Для обращения в христианство такой обширной страны, какой была Русь в Х в. с её разноэтничным населением, требовалось большое количество опытных миссионеров, могущих вести пропаганду новой религии хотя бы на русском языке. Макарий утверждает, что «Святая вера была принесена к нам из Царьграда; первые проповедники её приходили оттуда же и действовали по распоряжениям Константинопольского патриарха. Очень естественно, если и первые наши архипастыри — не только митрополиты, но даже епископы, пока Церковь основывалась, были избраны и рукоположены Константинопольским патриархом: иначе быть не могло».
Сама Русь в Х в. обладала ограниченным количеством христианских священнослужителей. Опытными миссионерскими кадрами обладала Византия, священнослужители, которой в IX — Х вв. вели активную деятельность по распространению христианства среди народов Балканского полуострова. Для константинопольского патриархата новая церковь была колонией, куда могли быть направлены все «излишки» клерикального населения. А излишки эти были весьма значительны. Клириков в константинопольском патриархате было, по выражению византийского летописца, «неисчислимое» количество. Вся эта армия, конечно, не могла прокормиться на греческих хлебах, многие голодали и нищенствовали; «перепроизводство» заставляло патриарха искать новые места для насаждения «истинной веры». Когда под властью константинопольского патриарха появилась новая Русская Церковь, из византийского запасного резервуара хлынули готовые отряды «просветителей» и «святителей». Не только все первые епископы, но и все первые священники, и монахи были в Киевской Руси из греков. Основателем Киево-Печерского монастыря был афонский монах Антоний; другие монастыри ставились русскими князьями, боярами, но для управления ими приглашались также греческие монахи, приводившие с собой и ядро «подвижников».
Устроив на новые русские хлеба значительную часть голодавшей греческой братии, константинопольский патриарх не забыл и своих выгод. Новая церковь была объявлена составной частью константинопольского патриархата, и на неё был распространен общий порядок управления митрополиями, подчинёнными патриархату. Некоторые изменения, внесёнными в этот порядок специально для управления русской церковью, увеличивали власть патриарха и уменьшали права киевской митрополии. Кандидата в киевские митрополиты патриарх намечал совместно со своим патриаршим советом, иногда даже не спрашивая киевского князя. Таким образом, за всё время существования киевского княжества на митрополичьем престоле только два раза были русские епископы, оба раза с момента конфликтов киевских князей с Византией Илларион в 1051г. При Ярославе, после войны с греками, и Клим, или Климент, при Изяславе в 1148: поставленный князем на место поссорившегося с ним грека Михаила.
Управляя через своего ставленника киевской церковью, патриарх часто ущемлял его даже в тех правах, которые бесспорно принадлежали всякому митрополиту. Так патриарх нередко присылал епископов на освобождение кафедры прямо из Константинополя, из греков или из русских монахов, ездивших к патриарху и умевших ему угодить, обходя, таким образом, непосредственно правителя русской церкви. Далее, патриарх ревностно следил за исправным поступлением причитавшихся ему платежей — платы за поставленные на епископские должности самому патриарху и его «нотариям», т. е. чиновникам патриаршей курии, доходов с вакантных кафедр и церквей, доходов с монастырей и церквей, которые отбирались патриархами в своё непосредственное управление, и разнообразных судебных и административных пошлин. Кроме этих обязательных, установленных каноническими правилами сборов, патриархи не брезгали и добровольными дарами, как со стороны подчинённых, так и со стороны князей.
О личности первого Киевского митрополита и его ближайших приемников древнерусские источники молчат о них вплоть до 1039/40г., под которым в «Повести временных лет» упомянут митрополит Феопемпт. По житийным памятникам середины — второй половины XI в., посвященным Борису и Глебу, известно имя митрополита Иоанна I, вероятно предшественника Феопемпта. Также митрополит Михаил и Леонтий были присланы из Константинополя. Первый наш митрополит — Михаил, присланный из Царьграда, и не мог быть избран у нас, потому что некому было ещё избирать: не было русских епископов. Второй — Леонтий также не мог быть избран у нас, потому что пришедшие с Михаилом в Россию епископы занимались пока проповеданием слова Божия в родных местах, не имели у себя епархий и не могли сказать, епископы ли они новой Русской Церкви, только что возникавшей, или ещё греческой.
Церковное управление на местах, в важнейших политических и административных центрах, осуществлялась епископами, подчиненными митрополиту. Уже ко времени Владимира и к первым десятилетиям княжения Ярослава можно отнести создание епископий в Белгороде, Новгороде, Полоцке, Чернигове, Турове и некоторых других городах. Это - время христианизации включившая в орбиту церковной власти основной территории государства, населенной древнерусской народностью. Все епископии были созданы в важнейших центрах государства. К середине ХIII в. на Руси было 16 епархий, в значительной части соответствующих крупным русским княжествам.
Организация церковной структуры на Руси не позволяла слепо копировать иноземные образцы, а заставляла исходить из местных нужд. На Руси была заметна иная, чем в Византии, структура церковного управления. Она соответствовала не византийским принципам административного деления патриархии, а русской государственной структуре, сложившейся в XI — ХII в. Нужно учитывать, что если разделение одной митрополии на несколько епархий зависело от решения Константинополя, то выделение новых епископий было в компетенции князей и митрополита. Инициаторами были здесь киевские и местные князья.
Киевская митрополичья епархия значительно отличалась от других по многим характеристикам, что ставило её объективно в совершенно особые условия. Мало того, что это была самая большая из константинопольских митрополий, она представляла собой национальную и государственную церковную организацию. Во времена княжения Владимира Святославича русская церковь ещё не получила организационного оформления.
Не определилась и структура центральной церковной власти, что существенно снижало объединительные возможности новой религии. Иерархии и священники, прибывшие на Русь из Византии по воле великого князя и находившиеся в великокняжеском окружении, поддерживали объединительную политику Владимира. И было за что. Именно эта политика обеспечивала им личное благополучие: на содержание церкви была выделена десятая часть всех доходов, поступавших в казну централизованного Древнерусского государства. Словом, здесь начинала складываться какое-то подобие византийской «симфонии» – единство великокняжеской и церковной власти при доминировании первой над второй.
Напомню – концепция "симфонии властей" – это идея о гармоничном взаимодействии церкви и государства, главным содержанием которой является то, что законы церкви есть в то же время и законы государства и оно при этом выступает гарантом их соблюдения. Иначе говоря, государство признает над собой высший духовный авторитет церкви, обязуется руководствоваться в своей деятельности христианскими идеалами, поддерживать церковь в необходимой мере, а та, в свою очередь, обещает, используя свой духовный авторитет, помогать ему в его практической деятельности. Она нашла свое наиболее полное выражение в "Эпанагоге" – византийском законодательном памятнике IX века: "Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, они необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства". Эта идея лежит в основании византийской цивилизации.
Таким образом, сформированная в конце Х века по инициативе киевского князя и по соглашению с Константинополем, киевская митрополия являлась формально одной из 60 митрополий константинопольского патриарха. Главой его был патриарх Константинополя со своим советом и штатом. Патриарх сам назначал митрополита Киевского, он пользовался этим правом для того, чтобы всегда иметь в Киеве надежного и доверенного своего представителя, который будет соблюдать интересы патриарха и примерять их с интересами местной власти не в ущерб патриархии. Отсюда следовало, что глава Русской церкви был, прежде всего, вассалом императора и в силу этого обладал определённой степенью свободы в отношениях с киевским великим князем. Более того, сам киевский князь косвенным образом оказался зависимым от императора в вопросе о возглавлении Русской церкви.
Ко времени Ярослава относится окончательное оформление церкви как организации. При нём основывается митрополия в Киеве и при ней соборная церковь св. Софии, которая должна была стать центром новой церковной организации. Как бы то ни было, окончательно, как учреждение церковь сложилась только при Ярославе. Укрепилась власть митрополита над епархиями, входившими в состав Древнерусского государства, и одновременно усиливалась зависимость главы церкви от великокняжеской власти — как-то и предусматривалось византийской «симфонией». Не случайно и то, что при нём был созван первый церковный собор в Киеве и, была сделана попытка установить церковную автокефалию путём избрания собственного митрополита из числа русского духовенства. Не случайно и то, что именно при Ярославе русская церковь получила своих первых святых в лице братьев самого князя, Бориса и Глеба.
Мероприятия по укреплению Церкви, упрочению её роли в государственно-политической и идеологической сферах занимали одно из центральных мест в обширной программе государственного строительства при Ярославе Владимировиче. Отчётливее всего это отразилось в монументальном церковном строительстве 1030 — 1050-х гг. , которое в целом ориентировалась на константинопольскую модель. Достаточно назвать грандиозный Софийский собор в Киеве и аналогичные кафедральные храмы в Новгороде и Полоцке. Именно при Ярославе на Руси появились первые монастыри: «черноризьци почаша множитца, и монастыреве починаху бытии».
Появились первые древнерусские переводы с греческого. В это время возникают уже и первые оригинальные произведения древнерусской церковной письменности — от скромного Поучения Новгородского епископа Луки Жидяты до блестящего «Слова о Законе и Благодати митрополита Илариона». Нормы церковного судопроизводства, сфера которого в общих чертах была намечена ещё при Владимире (преступление против нравственности и брака, колдовство, суд над церковными людьми и др. ), при Ярославе подверглись существенной детализации.
В правление Ярослава, особенно в результате его чрезвычайно активной внешней политики, сформировался блестящий образ Киева как христианской столицы — «соперницы Константинопольского скипетра, славнейшего украшения Греции», по словам немецкого церковного историка 70-х гг. XI в. Адама Бременского.
Несмотря на очевидные успехи христианизации при Владимире и Ярославе, продолжившейся при Ярославичах, в целом она захватывала только социальную верхушку Руси и в известной мере население городов. Сельские же местности, особенно на периферии Древнерусского государства, долгое время оставались слабо затронуты миссионерской деятельностью. В прогрессе христианизации важную роль играло увеличение числа епископий, приближавшее население к кафедральному центру и облегчавшее миссионерскую работу.
Как одна из церковных провинций Константинопольской Патриархии, Русь во второй половине XI в. оказалась затронута последствиями разделения Западной и Восточной Церквей, которая стала нарастать особенно быстро после взаимного анафематствования в 1054г. папского легата кардинала Гумберта и Константинопольского патриарха Михаила Кирулария (Великая Схизма).
Что касается первоначальной политической организационной структуры древнерусской церкви, то она возникла значительно раньше 1037 года – отмеченного летописью времени закладки существующего Софийского собора, считающего по традиции датой возникновения митрополии. На основании изученных источников можно заключить, что митрополичья кафедра была утверждена вскоре после официального введения христианства и создания Десятинной церкви.
Существование митрополии предполагало право на самостоятельную церковно-административную деятельность во внутренних делах своей епархии, право на учреждение епископских кафедр и рукоположения для них епископов и в то же время непосредственное подчинение её Константинопольской патриархии и императору.
Изучение истории становления древнерусской церковной организации показало, что в этот начальный период своего существования, церковь очень мало могла воплощать в себе иноземные образцы, но максимально приспосабливалась к тем определяющим условиям, которые наблюдались на месте и могли облегчить существование и постепенное врастание в общество этой привнесённой со стороны организации.
Формирование церковной структуры на Руси в конце Х — ХII вв. явилась процессом внутреннего развития государственного строя Руси. Сама митрополия в Киеве, объединившая (за исключением короткого времени во второй половине XI в.) всю государственную территорию Древней Руси, была центром национальной церкви. В пору феодальной раздробленности и существование самостоятельных княжеств церковная система из 11 — 16 епископий, подчиненных, как местным князьям, так и Киеву, в определённой степени компенсировала недостаток политической централизации. Сохранение политической доли Киева, за обладание которым боролись практически все княжеские линии, несомненно, способствовало среди других факторов и наличие в нем митрополичьей кафедры, ибо обладание древней столицей позволяло сильному князю использовать в своих интересах не только епископа своей епархии, но и главу все русской церкви.
Слово о Законе и Благодати
Эта торжественная проповедь, сказанная в храме святой Софии Киевской в присутствии великого князя Ярослава, навсегда заняла первое и исключительное место как в истории русского православного богословия, как в истории русской гомилетики (учении о церковном проповедничестве) , так и в истории русской художественной литературы.
Митрополит Иларион произносил свое слово в удивительную эпоху. Всего лишь полвека отделяло время произнесения его Слова от события, определившего судьбу всей нашей Родины – от Крещения Руси: святой равноапостольный Владимир крестил Русь в 988 г., а митрополит Иларион произносил торжественную проповедь около 1043 г. В эту эпоху – от IX до XI веков – завершилось победоносное шествие христианства по Европе. Хотя в Европу христианство пришло уже в первые века нашей эры, но окончательно оно утверждается как раз ко времени описываемых событий. На севере Европы именно в это время окончательно исчезает ересь арианства, а в Испании христианство – после долголетней борьбы – окончательно вытесняет мусульманскую агрессию мавров. Христианство – после долгих раздумий и богословских диспутов – принимают в Швеции и Норвегии, очень далеких северных странах. Неслучайно великий князь Ярослав был женат на дочери святого Олафа Норвежского, просветившего свою страну светом Христовой истины. И дочь норвежского святого Ингигерда, во святом крещении Ирина, оказалась достойной супругой русскому князю: она прославлена в лике святых как святая Анна Новгородская. А дочь Ярослава Анна становится королевой Франции, которую за нравственные качества почитают до сих пор.
С другой стороны, на востоке и на юге, также происходит окончательное определение в вопросах выбора веры. Арабские султаны и хазарский каганат устраивают диспуты о вере, решая, какой отдать предпочтение. Именно с вопросами выбора веры большими государствами, согласно церковному преданию и древнерусским летописям, была связана миссия византийского миссионера Константина-Кирилла к хазарам и к арабам (Константин-Кирилл Философ (827 – 869) вместе с братом Мефодием является создателем славянского алфавита и переводов Евангелия и других книг Священного Писания с греческого на старославянский язык). Однако здесь выбор веры был иной: арабы окончательно принимают ислам, а правящая верхушка хазарского каганата примыкает к ново-иудейской вере.
В то же время, гностицизм первых веков христианства, облекшись в форму движений манихеев и богомилов, проник в Европу и на Балканы. Сектантские вожди, пропагандируя свое учение, вызвали много богословских дискуссий, связанных с отношением к Церкви, Священному Писанию, священству и нравственности. Россия, находящаяся между Европой и Азией, оказалась словно в эпицентре этих политических и богословских проблем. Митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» не мог не ответить на такие важные вопросы своего времени.
Русская литература возникла еще в X веке. Официальное принятие христианства Русским государством в 988 году потребовало не только множества переводных церковно-богослужебных и церковно-просветительских книг, но и составления собственных, русских сочинений, посвященных нуждам местной, русской церкви. Одним из первых таких сочинений была составленная, очевидно, на основании переводных произведений, «Речь философа», включенная затем в состав древнейшей русской летописи. «Речь философа» – это изложение всемирной истории с христианской точки зрения. Оно было сделано в форме речи, обращенной к князю Владимиру Святославичу с целью убедить его принять христианство. Летописцы утверждают, что именно под влиянием этой речи Владимир и принял христианскую веру. Это должно было придать ей особую авторитетность в глазах всех русских подданных Владимира. «Речь философа» – произведение литературно умелое. Мировая история изложена сжато и точно. Говорится только о самом главном из Ветхого и Нового заветов – двух основных христианских исторических книг, из которых первая рассказывала всемирную историю от «сотворения мира» до рождения Христа, а вторая – земную жизнь Христа. Изложение всемирной истории в «Речи философа» и сейчас поражает своей «педагогичностью», однако «Речь» не осмысляла значение принятия христианства русским народом. В этом отношении исключительное значение имеет «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Это произведение по теме своей обращено к будущему Руси, а по совершенству формы и, в самом деле, как бы предвосхищает это будущее. Тема «Слова» – тема равноправности народов, резко противостоящая средневековым теориям богоизбранничества лишь одного народа, теория вселенской империи, или вселенской церкви. Иларион указывает, что Евангелием и крещением Бог «все народы спас», прославляет русский народ среди народов всего мира и резко полемизирует с учением об исключительном праве на «богоизбранничество» только одного народа.
Точность и ясность замысла отчетливо отразились в самом названии «Слова»: «О Законе Моисеом данеем, и о Благодати и истине Иисус Христом бывшим, и како Закон отъиде, Благодать же и истина всю землю исполни, и вера и вся языкы простреся и до нашего языка (народа) рускаго, и похвала кагану нашему Владимеру, от негоже крещени быхом, и молитва к Богу от всеа земля нашеа».
«О Законе, данном через Моисея, и о Благодати и истине, явленной Иисусом Христом; и о том, как Закон миновал, а Благодать и истина наполнила всю землю и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего народа русского; и похвала великому князю нашему Владимиру, коим мы были крещены; и молитва к Богу от всей земли нашей».
Первая часть произведения касается одного вопроса исторических воззрений средневековья – взаимоотношения двух заветов: Ветхого – «закона» и Нового – «благодати». Взаимоотношение это рассматривается Иларионом в обычных символических схемах христианского богословия, в последовательном проведении символического параллелизма. Символические схемы этой части традиционны. Ряд образов заимствован в ней из византийской богословской литературы. Однако самый подбор этих традиционных символических противопоставлений оригинален. Иларион создает собственную патриотическую концепцию всемирной истории. Эта концепция по-своему замечательна и дает ему возможность осмыслить историческую миссию Русской земли. Он нигде не упускает из виду основной своей цели: перейти затем к прославлению Русской земли и ее «просветителя» Владимира. Иларион настойчиво выдвигает вселенский, универсальный характер христианства Нового Завета («благодати») сравнительно с национальной ограниченностью Ветхого Завета («закона»). Подзаконное состояние при Ветхом Завете сопровождалось рабством, а «благодать» (Новый Завет) – свободой. Закон сопоставляется с тенью, светом луны, ночным холодом, Благодать – с солнечным сиянием, теплотой. Взаимоотношение людей с Богом раньше, в эпоху Ветхого Завета, устанавливалось началом рабства, несвободного подчинения – «законом»; в эпоху же Нового Завета – началом свободы – «благодатью».
Особенное значение в этом противопоставлении Нового Завета Ветхому Иларион придает моменту национальному. Ветхий Завет имел временное и ограниченное значение. Новый же Завет вводит всех людей в вечность. Ветхий завет был замкнут на еврейском народе, а Новый имеет всемирное распространение. «Прежде ведь в Иерусалиме только подобало поклоняться Господу: ныне же — по всей земле». Иларион приводит многочисленные доказательства того, что время замкнутости религии в одном народе прошло, что наступило время свободного приобщения к христианству всех народов без исключения; все народы равны в своем общении с Богом. Христианство, как вода морская, покрыло всю землю, и ни один народ не может хвалиться своими преимуществами в делах религии. Всемирная история представляется Илариону как постепенное распространение христианства на все народы мира, в том числе и на русский.
Рассказав о вселенском характере христианства сравнительно с узконациональным характером иудейства и подчеркнув значение новых народов в истории христианского учения, Иларион свободно и логично переходит затем ко второй части своего «Слова», сужая свою тему, – к описанию распространения христианства по Русской земле: «Вера бо благодатьнаа по всей земли простреся и до нашего языка рускааго доиде: Се бо уже и мы с всеми христианами славим святую Троицу». Русь равноправна со всеми странами и не нуждается ни в чьей опеке: «Вся страны благый Бог нашь помилова, и нас не презре, въсхоте и спасе ны и в разум истинный приведе».
Русскому народу принадлежит будущее, принадлежит великая историческая миссия: «И събысться о нас языцех (народах) реченое: открыеть господь мышцу свою святую предо всеми языкы (перед всеми народами) и узрять вси конци земля спасение еже от Бога нашего» (Ис.52:10). Патриотический и полемический пафос «Слова» растет по мере того, как Иларион описывает успехи христианства среди русских. Словами Писания Иларион приглашает всех людей, все народы хвалить Бога. Пусть чтут Бога все люди и возвеселятся все народы, все народы восплещите руками Богу. От Востока и до Запада хвалят имя Господа; высок над всеми народами Господь. Патриотическое воодушевление Илариона достигает высшей степени напряжения в третьей части «Слова», посвященной прославлению Владимира I Святославича. Если первая часть «Слова» говорила о вселенском характере христианства, а вторая часть – о русском христианстве, то в третьей части возносится похвала князю Владимиру.
Иларион высоко ставит авторитет Русской земли среди стран мира. Русские князья и до Владимира не в худой и не в неведомой земле владычествовали, но в русской, которая ведома и слышима есть всеми концами земли. Владимир – это только «славный от славныих», «благороден от благородныих». Иларион описывает далее военные заслуги Владимира. Владимир «единодержець быв земли своей, покорив под ся округъняа страны, овы миром, а непокоривыа мечемь». Силу и могущество русских князей, славу Русской земли, «единодержавство» Владимира и его военные успехи Иларион описывает с нарочитою целью – показать, что принятие христианства могущественным Владимиром не было вынужденным, что оно было результатом свободного выбора Владимира. Описав общими чертами добровольное, свободное крещение Владимира, отметая всякие возможные предположения о просветительной роли греков, Иларион переходит затем к крещению Руси, приписывая его выполнение исключительно заслуге Владимира, совершившего его без участия греков.
Сопоставление Владимира с императором Константином Иларион развивает особенно пространно, а затем указывает на продолжателя дела Владимира – на его сына Ярослава, перечисляет его заслуги, его строительство. Патриотический пафос этой третьей части, прославляющей Владимира, еще выше, чем патриотический пафос второй. Он достигает сильнейшей степени напряжения, когда, пространно описав просветительство Владимира, новую Русь и «славный град» Киев, Иларион обращается к Владимиру с призывом, почти заклинанием, восстать из гроба и посмотреть на плоды своего подвига.
За третьей, заключительной частью «Слова», в некоторых рукописях следует молитва к Владимиру, пронизанная тем же патриотическим подъемом, патриотическою мыслью, и надписанная именем того же Илариона. «И дондеже стоить мир, – обращался Иларион в ней к Богу, – не наводи на ны (то есть на русских) напасти искушениа, ни предай нас в рукы чуждиих (то есть врагов), не прозовесться град твой (то есть Киев) град пленен, и стадо твое (то есть русские) пришельци в земли несвоей».
Но истинная цель «Слова» Илариона не в догматико-богословском противопоставлении Ветхого и Нового заветов. Традиционное противопоставление двух заветов – это только основа, на которой строится его определение исторической миссии Руси. Следуя за великими болгарскими просветителями – Кириллом и Мефодием, Иларион излагает учение о равноправности всех народов, свою теорию всемирной истории как постепенного и равного приобщения всех народов к культуре христианства. Широкий универсализм характерен для произведения Илариона. История Руси и ее крещение изображены Иларионом как логическое следствие развития мировых событий. Чем больше сужает Иларион свою тему, постепенно переходя от общего к частному, тем выше становится его патриотическое одушевление. Таким образом, всё «Слово» Илариона, от начала до конца, представляет собой стройное и органическое развитие единой патриотической мысли. И замечательно, что эта патриотическая мысль Илариона отнюдь не отличается национальной ограниченностью. Иларион все время подчеркивает, что русский народ только часть человечества. Заметим, что именно Иларион первым стал употреблять понятие «русский народ», до этого обычно говорилось «русская земля».
«Слово» Илариона, значение которого равнялось значению настоящего государственного акта, государственной декларации, было произнесено в новом, только что отстроенном Ярославом центре русской самостоятельной митрополии – Софии, пышности которого удивлялись современники. София была придворной церковью, соединяясь лестницей с дворцом Ярослава. На проповеди Илариона присутствовал Ярослав и жена его Ирина. Именно здесь, в Софии, мог найти Иларион то «преизлиха» насытившееся «сладости книжной» общество, для которого, как он сам говорит в «Слове», он предназначал свою проповедь. Ведь именно Софию Ярослав сделал центром русской книжности, собрав в ней «письце мъногы» и «кнънигы мъногы».
Именно здесь в 1051 году был поставлен на митрополичью кафедру Иларион, бывший пресвитером загородной придворной церкви Ярослава Мудрого на Берестове, но, очевидно, принимавший участие в богослужениях в Софии и раньше. Иларион говорит о Софии, что подобного ей храма «дивна и славима» «не обрящается в всемь полунощи (севере) земнеем, ото възстока до запада». Росписи Софии и, в частности, ее хоров, представляют собой любопытный комментарий к «Слову» Илариона. К X и XI векам росписи храмов выработались в сложную систему изображения мира, всемирной истории и «невидимой церкви». Весь храм представлялся как бы некоторым микрокосмосом, совмещавшим в себе все основные черты символического христианско-богословского строения мира. Это в особенности следует сказать о храме Софии Киевской. Фрески и мозаики Софии воплощали в себе весь божественный план мира, всю мировую историю человеческого рода. В середине века эта история обычно давалась как история Ветхого и Нового заветов. Противопоставление Ветхого и Нового заветов – основная тема росписей Софии. Оно же – исходная тема и «Слова» Илариона. Следовательно, произнося свою проповедь, Иларион непосредственно исходил из темы окружающих его изображений. Фрески и мозаики Киевской Софии могли наглядно иллюстрировать проповедь Илариона. Для средневековой проповеди было типично исходить из такого символического толкования устройства церкви, ее названия в честь того или иного события, святого, из символического толкования находящихся в ней изображений. В той же проповеди Илариона имеется символическое толкование основания церкви Благовещения на киевских Золотых воротах в прямом отношении к будущей судьбе Киева. Подобно тому как архангел Гавриил дал целование деве Марии, – «будет и граду сему» (то есть Киеву). К деве Марии архангел обратился со словами: «Радуйся, Благодатная, Господь с тобою»; к городу же Киеву через эту церковь архангел также как бы обращается со словами: «Радуйся, благоверный граде, Господь с тобой». Так же символически толкует Иларион и росписи Софии, тема которых становится основным исходным моментом его «Слова». Благодаря этому вся проповедь Илариона становится еще более доказательной со средневековой точки зрения. В средние века отвлеченные понятия очень часто отождествлялись с их материальными воплощениями.
Аналогичным образом смешивались отвлеченное понятие «церковь» и самое церковное здание – строение. Натуралистическое» понимание церкви как организации было широко распространено и на Западе, и в самой Византии. Так, в течение многих веков русские, говоря о Иерусалимской церкви как о патриархии, имели ввиду храм Воскресения в Иерусалиме. Аналогичным образом на Руси постоянно отождествлялась константинопольская патриархия с константинопольским храмом Софии. Именно поэтому в захвате Константинополя турками и в последующем обращении храма Софии в мечеть русские увидели падение греческой церкви, падение константинопольской патриархии и перестали признавать константинопольского патриарха, а признали Иерусалимскую церковь (то есть храм Воскресения) главой всех православных церквей.
Такое же точно натуралистическое смешение понятия церкви, как организации, с храмом было свойственно и эпохе Ярослава. Вот почему и в летописи сказано о Ярославе: «Заложи же и цркъв святыя София, митрополию». Строя храм Софии в Киеве, Ярослав «строил» русскую митрополию, русскую самостоятельную церковь. Называя вновь строящийся храм тем же именем, что и главный храм Греческой Церкви, Ярослав претендовал на равенство Русской Церкви Греческой. Самые размеры и великолепие убранства Софии становились прямыми «натуралистическими» свидетельствами силы и могущества Русской Церкви, ее прав на самостоятельное существование. Отсюда ясно, какое важное политическое значение имело построение Киевской Софии – русской «митрополии», а вслед за ней и Софии Новгородской. Торжественное монументальное зодчество времени Ярослава, четкая делимость архитектурного целого, общая жизнерадостность внутреннего убранства, обилие света, продуманная система изобразительных композиций, тесно увязанных с общими архитектурными формами, – все это было живым, материальным воплощением идей эпохи, широких и дальновидных надежд лучших людей того времени на блестящее будущее русского народа. Отождествление Русской Церкви с храмом Софии Киевской вело к обязательному подчинению всей архитектуры вновь отстраивавшегося храма – патрональной святыни Русской земли – идее независимости русского народа, идее равноправности русского народа народу греческому. Вот почему, исходя в своем патриотическом «Слове» из самой системы росписей Софийского собора, изображавших всемирную историю в ее средневековом истолковании как историю Ветхого и Нового заветов, Иларион вооружал свою проповедь чрезвычайно сильными для средневекового сознания аргументами.
Первая русская летопись и «Слово» Илариона явились блестящим выражением того народно-патриотического подъема, который охватил Киевское государство в связи с общими культурными успехами Руси. Оптимистический характер культуры этого периода позволяет даже говорить об особом характере древнерусского христианства – при Владимире и при сыне его Ярославе русское христианство было проникнуто светлым и возвышенным оптимизмом мировой религии.
Этим оптимистическим характером отличались Древнейший Киевский летописный свод и «Слово» Илариона. Той же верою в будущее русского народа были продиктованы и грандиозное строительство эпохи Ярослава и ее великолепное изобразительное искусство. Общие черты византийской архитектуры этой эпохи – четкая делимость архитектурных масс, обширные внутренние пространства, обилие света, конструктивная ясность целого, роскошь внутреннего убранства, тесная увязка мозаики и фресок с архитектурными формами – пришлись как нельзя более кстати к жизнерадостному духу русской культуры времени Ярослава. Эта культура впоследствии вошла как определяющая и важнейшая часть во всю культуру Древней Руси: летописание Ярослава легло в основу всего последующего русского летописания, определив его содержание и стиль: «Слово» Илариона получило широкую популярность и отразилось не только во многих произведениях древнерусской письменности, но и в письменности славянской.
Архитектура эпохи княжения Ярослава, так же как и книжность, была обращена к будущему Русской земли. Грандиозные соборы Ярослава в Киеве, Новгороде и Чернигове были задуманы как палладиумы этих городов. София Киевская соперничала с Софией Константинопольской. Замысел этой Софии был так же проникнут идеей равноправности Руси Византии, как и вся политика эпохи Ярослава, основанная на стремлении создать свои собственные, независимые от империи центры книжности, искусства, церковности.
«Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона начинает русскую словесность: и православное русское богословие, и русскую художественную литературу. Из этого произведения, как из доброго семени, выросла вся отечественная словесная культура. Оно ясно показывает, что коренную сущность Руси и русского народа, всей русской культуры составляет Православная вера в Христа. Христианство преобразило нашу страну и вывело ее на арену мировой истории.
Отметим еще одну важную особенность «Слова» митрополита Илариона – его способность передавать через слово чистые, не замутненные эгрегориальностью, энергии Христа. Мы неоднократно говорили о том, что любая информация так или иначе заряжена энергетически, и пример Илариона показывает, что слово может быть носителем и проводником самых высоких и тонких энергий.
Во времена Ярослава Мудрого началось конкретное формирование Российской метакультуры – пока еще как дочерней от Византийской. На тот момент у них было как бы общее основание, общий корень, но верхние уровни будущей Российской уже выстраивались за несколько столетий до того. Вычленялось собственное силовое поле Предназначения, из него формировался первичный Трансмиф, а затем и затомис. В него переходили некоторые деятели Византийской метакультуры, но спускались и деятели, с Византией не связанные, хотя некоторые имели опыт воплощений и/или работы в затомисах других метакультур. Примерно с V века начались воплощения «специальных людей» – будущих государственных и религиозных деятелей Древней Руси.
В формировании метакультуры действовали несколько факторов: государственная эгрегориальность, религиозная эгрегориальность, Душа народа (Великая соборная Душа), язычество как набор традиций – способов существования на физическом и тонком плане, племенная эгрегориальность, и, самое главное – воспринятые Древней Русью чистые энергии Христа.
Мы будем неоднократно возвращаться к теме формирования метакультуры и в дальнейшем.
Медитация:
1-я Зона 23-я Зона 5-я Зона
ТЛПЛ ЭРЭО СООК
СООК ТУММ ТУММ
ВУУЛ ТАН ЭНА
ЛЕВИС ТЕРЦ ИЛИССО
ЛИИТ РА ПРИСЦЕЛЬС
© 2001—2024 «Литан» — Центр Открытого Сознания
Графика и дизайн: Ольга Генерозова
Тех. поддержка: Всеволод Кузьмин