Но в период между ними произошли важные события, о которых мы сегодня поговорим.
Под конец своей жизни Ярослав, по всей видимости, испытывал острое беспокойство за судьбу династии. В 1052 г. в Новгороде умер его старший сын Владимир, смелый полководец и прославленный строитель пятиглавого новгородского собора Святой Софии, впоследствии причисленный Русской церковью к лику святых. Среди оставшихся пяти сыновей Ярослава не было никого, кто пользовался бы таким же безусловным авторитетом, и Ярослав опасался, что в будущем это может послужить причиной междоусобицы. В Ипатьевской летописи сохранилось известие (1093 г.), что он отечески увещевал своего любимца, четвертого сына Всеволода, не действовать насилием, в обход старших братьев — Изяслава и Святослава, а дожидаться своей очереди, когда Бог даст ему получить старший киевский стол «правдою». Свидетель и участник братоубийственной распри 1015—1019 гг., Ярослав отлично знал, как быстро тает в междоусобных бранях самое многочисленное княжеское потомство. Не желая, чтобы в его семействе разыгралась та же кровавая драма, Ярослав незадолго до смерти, последовавшей в 1054 г., огласил нечто вроде своего политического завещания, призванного «урядить любовь» между его сыновьями и наследниками. Повесть временных лет излагает последнюю волю русского «самовластца» в следующем виде:
«В лето 6562 (1054). Преставися великый князь русьскый Ярослав. И еще бо живущю ему, наряди сыны своя, рек им: «Се аз отхожу света сего, сынове мои; имейте в собе любовь, понеже вы есте братья единого отца и матере. Да аще будете в любви межю собою, Бог будеть в вас [с вами], и покорить вы противныя [ваших недругов] под вы, и будете мирно живуще. Аще ли будете ненавидно живуще, в распрях и которающеся [ссорясь между собой], то погыбнете сами и погубите землю отец своих и дед своих, иже налезоша [которые приобрели ее] трудом своим великым; но пребывайте мирно, послушающе брат брата. Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будеть [да будет он вам] в мене место; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимерь [Волынский], а Вячеславу Смолинеск». И тако раздели им грады, заповедав им не преступати предела братня, ни сгонити, рек Изяславу: «Аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помагай, [если] его же обидять». И тако уряди сыны своя пребывати в любви».
В русском переводе: «Вот я отхожу, от этого света, дети мои! любите друг друга, потому что вы братья родные, от одного отца и от одной матери. Если будете жить в любви между собою, то Бог будет с вами. Он покорит вам всех врагов, и будете жить в мире. Если же станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов ваших, которую они приобрели трудом своим великим. Так живите же мирно, слушаясь друг друга; свой стол Киев поручаю вместо себя старшему сыну моему и брату вашему Изяславу: слушайтесь его, как меня слушались, пусть он будет вам вместо меня»
Изложение завещания от лица Ярослава, в форме прямой речи, свидетельствует о том, что оно, скорее всего, не было зафиксировано документально и летописец опирался здесь не на архивные записи, а на устное предание, бытовавшее во второй половине XI в. среди Ярославичей. Порукой достоверности летописного сообщения служит то, что основные положения «наряда» Ярослава полностью соответствуют политическому порядку, установившемуся между его сыновьями в первое десятилетие после 1054 г. В его основу легли три принципа, которые, очевидно, и должны были, по мысли Ярослава, служить универсальным регулятором династических отношений. Первый из них провозглашал подчиненную князьям «от рода русского» территорию («землю отец своих и дед своих») наследственной собственностью великокняжеского рода, отдельные представители которого могли владеть только известной частью наследия, а не всем родовым достоянием в целом. Второй налагал на братьев-наследников политическое и моральное обязательство не посягать на владения друг друга. Наконец, согласно третьему, ответственность за сохранение политического статус-кво ложилась на старшего из Ярославичей, Изяслава, заступавшего на родовой лествице (по отношению старшинства) место отца по отношению к своим младшим братьям. Формальная целостность государства таким образом не нарушалась; правда, следует иметь в виду сообщение «Сказания о Борисе и Глебе» о том, что, согласно воле Ярослава, Изяслав являлся не единственным наследником верховной власти, а разделял ее с двумя другими соправителями Русской земли — Святославом и Всеволодом.
Принципы эти в общем не новы и не выходят за рамки традиционных представлений о вассально-иерархических отношениях между представителями княжеской династии в условиях родового быта. Но это и не слепая дань традиции, а глубоко продуманная реакция на вполне конкретные события недавнего прошлого. Только это прошлое напоминает о себе неявным образом — его молчаливо подразумевают, с ним безмолвно полемизируют или столь же молчаливо отрицают. Так, прежде всего бросается в глаза отсутствие имен нескольких близких и дальних родичей Ярослава: его брата Судислава, внука Ростислава (сына умершего Владимира Ярославича) и внучатого племянника Всеслава Брячиславича. Однако не следует считать это случайным упущением. Все эти люди не упомянуты по той простой причине, что к моменту оглашения завещания сам ход событий вычеркнул их из перечня наследников Ярослава. Судислав — последняя жертва многолетней междоусобицы Владимировичей — еще в 1036 г. был осужден Ярославом на пожизненное заточение во Пскове. Ростислав после смерти своего отца, новгородского князя Владимира Ярославича, перешел в разряд князей-изгоев, чьи родители умерли при жизни дедов, не заняв старшего стола, и потому исключенных из очереди старшинства и обреченных навсегда оставаться на низших ступенях родовой лествицы. По той же причине в завещание Ярослава не вошел его внучатый племянник князь Всеслав, сын полоцкого изгоя Брячислава Изяславича, а его наследственная волость (Полоцк) не фигурирует в росписи городов, принадлежащих Ярославичам.
Еще интереснее то, что русский «самовластец», принявший из рук василевса Константина IХ имперский титул кесаря (титул кесаря получил в свое время и его отец великий князь Владимир), показывает себя в своем завещании решительным «антимонархистом», убежденным противником пересадки на русскую почву византийской монархической традиции, с ее понятиями о единовластии и праве императора назначать себе преемника. Позицию Ярослава в этом вопросе можно назвать последовательной и принципиальной, учитывая, что сорок лет назад он вступил на политическую сцену бескомпромиссным защитником родовых устоев, не побоявшимся пойти на открытый разрыв со своим отцом, который собирался их нарушить. И вот, под конец жизни, подводя итог своему жизненному и государственному опыту, Ярослав подтвердил, что не находит нужным пересматривать свои взгляды. Устами Ярослава древнерусская политическая мысль надолго отвергла монархическую форму правления, отдав предпочтение старинному родовому порядку княжения.
Вместе с тем здесь можно расслышать и новаторские нотки, выделяющиеся из общего архаического лада завещания Ярослава и имеющие, безусловно, христианский источник. К таким новшествам относится, во-первых, привнесение в политическую жизнь нравственных категорий и понятий, освященных авторитетом Священного Писания. Так, фраза «Да аще будете в любви межю собою, Бог будеть в вас, и покорить вы противныя под вы» (Если будете жить в любви между собою, то Бог будет с вами. Он покорит вам всех врагов, и будете жить в мире.) несет в себе главный посыл всей политической философии средневекового христианства: Бог помогает праведным, тем, кто свято исполняет Его заповеди. Во-вторых, влияние христианства сказывается в наделении старых слов новым смысловым значением, взятым из церковного лексикона. Например, древнеславянское слово «любовь» употреблено уже в его христианском значении, вместо прежнего: «дружба», «согласие». И в-третьих, характерно, что необходимость для Ярославичей «пребывати в любви» обоснована ссылкой на то, что все они «есте братья единого отца и матере». Здесь мы наблюдаем попытку укрепить основы старого династического порядка семейными ценностями христианского брака, в противовес языческой полигамии, на которую, кажется, Ярослав возлагал ответственность за кровавый исход братоубийственной драки 1015—1019 гг. (борьба за власть после смерти Владимира Святого между Святополком Владимировичем и Ярославом Владимировичем, завершившаяся в пользу последнего.)
Это сочетание новаций и традиций сделало из завещания Ярослава своеобразный манифест политической культуры молодого государства, в понятийном обиходе которой ведущее место занимали термины родства, а усилия идеологов элиты были направлены на то, чтобы находить в христианском учении основания для принятого династического порядка. Генеральная линия развития древнерусской государственности была предначертана на многие десятилетия вперед.
Однако в сфере своего практического применения завещание Ярослава производит странное впечатление: оно как будто рассчитано на одно поколение или на то, что дети Ярослава будут жить вечно. Другими словами, оно не предполагает никаких численных изменений в составе великокняжеского семейства. В самом деле, как, например, следует поступить в случае смерти одного из братьев: считать ли завещанную ему долю наследственным владением его сыновей, которые вправе будут, в свою очередь, раздробить ее на части? Или же она должна перейти целиком к другому брату, следующему за умершим в порядке старшинства? А может быть, старший князь имеет право распорядиться выморочными землями по своему усмотрению? И наоборот: из какого земельного фонда следует выделять уделы для новых отпрысков размножающейся династии? И как, наконец, вообще соблюсти принцип старшинства при последующем усложнении родственных связей? Все эти вопросы повисают в воздухе. Поэтому, несмотря на свой внешний универсализм, завещание Ярослава не годилось для того, чтобы стать краеугольным камнем прочной политической системы. Рано или поздно наследники «самовластца» должны были столкнуться с неизбежными противоречиями и отклониться от предначертаний своего отца, ступив на путь импровизаций и приспособления к сиюминутной расстановке сил.
Время правления Ярослава Мудрого считают периодом наибольшего подъема Киевской Руси; c этим князем связывают расцвет культуры, письменности и научных знаний. Он проводил активную внешнюю и внутреннюю политику, прикладывая немалых усилий для укрепления единства своей державы и для ее централизации. В налаживании внешних связей с различными странами Ярослав Мудрый отдавал предпочтение дипломатическим методам. Правда, в 1030-1031 годах киевский князь провел ряд походов для укрепления границ своей державы: в Польше отвоевал червенские города в Забужье, потом пошел на север и присоединил к Руси финские племена чудь, завоевал город Юрьев (теперь Тарту). В 1036 году он нанес удар кочевникам печенегам, потому что они появились возле Киева.
В 1043 году состоялся последний, но не удачный поход киевской флотилии на Византию, возглавляемый сыном Ярослава Владимиром. После этого похода Ярослав Мудрый, заручившись поддержкой западных союзников, выступил во главе антивизантийской коалиции и заставил императора Константина Мономаха пойти на мирные переговоры. В результате был заключен очень важный договор для Руси. Договор предусматривал службу русского войска в Константинополе и их участие в византийских войнах с Италией и печенегами. Чтобы окончательно укрепить мир, византийский император отдал свою дочь Анастасию за князя Всеволода, сына Ярослава Мудрого (от этого брака родился известный государственный деятель и полководец Владимир Мономах). Конфликт с Византией был последним военным столкновением с соседями Киевской Руси во времена Ярослава Мудрого.
Росту политического и экономического могущества Киевской Руси способствовало заключение браков с монархическими династиями Европы. Сам Ярослав был женат на Ингигерде – дочке шведского короля. Всех своих сыновей Ярослав Мудрый женил на влиятельных принцессах. Второй сын Ярослава Изяслав взял себе в жены сестру польского короля Казимира Гертруду – Елену, но многие источники называют ее Олисава. Елена была очень умна и образована, знала 4 языка. Она помогала своему мужу править страной, давала мудрые политические советы. Святослав женился на Киликии, родственные корни которой неизвестны. После ее смерти он женился на Оде, немецкой графине, у которой были очень знатные и влиятельные европейские корни.
Вторая дочь Ярослава Елизавета стала женой влиятельного норвежского короля Харольда. Их история любви очень романтична. Елизавета Ярославна родилась, предположительно, в 1025 году. Будущий муж Елизаветы, Харальд, сын конунга Восточной Норвегии Сигурда Свиньи, был младшим братом короля Норвегии Олафа II. В 1030 году, когда Харальду было 15 лет, Олаф II погиб при защите трона от датского короля Кнуда Великого. Харальду пришлось скрываться, а затем покинуть Норвегию. В 1031 году он прибыл в Киев, где поступил на службу к Ярославу Мудрому. Он сватался к Елизавете, посвящал ей свои стихи и долго добивался ее. Но тогда Ярослав не согласился на такой брак, так как у жениха не было ни денег, ни трона.
После этого Харальд отправился в Царьград и записался в наёмники к императору Византии Михаилу IV Пафлагонскому, которому нужно было держать в повиновении своё огромное государство. Элитным наёмникам император платил весьма щедро. Харальд воевал в Африке, Сицилии и Палестине, получив много денег и добившись славы. Вернувшись из странствий, Харальд получил руку Елизаветы, с которой сыграл свадьбу зимой 1043?1044 годов. Весной Харальд с Елизаветой отправились в Скандинавию. Вступив в союз с королём Швеции, Харальд снарядил корабли и отправился в военный поход против Дании. Затем Харальд примирился со своим племянником Магнусом, правившим в то время Норвегией, и они стали править страной вдвоём. Вскоре Магнус умер, и с 1047 года Харальд стал полновластным королём Норвегии. Елизавета стала королевой. Но он погиб в междоусобной войне. После его смерти Елизавета вышла замуж за датского короля.
Дочь Анастасию Ярослав выдал замуж за Венгерского короля Андре. Но после его смерти в Венгрии началась борьба за власть между сыном короля и его противниками. Анастасии пришлось бежать в Германию, после чего про нее ничего не было известно.
Анна Ярославна – самая младшая и любимая дочь князя – вышла замуж за французского короля Генриха I. Генрих был вдовец и узнав об Анне, решил на ней жениться. Она была красива и умна. Генрих был не молод, ему было больше 40 лет, также ходили слухи, что он был неграмотным и с трудом управлялся со своим троном. Анна принимала активное участие в управлении страной. Так как Генрих был католиком, католичкой стала и Анна. Она родила Генриху четверых детей, в том числе будущего короля Франции Филиппа I. Анне было очень нелегко жить в Париже, так как он в сравнении с Киевом выглядел очень бедным и грязным. Через 9 лет совместной жизни Генрих умер. В возрасте 30 лет Анна второй раз вышла замуж за Рауля де Валуа. Предполагают, что это была настоящая любовь, и ради любви она отказалась от престола.
Ярослав Мудрый женил не только своих детей, но и свою сестру Доброгневу. Ее мужем стал польский князь Казимир. Она была очень мудрой женой и помогала Казимиру вести государственные дела. После смерти мужа у нее осталось очень большое наследство.
Ярослав Мудрый породнился со всей Европой. Все браки, заключенные его детьми были очень важны для авторитета и развития Киевской Руси. Внуки Ярослава также использовали династические браки в интересах своего государства.
Отношения древнерусского государства с христианской Церковью.
Как мы помним, летом 988 года вышло повеление Владимира об общем крещении киевлян. Крещение происходило в реке Днепр, крестили народ священники из Византии.
Образована была Русская Православная Церковь, являющаяся Русской митрополией Константинопольского Патриархата. Киев стал центром митрополии.
Первыми митрополитами на Руси были греки. Они носили титул «митрополит Киевский и всея Руси». И это продолжалось несколько веков. Только в 1051 году во главу Церкви был впервые назначен митрополит из русских христиан. Но ненадолго. Автокефалия Русской Церкви (обретение Русской Церковью с центром в Москве самостоятельности и независимости от Константинопольского патриархата с правом самостоятельного избрания предстоятеля Русской Церкви собором епископов) состоялась в 1448 году. Фактическим началом автокефалии Русской Церкви принято считать избрание епископа Рязанского Ионы митрополитом Киевским и всея Руси на поместном соборе 1448 года. Заметим, что в 1453 году под натиском турок-османов пал Константинополь – Второй Рим. Это событие ознаменовало гибель Ромейской империи, или Византии, и именно тогда центром православного мира, Третьим Римом, стала Москва.
Вернемся в 1051 год – год избрания митрополита Илариона.
Русская Церковь была в то время митрополией, входящей в состав Константинопольского патриархата. Иларион, священник княжеского села Берестова, под Киевом, был духовным отцом и сподвижником князя Ярослава. Нестор Летописец рассказывает: «Боголюбивый князь Ярослав любил Берестово и бывшую там церковь святых Апостолов, и многих пресвитеров чтил и содержал. Был среди них пресвитер имени Иларион, муж благ, и книжен, и постник. Ходил он из Берестова на Днепр, на холм, где ныне ветхий монастырь Печерский, и тут молитву творил в глухом лесу. Ископав пещерку малую двухсаженную, приходя из Берестова, пел здесь часы и молился в уединении Богу…»
Святой Иларион, как свидетельствуют его творения, был не просто «муж книжный», но обладал великими духовными дарованиями, глубиной богословского ведения. Все свои силы он отдавал служению Русской Церкви. Когда скончался митрополит Феопемпт (грек), соборным суждением иерархов Русской Церкви было решено поставить митрополита в Киеве, не обращаясь в Царьград. Святой Иларион славился среди русского духовенства высотой духовной жизни и проповедническим дарованием. Незадолго до того он произнес в Десятинной церкви в похвалу святому князю Владимиру свое знаменитое «Слово о законе и благодати», в котором дал богословское осмысление места Русской Церкви в истории Божественного домостроительства спасения.
Выбор Собора архиереев был по душе Ярославу Мудрому. В Святой Софии подвижник был поставлен митрополитом в 1051 году. Позже святой Иларион был утвержден Константинопольским патриархом. Но первосвятителем Русской Церкви он был недолго. Летопись не отметила года его кончины, но на погребении князя Ярослава Мудрого († 20 февраля 1054) святителя уже не было, а в 1055 году в Киев прибыл новый митрополит.
Митрополит Иларион принадлежит к одним из величайших деятелей России за всю ее историю. Все его достижения нераздельно связаны с деятельностью Ярослава Мудрого и немыслимы вне ее. Его произведение «Слово о законе и Благодати» в последнее время общепризнано в качестве одного из великих творений русской литературы и мысли.
Жизнь Илариона началась, по-видимому, еще при Владимире Святославиче. Высшая образованность Илариона дает основания прийти к выводу, что в молодости он учился в Византии. Возвратившись, он стал иеромонахом — настоятелем церкви Святых Апостолов в резиденции Владимира и, затем, Ярослава — Берестове (пригород Киева). В работах современных историков, филологов и искусствоведов, касающихся деятельности Илариона, доказывается, что именно он был основоположником Киево-Печерской лавры — этого духовного и культурного средоточия Древней Руси, что он играл существеннейшую роль в созидании главного тогдашнего собора — Святой Софии (в особенности, в формировании ее монументальных фресок), что именно он заложил основы русского летописания и т. д. Приблизительно в 1048 году Иларион, полагают, возглавил русское посольство в Париж (напомним – позднее, в 1051 году, дочь Ярослава Анна стала королевой Франции).
Полной загадкой остается, увы, судьба Илариона после кончины Ярослава Мудрого (20 февраля 1054 года): об этом до нас не дошло никаких сведений. В древнерусских памятниках на этот счет царит глухое молчание, – и это притом, что Иларион по всем данным должен был бы быть канонизированным русским святителем. В рассказах Киево-Печерского патерика о монастырской братии последних десятилетий XI в. упоминается вскользь некий «черноризец Ларион», проводивший время в своей келье за написанием книг. Уединенный писательский труд – подходящее занятие для человека, чьим именем открывается история русской литературы. Да и монастырская келья – весьма вероятное место пребывания для опального митрополита. Но никаких других подтверждений того, что книги «черноризца Лариона» были написаны тем же пером, которому принадлежит и «Слово о законе и благодати», у нас нет.
Широко распространена версия, согласно которой Иларион был отстранен от своего поста под давлением Византии, но в свете новейших исследований это решение представляется крайне сомнительным. Гораздо естественнее предполагать, что Иларион был во враждебных отношениях с наследником власти Ярослава — его старшим (из живых к тому времени) сыном Изяславом, который лишил Илариона его высокого поста. Это был явно мало похожий на отца правитель, который многократно вступал в тяжкие конфликты с киевлянами, со многими своими родственниками, изгонялся из Киева и, в конце концов, погиб в междоусобной схватке. Хорошо известна его вражда к творцам главной святыни Руси, Киево-Печерской лавры, — преподобным Антонию и Никону, которых он даже заставлял надолго уходить из Лавры. А ведь Антоний и Никон были ближайшими сподвижниками Илариона, и есть все основания считать, что гонения на них связаны именно с давней Изяславовой враждой к митрополиту. И поскольку роль Илариона как митрополита была чрезвычайно значительной в жизни государства, Изяслав, придя после смерти отца к власти, вероятно, отстранил его от митрополичьей кафедры. Это, разумеется, было совершенно противозаконной и даже дикой акцией, и летописцы предпочли умалчивать о столь принижающем как власть, так и Церковь факте…
Отношения Руси с Византией складывались, как мы знаем, неоднозначно, и неприязнь русов к ромейской «гегемонии» как раз и прорвалась наружу в 1051 г. Незадолго до этого умер формальный глава Русской Церкви греческий митрополит Феопемт. И вот, не дожидаясь присылки в Киев ставленника Константинопольской патриархии, Ярослав созвал поместный собор русских епископов, на котором, по указанию «самовластца», митрополитом Руси был избран Иларион. Существует собственноручная его запись, сделанная на одной из принадлежащих ему рукописей: «Аз, милостию человеколюбиваго Бога, мних [монах] и прозвутер [пресвитер] Иларион, изволением Его от благочестивых епископ (по)священ бых и настолован в велицем и богохранимем граде Кыеве, яко быти ми в нем митрополиту, пастуху же и учителю. Быша же си в лето 6559 [1051] владычествующу [в княжение] благоверному кагану Ярославу, сыну Владимирю. Аминь».
В «Повести временных лет» этому событию посвящена одна сухая строка: «Постави Ярослав Лариона митрополитом русина в святей Софьи, собрав епископы». За напускным бесстрастием летописец скрыл взрывоопасную суть данного церковного акта. Между тем это был полный разрыв Русской Церкви с византийским церковным каноном. Во-первых, избрание митрополита собором русских епископов посягало на важнейшее право константинопольского патриарха в отношении подчиненных ему митрополий – право поставлять туда архиереев. Но на Руси эту патриаршую прерогативу считали небезусловной, каковой она и была в действительности. В первые века существования христианства местные общины пользовались в данном вопросе большой свободой, а епископская власть на местах не нуждалась в посторонней санкции. Каноническое оправдание церковному акту 1051 г. приводит Никоновская летопись, которая ссылается на евангельское «правило святых апостол 1-е: два или три епископы да поставляют единаго епископа, и по сему священному правилу и уставу божественных апостол сошедшеся рустии епископы поставиша Илариона, русина, митрополита Киеву и всей Русской земле…» Однако из греческих номоканонов (сборников церковных правил и императорских указов, касающихся церкви) X–XI вв. это апостольское правило было вычеркнуто, и русские епископы могли прочитать его только в каком-нибудь списке древнеболгарской Кормчей книги (так называемой Синтагме), где оно сохранялось (и применялось на практике) благодаря тому, что Болгария во второй половине IX в. завоевала для себя церковную автокефалию.
Во-вторых, митрополитом Русской Церкви был выбран простой священник, а не епископ, как то предписывалось греческим церковным уставом. Подобная практика тоже была характерна для ранних христиан. Но в середине XI в. ее придерживались только в Ирландской церкви, которая в свое время оказала большое воздействие на русское христианство. Отсюда вероятно, что «русская митрополия утверждалась на основе порядков независимых от Византии христианских общин Русской земли, находящихся к тому же под контролем княжеской власти».
Третье «преступление» Русской Церкви, по понятиям греков, состояло в том, что на митрополичью кафедру был возведен местный иерей, «русин», а не уроженец Византии. Это был уже имперско-расистский предрассудок в чистом виде, не имевший отношения к церковным правилам. Но греки упрямо держались за него как за устав святых отцов. Доводы в пользу поставления в русские митрополиты исключительно духовных лиц из Византии читаем у византийского канониста XIV в. Никифора Грегоры. Свое мнение он высказал по аналогичному поводу, когда в 1353 г. в Константинополе обсуждался вопрос о поставлении в московские митрополиты первого кандидата из русских, владимирского епископа Алексия, будущего святителя. Протестуя против этого назначения, как дела неслыханного, Грегора пишет, что изначально власть над Русской Церковью принял греческий архиерей, которому узаконено было подчиняться «Константинопольскому трону и получать от него права на духовную власть». А потому и преемники его с тех пор выбирались «из здесь [то есть в Византии] родившихся и вместе воспитавшихся, и попеременно, один за другим, принимающих предстоятельство по смерти предшественника, дабы связь между этими двумя народами [русскими и греками] сильнее и сильнее укреплялась и навсегда сохраняла бы единодушие веры в его полной сущности». Но если в 1353 г. среди греческих иерархов нашлись колеблющиеся, благодаря которым претензии Москвы в конце концов были удовлетворены, то во времена Ярослава Константинопольская патриархия была настроена категорически против русского выдвиженца. Иларион и сам отметил, что обряд посвящения и интронизации был совершен над ним русскими епископами, без какого-либо участия константинопольских церковных властей.
Из сказанного видно, что, попирая нормы обычного церковного права Византии, русские «еретики» апеллировали к опыту ранних христианских общин, автокефальной Болгарской церкви и собственной церковной традиции. Этот канонический поворот достаточно четко обозначил направление, в котором собирались двигаться Ярослав и новый русский митрополит, в чьих творениях нельзя обнаружить даже малейшего намека на связь Русской Церкви с Константинопольской патриархией: курс был взят на полную церковную автономию.
Это и подтвердил церковный устав Ярослава, изданный в соавторстве с митрополитом Иларионом между 1051 и 1053 гг. Его вступительная статья открывается словами: «Се яз князь великии Ярослав, сын Володимерь, по данию отца своего съгадал есмь с митрополитом с Ларионом, сложил есмь греческии номоканун…» («отверг греческий номоканон»). Этот церковный судебник определял границы юрисдикции Церкви в древнерусском обществе, исходя из строгого различения понятий преступления и греха. К ведению церковных властей были отнесены грехи всех христиан и противозаконные деяния церковных людей, выделенных в особую сословную категорию еще церковным уставом Владимира. Дела исключительно «греховные», то есть нравственные нарушения мирянами божественного закона – волхвование, браки в близких степенях родства, вкушение недозволенной пищи и т. п., – разбирались епископским судом по церковным законам, без участия княжеского судьи. Дела «греховно-преступные», с элементами физического и материального вреда для другого человека или нарушения общественного порядка (умыкание девиц, оскорбление женской чести словом или делом, прелюбодеяние и т. п.), подлежали суду совместному, княжеско-епископскому. Князь судил и карал провинившегося вирой (денежным штрафом), делясь пенями с митрополитом. Наконец, дела «духовные», то есть преступления, совершенные лицами церковного ведомства, поступали на суд епископа. Правда, князь оставлял за собой право вмешаться в судебное разбирательство, если церковные люди были повинны в «татьбе (воровстве) с поличным» и «душегублении». В этом случае вира делилась «наполы» (пополам) между митрополитом и князем.
Будучи, несомненно, христианскими и церковными по существу, нормы устава Ярослава тем не менее находятся в кричащем противоречии с положениями греческого церковного права. Это, во-первых, отнесение в уставе исключительно к церковной юрисдикции поступков, которые по византийским нормам ей не принадлежали, а были подведомственны светской власти, хотя церковь налагала за них, в свою очередь, как за грехи, епитимью. Таковы поступки, которым посвящены основные статьи устава: похищения, изнасилования, разводы, рождение ребенка незамужней, прелюбодеяние, брак в близких степенях родства, двоеженство, скотоложество, оскорбление словом и действием, кражи. Это различие усиливалось тем, что церковь по уставу Ярослава должна была рассматривать дела, которые неизвестны ни церковной, ни светской юрисдикции в Византии, например ответственность родителей за невыдачу замуж дочери, за превышение власти при насильственной женитьбе детей, убийство во время свадебных игр и прочее. Во-вторых, формы наказания… виры и продажи в денежном выражении в пользу митрополита, кроме возмещения потерпевшему. Византийская церковь не присуждала гражданских наказаний, и церковное наказание не сопровождалось гражданскими последствиями. Канонические правила предусматривали только церковно-дисциплинарные средства воздействия: увещания, епитимью, отлучение от Церкви. В-третьих, судебный иммунитет духовенства, монашества и лиц, зависимых от Церкви, относительно светской власти, в частности князя, провозглашенный в уставе.
Совершенно очевидно, что, составляя свой устав, Ярослав сверялся не столько с греческой Кормчей, сколько с церковным законодательством своего отца, над гробом которого Иларион заверял усопшего, что сын его и наследник, «благоверный каган наш Георгий (крестильное имя Ярослава)», «не рушаща твоих устав, но утверждающа».
Тот же юридический подход характерен и для «Правды» Ярослава, составленной, по-видимому, одновременно с церковным уставом и в дополнение к нему. «Правда» – это свод постановлений об уголовных преступлениях и гражданских правонарушениях, подведомственных одному только княжему суду. На примере законодательной реформы князя Владимира было видно, что переход от язычества к христианству породил необходимость как-то согласовать древнерусский правовой обычай (закон русский) с христианскими нормами общежития. «Правда» Ярослава явилась законодательным ответом княжеской власти на это требование. Ярослав несомненно использовал тематику византийских памятников уголовного и гражданского права, но ничего не заимствовал дословно. Византийские законодательные своды лишь указывали ему случаи, требовавшие определения, ставили законодательные вопросы, ответов на которые он искал в туземном праве. В результате получился оригинальный правовой документ, совершенно отличный по духу и букве от византийского права. Как далеко пошел Ярослав по этому пути, показывает первая же статья его «Правды», узаконившая древний родовой обычай – кровную месть.
Доведи Ярослав свои церковные начинания до логического конца, история Русской Церкви да и русского государства была бы совсем другой. Но последний шаг «самовластец» так и не сделал. Церковная автономия Русской митрополии провозглашена не была. Мы очень мало знаем о причинах, которые заставили Ярослава отказаться от задуманного. Однако источники позволяют высказать некоторые соображения по этому поводу.
Реальная угроза русской автокефалии, по-видимому, побудила Византию пойти на попятную и удовлетворить если не все, то большую часть требований Ярослава в отношении государственного суверенитета Русской земли. Внезапные перемены в политике были вполне в духе последних лет правления Константина Мономаха. «Переменчивый душой, – пишет о нем Михаил Пселл, – порой сам на себя не похожий, Константин хотел прославить свое царствование… Вместе с тем, отправляя посольства к другим властителям, он, вместо того чтобы разговаривать с ними как господин, искал их дружбы и слал им чересчур смиренные письма».
Среди обстоятельств, настраивавших Константина к смирению перед русским «архонтом», не последнюю роль должны были играть опустошительные печенежские набеги на империю, достигшие особенной силы в 1048–1052 гг., когда многочисленная орда хана Тираха, перейдя Дунай, водворилась на Балканском полуострове, откуда совершала набеги под стены самого Константинополя. В этих условиях василевс не мог допустить ухода Руси из-под византийского влияния, главным проводником которого в Киеве выступали греческие митрополиты. Русь была самой влиятельной силой в Северном Причерноморье, и в интересах империи было направить эту силу в тыл печенегам. С другой стороны, на примирении с русским князем, пускай и за счет уступок политического свойства, вероятно, настаивал патриарх Михаил Керуларий, который безусловно не мог оставаться безучастным зрителем отпадения Русской митрополии.
Так или иначе, Ярославу был предложен компромисс, имевший целью отвлечь его от опасных новшеств в церковной сфере. Греки требовали сместить митрополита Илариона и назначить на его место греческого архиерея. В обмен на это они соглашались удовлетворить гордыню «самовластца», даровав ему знаки царского достоинства и удостоив чести породниться с императорским домом посредством династического брака.
Ничего другого Ярослав и не мог пожелать, даже если бы в 1043 г. военное счастье оказалось на его стороне. Искушение было слишком велико, и «небесное», как это всегда случается в политике, было оставлено ради «земного». Ярослав принес в жертву государственной выгоде церковную независимость, как некогда поступил и отец его, князь Владимир. На восстановление церковных связей княжего двора с Византией уже в 1052 г. указывает сообщение «Повести временных лет»: «Того же лета [1052]… в Киев пришли три певцы [церковных певчих] из грек с роды своими».
Приблизительно тогда же митрополит Иларион был смещен с кафедры. Вместо него в русские митрополиты был поставлен грек Ефрем, носитель придворного титула протосинкелла (кандидата в патриархи). Он прибыл в Киев не позднее 4 ноября 1055 г., так как в Мстиславовом евангелии под этой датой помещена запись: «Священие Святой Софии, иже есть в Киеве. Священа Ефремом митрополитом».
Дух русского христианства изгонялся из соборной Русской Церкви. В том же 1055 г. церковному преследованию подвергся новгородский епископ Лука Жидята по навету своего холопа Дудыки. И хотя по закону русскому и «Русской Правде» показания холопа не имели значения свидетельства («холопу на правду не вылазити»), митрополит Ефрем дал ход делу. Лука был вызван в Киев на церковный суд, «и осуди митрополит Ефрем, и пребысть там три лета» (сообщение Новгородской летописи). По всей вероятности, таким недостойным способом Ефрем избавился от одного из ревностных сторонников избрания Илариона.
Удалив Илариона и восстановив каноническую связь Русской Церкви с Константинопольским патриархатом, Ярослав выполнил свою часть договоренности с василевсом. Константин IX тоже сдержал слово. Его дочь (скорее всего, от второго брака) была обвенчана с младшим сыном Ярослава Всеволодом. Как сообщает «Повесть временных лет», в 1053 г. «у Всеволода родися сын, и нарече имя ему Володимер, от царицы грекини». Этому ребенку, известному последующим поколениям под именем Владимира Мономаха, было уготовано большое будущее.
Ярослав получил от Константина высокий титул кесаря и умер в зените славы, в ночь с субботы на воскресенье первой («Федоровской») недели Великого поста, 20 февраля 1054 г. Какой-то киевский грамотей в этот день нацарапал на внутренней стене Святой Софии памятную надпись: «В (лето) 6562 месяца февраля 20-го успение цесаря нашего в воскресение в неделю мученика Феодора».
По символическому совпадению в том же 1054 г. произошел раскол между Западной и Восточной Церквями. Но Русская земля сделала свой окончательный цивилизационный выбор немного раньше, когда вместе со своим кесарем осталась в лоне византийского православия.
Медитация
23-я Зона 18-я Зона 3-я Зона
ЭРЭО РОН СООК
ТУММ АРР АРР
ТАН СС ФЕР
ТЕРЦ УНИТ ЕНОХ
РА КРОН ВЕНУС
© 2001—2024 «Литан» — Центр Открытого Сознания
Графика и дизайн: Ольга Генерозова
Тех. поддержка: Всеволод Кузьмин