Али по пути из различных городов.
За это время к войску Али примкнули три тысячи жителей Басры, и численность его войска достигла двадцати тысяч человек. Поняв, что противники решили воевать, Али уведомил командиров своего войска, в том числе Малика Аштара, Ади ибн Хатама, Мухаммеда ибн Абу Бакра, Аммар Ясира и других, о намерении Тальхи и Зубайра и дал каждому из командиров военное поручение.
Аиша во главе своего войска отправилась в место, расположенное к северу от Басры и представлявшее собой хорошую позицию для защиты города. Войско Аиши предстало перед войском Али. По словам некоторых историков, это произошло 17 числа месяца джамади ас-сани 36 года хиджры, а по словам автора книги "Насех ал-Таварих" - 19 числа месяца джамади ал-аула 36 года хиджры.
На следующий день Зубайр приказал различным отрядам войска Джамаль в дисциплинированном порядке двинуться на войско Али. Увидев, что с минуты на минуту воспламенится огонь войны, Али приказал своему войску отступить, надеясь на то, что дело не дойдёт до сражения и разрешится мирным путём. Аиша также приказала своему войску отступить. В тот день, первый день войны, сражения между войсками не произошло. На следующий день, когда оба войска в военном снаряжении были готовы начать сражение, Али отделился от своего войска и без меча и кольчуги поскакал к войску Басры и, приблизившись к нему, громким голосом позвал Зубайра. Все изумились и гадали, почему Али с такой бесподобной храбростью, без меча и кольчуги, предстал перед вражеским войском. Зубайр, находившийся рядом с Аишей, облачился в военные доспехи и поскакал в сторону Али. Увидев Зубайра рядом с его светлостью, Аиша сочла его гибель неизбежной, однако её успокоили, заверив, что Али никого не убивает подобным образом и что он даже не опоясался мечом и наверняка у него есть дело к Зубайру.
Зубайр взглядом спросил Али, что ему надо. Али сказал: "Что это за дело, за которое вы взялись?" Зубайр ответил: "Мы хотим отомстить за смерть Усмана!" Али сказал: "Если это так, завяжите себе руки и отдайтесь в руки наследников Усмана. Разве кто-нибудь, кроме вас, был зачинщиком смерти Усмана?" Зубайр промолчал. Али сказал: "Я пришёл вывести тебя из заблуждения и напомнить тебе слова Пророка, которые он сказал тебе и которые ты позабыл». Затем халиф продолжил: "Эй, Зубайр, помнишь ли тот день, когда я искал Пророка Аллаха, а он был в доме Амра ибн Ауфа? Когда я пришёл туда, Он держал твою руку в своей руке. Когда я вошёл, Пророк первым поздоровался со мной. Ты спросил меня, почему я проявил высокомерие и не поздоровался с Пророком Ислама раньше него. Пророк ответил: "Нет, Зубайр, Али не высокомерен. В будущем ты будешь воевать с ним и война твоя будет несправедливой!" А помнишь, как однажды Пророк спросил тебя, любишь ли ты Али? Ты ответил: "Да, о Пророк Аллаха, он сын моего дяди по матери». Пророк сказал: "И всё же ты будешь воевать с ним!""
Али продолжал говорить Зубайру подобные слова и Зубайр терял твёрдость духа. Он вспомнил прошлое и подумал о том, что ради мирских благ он пошёл войной против своего двоюродного брата, преемника Пророка, и навсегда будет проклят Аллахом! Зубайр устыдился своего поступка и попросил прощения у Али и сказал: "Я обещаю тебе сейчас же покинуть Басру со своим войском и больше не вмешиваться в это дело». Али вернулся к своему войску, а потрясённый Зубайр возвратился к Аише. Аиша спросила Зубайра: "Что нужно было Али от тебя?" Тот ответил, что Али говорил о прошлом. Аиша сказала: "Мне кажется, что несколько слов Али пошатнули твою уверенность. Конечно, ты не виноват. Кто же может поговорить с Али и не содрогнуться от страха перед ним? Это неизбежно, ибо наш враг – человек, имя которого со страхом произносится храбрецами Аравии «.
Аиша наговорила подобных колкостей столько, что привела в ярость Зубайра. Его сын Абдулла ибн Зубайр подтвердил слова Аиши. Зубайр сказал своему сыну: "Я поклялся не участвовать в этой войне». Абдулла ответил: "Можно нарушить клятву, искупив этот грех». Зубайр разгневался и, освободив своего слугу в качестве искупления за нарушение клятвы, во главе своего отряда напал на войско Али.
Али приказал своим воинам не вступать в борьбу с Зубайром, ибо он не намеревался драться. Зубайр произвёл несколько показных атак, никого не ранив и не получив ранения. Вернувшись к войску Басры, он сказал своему сыну Абдулле и Аише: "Видите, я не боюсь, нападать на них». Абдулла рассмеялся: "Это своего рода уловка». Однако Зубайр не стал слушать его и, отделившись от войска Джамаль, отправился в селение Ассаба и стал гостем человека по имени Амр ибн Джурмуз. Когда Зубайр уснул, Амр отрубил мечом его голову, похоронил тело и принёс голову Зубайра Али. Халиф сказал: "Почему ты убил Зубайра? Ты поступил нехорошо, ибо он был твоим гостем. Я слышал, как Пророк проклинал убийцу Зубайра». Амр изумился и расстроился. Затем он сказал Али: "Я не знаю, как нужно поступать с вами, хашимидами. Если кто-нибудь ослушается вас, вы проклинаете его, а если кто-нибудь убивает ваших врагов, вы вновь проклинаете его». Существует еще несколько версий смерти аз-Зубайра.
После ухода Зубайра его сын Абдулла по приказу Аиши возглавил войско Джамаль, чтобы напасть на отряд Али. Воины Куфы попросили у Али разрешения начать сражение. Имам Али, всегда предпочитавший мир войне, не торопился, желая по мере возможности предотвратить войну, однако бездействие войска Али придало храбрость врагам. Они стали пускать стрелы в сторону войска его светлости и ранили нескольких воинов Куфы. Али в другой раз отправил к врагам юношу по имени Муслим с Кораном в руках, чтобы призвать их к выполнению предписаний Корана. Этот юноша, добровольно вызвавшийся выполнить это опасное поручение, приблизился к войску Джамаль, однако враги напали на него и отрубили ему руки. Юноша погиб мученической смертью, а листки Корана рассыпались по земле.
Увидев эту сцену, Али сказал: "Нет силы и могущества, кроме могущества Аллаха. Сейчас сражение стало сладостным». Затем он немедленно приказал воинам наступать и, уполномочив своего сына Мухаммеда Ханафие (Ханафие было имя его матери, одной из жен Али) возглавить атакующий отряд, сказал: "Если горы сдвинутся с места, ты не сходи со своего места. Сожми зубы и отдай свою голову Аллаху. Вбей свои ноги в землю подобно гвоздям, имей под своим наблюдением самые последние ряды войска и знай, что победа даётся Всевышним Аллахом». Мухаммед Ханафие немедленно совершил нападение на врага. Хотя он был храбрым воином, он немного переждал, пока ослабится дождь стрел, сыпавшихся вокруг его воинов. В это время к нему подошёл Али, положил руку на его грудь и сказал: "Эту осторожность ты перенял у матери. Твой отец не таков». Затем Али в одиночку напал на воинов войска Джамаль.
Али подобно пламени огня, слизывающего стопы сена, за короткое время расстроил ряды вражеского войска и убил многих известных храбрецов, осмелившихся померяться с ним силой. Он так храбро сражался, что меч его вскоре скривился от множества наносимых ударов. Али отошёл в сторону, выпрямил свой меч о колено и продолжил сражаться. Вернувшись в лагерь, он сказал Мухаммеду Ханафие: "Учись, как надо нападать, сын Ханафие!" Соратники Али возразили ему: "О, эмир правоверных, Мухаммед – редкий смельчак, но кто может сравниться с тобой в храбрости сердца и силе руки?"
Затем Мухаммед Ханафие вместе с несколькими ансарами и воинами Бадра напал на врагов и, перебив множество воинов вражеского отряда, вернулся в лагерь с победой. В результате этих нападений в первый же день войны войско Басры потерпело жестокое поражение. На второй и третий день войны оно было вынуждено отступить под натиском и атаками куфийских воинов, будучи бессильным обороняться. Каждый из командиров войска Али, в том числе Малик Аштар, Аммар Ясир и другие, показали свою храбрость и самоотверженность и сбивали врагов с ног как листья с ветвей дерева. Во вражеском стане Тальха призывал жителей Басры обороняться и препятствовал их бегству. В это время Марван ибн Хакам, не любивший Тальху, спрятавшись за спиной своего слуги, пустил в Тальху отравленную стрелу, которая свела того в могилу (существует еще несколько версий смерти Тальхи).
Со смертью Тальхи войско распалось и обратилось в бегство. Воины Али стали преследовать врагов, и лишь племя Бани Заббе, окружив паланкин Аиши, с удивительной стойкостью защищало её. Командиры войска Али с бесподобной храбростью атаковали паланкин Аиши. Каждая рука, схватывавшая узду верблюда Аиши, отрубалась мечами воинов Али. Наконец, Абд ал-Рахман ибн Сурад, а по некоторым преданиям, имам Хасан добрался до верблюда и перерезал ему коленное сухожилие. Паланкин опрокинулся, а его защитники разбежались. Али верхом на коне приблизился к Аише и сказал: "Эй, Аиша, разве Пророк Аллаха посоветовал тебе так поступить?" Аиша ответила: "Эй, Али! Ты победил, так радуйся. Ты стал хозяином положения, прояви милосердие!" Халиф Али приказал Мухаммеду ибн Абу Бакру следить за сестрами Аиши и затем отправил её в Медину, дав ей своих сыновей, Хасана и Хусейна, в качестве провожатых.
Приложение **
Сведений о личности Хасана до нас практически не дошло, нет даже посвященного ему отдельного хадиса. Говорят, он был похож на Пророка, что вызывало благоговение среди мусульман, и заикался, как и другой Пророк, Муса (библейский Моисей). Прославился он еще своими многочисленными свадьбами и разводами, но не совсем ясно, было ли это до халифской миссии или во время нее.
Первые два месяца после смерти отца Хасан посвятил переговорам с Муавией, но тот предложил ему отдать полномочия халифа, пообещав сделать своим наследником. Хасан, естественно, отказался, и Муавия стал готовиться к походу. Опытные сторонники советовали Хасану выйти навстречу Муавии и встретить его на нейтральной территории. Но тот опомнился только тогда, когда вражеская армия уже переправилась через Евфрат и была в пятнадцати днях пути от Куфы. Из Ирака был выслан отряд, «каждый человек из которого стоил полка», но не успел он еще встретиться с войском Муавии, как во время пребывания Хасана в Сабате часть войска взбунтовалась, подозревая Хасана в желании замириться с Муавией и передать ему халифат.
Поводом для возмущения стала речь Хасана во время молитвы примерно такого содержания: «Я вижу, что большинство из вас уклоняется от войны и боится сражений, а я не намерен вести вас к тому, что вам ненавистно». В войске было немало хариджитов, простивших Хасану грехи отца за его готовность начать войну. Случайно высказанное предположение стало искрой, вызвавшей взрыв. Раздались возмущенные голоса: «Отрекся Хасан от религии (кафара), как отрекся от нее его отец!» Недовольные набросились на него, выдернули из-под него молитвенный коврик и содрали верхнюю одежду. От дальнейшей расправы его спасли приближенные, которые окружили его и вывели из мечети.
Хасан потребовал коня и поспешил в лагерь, где взбунтовавшиеся воины уже хозяйничали в его шатре. С помощью верных воинов из племен рабиитов и хамданитов хариджиты и присоединившиеся к ним любители легкой поживы были разогнаны. Но дело этим не кончилось: когда Хасан поехал в Сабат, за стенами которого можно было чувствовать себя спокойнее, к нему подошел ал-Джаррах ибн Синан ал-Асади, ветеран завоеваний в Иране и участник сражения при Нихавенде, схватил коня за узду и со словами: «Аллах велик, Хасан! Твой отец стал неверующим, а теперь ты?» – пронзил кинжалом ляжку Хасана до самого паха. Хасан ударил его мечом, не удержался, и они оба упали. Спутники Хасана поспешили ему на помощь, прикончили ал-Джарраха, подняли потерявшего сознание Хасана и отвезли в аль-Мадаин, глее он был вынужден укрыться в резиденции наместника, залечивая рану, в то время как его войско стремительно разбегалось.
Муавия стал подкупать сторонников Хасана, предлагая им довольно значительные суммы. Убайдаллах ночью перебежал к врагу, и настроения многих других сторонников Хасана были не намного лучше. Хасан, оправившись от ранения, с оставшимся войском вышел из города, но к нему подъехал Абдаллах ибн Амир и обратился к воинам, призывая не проливать напрасно кровь. Войско, видимо, давно уже созрело для такого решения и от боя отказалось. Хасан отступил в аль-Мадаин, но Абдаллах осадил его там, и Хасан был вынужден вступить в переговоры и заключить договор с Муавией.
Муавия приказал принести чистый лист, подписал его и, поставив свою печать, вручил Абдаллаху: «Отдай его Хасану, и пусть он впишет в него все, что пожелает».
В итоге на листе были записаны пять пунктов:
1) Муавия будет следовать Корану и обычаям Пророка;
2) Муавия не назначает преемника, а передает решение о нем шуре (специальному совету);
3) Всем и повсюду гарантируется неприкосновенность;
4) Неприкосновенность гарантирована всем сторонникам Али, их имуществам, женам и детям;
5) Хасану, его брату Хусейну и всей семье Пророка не будет причиняться вреда ни явно, ни тайно, где бы они ни находились.
Тем самым Хасан отказался от власти. Его поступок был воспринят в Мекке и Медине с большим неодобрением, но дело было уже сделано. Когда он заключил этот мирный договор, его сподвижники говорили ему: «Какой позор для мусульман!» А он на это отвечал: «В любом случае позор лучше огня». Дело дошло до того, что один человек сказал ему: «Мир тебе, о тот, который унизил мусульман». На это он ответил: «Я не являюсь человеком, унизившим мусульман, но я не пожелал убивать вас ради власти».
После этого он оставил столицу халифата Куфу и поселился в Медине. Прожив в Медине девять с половиной лет, старший внук пророка Мухаммеда Хасан ибн Али перешёл в мир иной, отравленный ядом, в 51 году хиджры, прожив на этом свете сорок семь лет.
© 2001—2024 «Литан» — Центр Открытого Сознания
Графика и дизайн: Ольга Генерозова
Тех. поддержка: Всеволод Кузьмин