Лекция 20.

Чингисхан – последние годы жизни

 

Чингисхан никогда не просил своих солдат умирать за него. Ведя войну, он всегда старался сохранить как можно больше монгольских жизней. В отличие от других военачальников и императоров в истории, которые с легкостью отправляли на смерть сотни и тысячи людей, Чингисхан никогда не пожертвовал добровольно ни одним из своих воинов. Самые важные правила, которые он создал для своей армии, касались потери солдат. На поле боя и в мирном шатре воину воспрещалось говорить о смерти, ранах или поражении. Одна только мысль об этом могла привлечь такой неблагоприятный исход. Даже упоминание имен павших товарищей или других умерших воинов считалось серьезным табу. Каждый монгольский солдат должен был вести жизнь воина, который верит, что он бессмертен, что ничто и никто не в состоянии повредить ему. В последние мгновения жизни, когда монгол оказывался в безвыходном положении, ему полагалось взглянуть вверх и своими последними словами призвать себе на помощь Вечно Синее Небо.

Во время войны в степи кочевники оставляли трупы врагов лежать там, где они упали, на милость диких животных и естественного разложения. В дальних землях земледельцев монголы опасались, что телам их павших воинов не дадут просто разложиться, что местные жители осквернят их. Во время кампании против чжурчженей монголы впервые начали посылать тела своих павших товарищей для погребения в степи. Военнопленные транспортировали их, зашивая в кожаные мешки и укладывая на повозки, запряженные быками. В тех нескольких редких случаях, когда это оказалось невозможным, монголы отнесли тела на ближайший травянистый луг и тайно похоронили там воинов со всеми их пожитками. Затем они проводили по лугу своих коней, чтобы скрыть место захоронения, из которого местные жители могли бы попытаться извлечь имущество воина.

Монголы не видели чести в самом процессе сражения, честью для них была победа. В любой войне у них была только одна главная цель — полная и безоговорочная победа. Победа, достигнутая благодаря искусному обману или военной хитрости, была, тем не менее, победой и никак не пятнала чести и храбрости воинов, поскольку в будущем у каждого из них будет еще множество возможностей показать свою удаль. Для монгольского воина не существовало такого понятия как личная честь, если битва была проиграна.

Нигде монгольская гениальность не проявилась так полно, как в умении превратить главное преимущество чжурчженей — их огромное население, в их самый страшный недостаток. Перед тем, как нападать на сам город, монголы обычно опустошали окружающие его деревни. Они насильно включали местных крестьян в свою десятеричную военную машину. Каждый монгольский воин должен был собрать десять местных жителей под своим контролем; если кто-то из них умирал, он должен был пополнить ряды работников так, чтобы в его распоряжении всегда были десять пар рук. Эти пленники выполняли для монголов бытовые работы, добывали им пищу и воду, а также собирали для них необходимые строительные материалы, такие как камни и песок, чтобы наполнять ими защитные рвы. Эти же люди управляли осадными орудиями, которые разрушали стены городов деревянными или каменными снарядами, а также подталкивали к стенам огромные штурмовые башни.

Для монголов сам образ жизни крестьян был совершенно непонятен. Для них поля и сады земледельцев были просто-напросто пастбищами, а самих крестьян они воспринимали скорее как травоядных животных, чем как людей, которым положено есть мясо. Толпы крестьян были просто другими стадами, и когда воины отправлялись на охоту за ними, они использовали те же выражения и приемы, что и для обычных стад яков. Монголы просто использовали эти огромные толпы народа для своих целей. Монгольская армия разделялась на меньшие отряды, которые нападали на беззащитные деревни, поджигали их и гнали перед собой толпу бегущих жителей. Беженцы заполоняли дороги и затрудняли продвижение обозов армии чжурчженей. За время монгольского завоевания более миллиона беженцев в отчаянии скитались по стране и переполняли города. Они как саранча быстро выедали все продовольственные запасы и сеяли вокруг себя хаос и неуверенность.

Большинство армий того времени оставляли после себя толпы беженцев, которые остались без крова. Монгольская армия гнала их перед собой. Монголы использовали крестьян в качестве живых щитов или даже просто живых таранов, которые они бросали на ворота городов. Монголов мало интересовали потери врагов, пока это помогало беречь жизни самих монголов. Когда те погибали в бою, их телами загромождали рвы и другие защитные структуры врагов. Запертые внутри своих городов, чжурчжени и их подданные голодали; и в одном городе за другим стали прибегать к каннибализму. Недовольство в народе росло, в городах стали поднимать мятежи, вспыхнули крестьянские восстания против власти чжурчженей, которые оказались неспособны защитить своих подданных от монголов, накормить их и справиться с небывалым наплывом беженцев. В ходе подавления одного из самых массовых восстаний армия чжурчженей перебила почти тридцать тысяч собственных крестьян.

В отличие от многочисленных армий пехотинцев, которые медленно передвигались и сражались вдоль четко очерченных фронтов, монголы предпочитали воевать по всей территории страны одновременно. Возникающая в результате сумятица позволяла монголам прибегать к разнообразным хитростям и обманам. Кроме того, они безжалостно использовали самую черную пропаганду, чтобы вызвать страх и беспокойство в стане врага. После всех проведенных разведывательных и пропагандистских операций монголы, наконец, наносили удар, стараясь сеять смятение и хаос вокруг себя. Чаще всего они использовали боевой порядок, который называли «стаей ворон» или «звездопадом». По сигналу барабана или костра ночью всадники галопом подлетали к позициям врага со всех сторон, выпускали тучу стрел и исчезали столь же внезапно как и появились. Враги были потрясены и растеряны этой внезапной атакой и последующим мгновенным исчезновением врагов, когда грохот и шум нападения вдруг сменялся мертвой тишиной. Прежде чем противник мог толком ответить на удар, монголы отступали, нанеся врагу потери и ослабив его боевой дух.

Еще во время войны с тангутами Чингисхан узнал, что китайские инженеры умеют строить осадные орудия, которые способны разрушать стены городов. Китайцы к тому времени уже изобрели несколько таких машин: катапульта могла перебрасывать огромные камни и воспламеняющиеся вещества за стены; требушет (катапульта, которая работала благодаря тяжелому противовесу) мог запускать снаряды даже с большей скоростью, чем катапульта; баллиста, созданная как огромный лук, могла стрелять тяжеленными бревнами, способными разрушать здания и уничтожать все живое на своем пути. Хотя все эти изобретения уже довольно давно присутствовали в истории войн, для монголов они были в диковинку, но вскоре они стали неотъемлемой частью арсенала Чингисхана, который высоко оценил их эффективность. Чингисхан не просто использовал эти осадные орудия, он получил возможность создавать их. Монголы щедро вознаграждали всех инженеров, которые готовы были перейти на их сторону, а после каждой битвы их отделяли от остальных пленных и принуждали служить монголам. Чингисхан сделал инженерные подразделения неотъемлемой частью своей армии, и с каждой битвой и каждым завоеванием его арсенал боевых машин усложнялся и расширялся.

Осадные орудия вызывали у монголов такой восторг в первую очередь потому, что они позволяли им оставаться на расстоянии от города и избегать рукопашной битвы, которой они так чуждались. В какой-то момент монголы познакомились с огненными копьями (бамбуковыми трубками, наполненными порохом, которые медленно горели и пускали искры и дым). Эта модифицированная версия обычной шутихи использовалась чжурчженями для того, чтобы пугать монгольских коней и сбивать с толку всадников. Впоследствии монголы научились находить применение пороху и в других военных целях.

Когда Чингисхан не мог разрушить защитные сооружения города, он пытался выманить защитников из цитадели на открытое пространство. Кочевники-монголы с самого начала учились сражаться на скаку. Для воина-земледельца отступление означало поражение, а погоня за противником — победу. Задача пехотинца всегда заключалась в том, чтобы разрушить строй противника и обратить его в бегство. Кочевники стремились убить врага, и тут уж было совершенно неважно, будет это сделано, когда всадник мчится на врага или когда он от него убегает. Наступать или отступать — для монголов все это было одинаково приемлемым способом нанести противнику поражение. Как только монголам удавалось выманить противника из-за стен крепости, они использовали те же приемы, что и для перегона больших стад. Чаще всего они либо позволяли преследователям растянуться в длинную линию, которая вскоре становилась совершенно беззащитной, либо разделялись на небольшие отряды с тем, чтобы преследователи тоже разделились на меньшие группы, с которыми потом легче было бы справиться.

Даже если монголы и вправду отступали, они использовали множество военных хитростей, которые помогали им спастись. Если на них неожиданно нападали во время патрулирования, они бросали на землю ценные вещи и украшения, которые носили с собой для таких случаев. Враги всегда ломали свои ряды и часто дрались за обладание брошенными вещами. Еще монголы бросали позади себя песок или привязывали к хвостам своих лошадей ветви деревьев, чтобы скрыть свои передвижения или создать у врага представление о том, что число монголов в этом районе намного больше реального.

К концу первого года войны против чжурчженей стало понятно, что самым опасным врагом для монголов стал неблагоприятный климат. Низины, расположенные близко к большим рекам и океану, овевались теплыми влажными ветрами, и летом жара и влажность становились практически непереносимыми для монголов на их косматых лошадях. Когда они попадали в земледельческие области и города, они тут же начинали страдать от множества заболеваний. Война летом практически прекратилась, когда большая часть монголов и их лошадей отступила на сравнительно близкое расстояние в степи Внутренней Монголии.

В 1214 году Чингисхан осадил самого Золотого Хана в его столице Чжунду (современном Пекине). Чжурчженский двор только-только оправился от очередного дворцового переворота, и новый Золотой Хан уже так настрадался от внутренних распрей, что, не желая выносить еще и затяжную осаду и войну, предпочел откупиться от монголов. Он дал им большое количество шелка, серебра и золота, а также три тысячи коней и пять сотен молодых юношей и девушек. К тому же Золотой Хан признал себя вассалом Чингисхана и отдал ему в жены одну из принцесс королевской крови.

В ответ Чингисхан снял осаду с Чжунду и отправился в долгий путь во Внешнюю Монголию на северном краю пустыни Гоби. Кидани получили обратно большую часть своих земель и управлялись теперь собственными царями; чжурчженям тоже было позволено сохранить для себя небольшое царство. Чингисхан не собирался править этими народами, поскольку он и так мог получить то, чего хотел. Так же как уйгуров и тангутов, он оставил чжурчженей и киданей жить по своему усмотрению до тех пор, пока они сохраняли верность монголам и платили им дань.

Лето еще только начиналось, но жара и сухость уже не позволили Чингисхану и его войску пересечь Гоби и попасть домой. Вместо этого они разбили лагерь на южной стороне Гоби, и пока они ждали наступления прохладной осени, солдаты могли наслаждаться отдыхом, играми, пирами, а также талантом музыкантов и певцов, которых они захватили в походе и теперь везли к себе.

Но как только монголы отступили из своих только что завоеванных земель, чжурчжени тут же изменили своему слову. Золотой Хан, которому Чингисхан сохранил трон, не доверял своим собственным подданным, подозревая, что они втайне поддерживают монгольских завоевателей. Он эвакуировал свой двор, покинул Чжунду и перенес столицу в южный город Кайфын, до которого, как он думал, монгольской армии не добраться. Для Чингисхана побег Золотого Хана был актом предательства по отношению к заключенному с ним союзу, и он расценил его как мятеж. Хотя он не был дома в междуречье Онон и Керулен уже три года, Чингисхан стал готовить свою армию к четвертому году войны. Его войска выступили из Внутренней Монголии и направились обратно к столице, которая покорилась им всего несколько месяцев назад.

Золотой Хан оставил небольшой контингент солдат для охраны старой столицы, но воины так же, как и простой народ, знали, что их покинули на произвол судьбы. Согласно традиционному китайскому представлению победа в войне доставалась тому, кому благоволило Небо. Внушительный список побед Чингисхана не оставлял у китайских крестьян и чжурчженьских воинов сомнений в том, что он действует по прямому мандату Неба, а значит, сражаться с ним — рисковать оскорбить само Небо. Многие чжурчженьские солдаты на службе у Золотого Хана распознали в Чингисхане настоящего степного воина, такого, какими были некогда их предки, прежде чем покорили оседлые цивилизации и поселились в городах. У них было куда больше общего с ним и его солдатами, чем с изнеженными и мнительными правителями, которые в любую секунду могли оставить их на милость завоевателя. И целые военные подразделения вместе с офицерами и оружием переходили на сторону монголов.

Чингисхан и его новые воины легко взяли город. Но в этот раз он не предоставил покоренным чжурчженям возможности откупиться, город был наказан и разграблен. Монголы забрали все. Когда стало ясно, что город скоро падет, Чингисхан оставил заканчивать осаду своих подчиненных. Его раздражала летняя жара, а оседлая жизнь вызывала у него отвращение, поэтому он покинул Чжунду и вернулся в земли Внутренней Монголии. Он поручил разграбление города киданскому военачальнику, который был более привычен к городам и смог бы быстрее и эффективнее извлечь из столицы все богатства.

Когда монгольские воины вышли из городов чжурчженей, Чингисхан хотел оставить за собой землю с широкими и обильными пастбищами на случай, если его армии понадобится вернуться. Вспаханные поля, каменные стены и глубокие канавы замедляли продвижение монгольской конницы. Они же мешали свободной миграции антилоп, диких ослов и других животных, на которых так любили охотиться монголы. Когда монголы покидали земли чжурчженей, они проехали на своих конях по полям, вытаптывая их подковами, чтобы они вскоре снова смогли обратиться в широкие пастбища. Они хотели быть уверенными, что крестьяне больше никогда не вернутся на эти земли. Таким образом, Внутренняя Монголия осталась землей пастбищ, а монголы создали огромную буферную зону между землями кочевников и полями оседлых народов. Обильные травами степи служили готовой базой для разведения коней и позволяли легко совершать оттуда набеги и карательные экспедиции, а также они стали готовым запасом продовольствия, так как дикие животные вернулись в эти земли вскоре после изгнания земледельцев.

В первой половине 1215 года монголы медленно двинулись вместе с целыми караванами людей, животных и товаров от дымящихся руин Чжунду к высоким плато Внутренней Монголии. Чингисхан еще раз доказал свою способность победить в войне, но еще и продемонстрировал невиданную среди степных ханов способность привезти своему народу несметные богатства из похода.

Чингисхан собрал все маленькие извилистые рукава Великого Шелкового Пути и объединил его в один мощный поток, который омывал монгольские степи. Караваны верблюдов и повозок, запряженных волами, везли туда столько драгоценной ткани, что монголы стали использовать шелк в качестве оберточного материала для других своих ценностей. Они отбросили свои сыромятные ремни и стали использовать вместо них свернутые жгутом полотна шелка. Они увязывали в тюки одеяния, вышитые золотыми и серебряными нитями, с рисунками, изображающими цветущие пионы, летящих журавлей, крутые волны и мифических животных, а тапочки они вышивали мелким жемчугом. Монголы наполняли повозки шелковыми ковриками, гобеленами, подушками, одеялами, кушаками, шнурами и кистями. Они несли свертки чистого шелка, шелковой нити и тканей, готовых для практически любого вида одежды или украшения, тканей стольких цветов, что в монгольском языке не хватало слов для описания их.

Кроме шелка, атласа, парчи и газа, они привезли с собой все, на что упал взгляд монгола, включая лакированную мебель, бумажные веера, фарфоровую посуду, металлические доспехи, бронзовые ножи, деревянные куклы, железные чайники, медные горшки, настольные игры и резные седла. Монголы везли кувшинчики с духами и охрой, свинцовый глет, индиго, цветочные экстракты, ароматический воск, бальзамы и мускус. Они несли орнаменты и украшения из драгоценных металлов, слоновой кости, черепашьего панциря, инкрустированного бирюзой, жемчугом, сердоликом, кораллами, ляпис лазурью, изумрудами и бриллиантами. Повозки ломились от мехов с винами, бочек с медом, пачек черного чая, а за ними шли верблюды, от которых пахло фимиамом, лекарствами, афродизиаками, киноварью, камфорой и сандалом.

Чиновники в поте лица записывали и перепроверяли груз каждого каравана верблюдов и повозок. Музыканты пели и играли, чтобы развлечь своих хозяев. Когда караван останавливался, начинались выступления акробатов и жонглеров, а молодые девушки собирали кизяк для костров, доили животных, готовили пищу и всячески услаждали монгольских воинов. Юноши ухаживали за животными и переносили тяжести. А за животными шли пленники – тысячи и тысячи пленных: жрецы и жрицы, портные и фармацевты, переводчики и писцы, астрологи и ювелиры, художники и гадалки, чародеи и златокузнецы. Все, кто владел каким-то искусством, были собраны вместе, а с ними и все те, кто просто чем-то привлек внимание монголов.

За все столетия набегов и войн никто не привозил домой, такой богатой добычи, как Чингисхан. Но каковы бы ни были объемы захваченных богатств, алчность его народа была нескончаема. Каждый раз, когда он возвращался из походов, он приводил с собой караваны с ценностями, но каждый из них только больше разжигал желание получить еще больше богатств и товаров. Каждый монгол мог восседать в своем шатре на собственном лакированном кресле, покрытом шелком; каждая девушка благоухала духами и украшала себя драгоценностями. Каждый конь был подкован, а каждый воин носил бронзовое или железное оружие. Тысячам новых ремесленников было нужно сырье для работы – дерево, ткани, глина, бронза, золото и серебро. Чтобы прокормить эту прорву работников, требовались постоянные поставки ячменя, пшеницы и других припасов, которые нужно было везти через пустоши, отделяющие земли монголов от оседлых цивилизаций. И чем больше пленников Чингисхан приводил домой, тем больше требовалось ресурсов, чтобы их содержать. Новые захваты стали необходимостью, и каждый новый караван с богатствами только разжигал жадность. Чем больше он завоевывал, тем больше ему приходилось завоевывать снова.

Степь больше не была закрыта. Чингисхану пришлось организовать торговые пути, распоряжаться продукцией, производимой ремесленниками и координировать передвижение товаров и людей. То, что начиналось как быстрый набег на города юга, разрослось в три десятилетия самой широкомасштабной войны в истории. Следующие пятнадцать лет своей жизни Чингисхан проведет, сражаясь на всех азиатских просторах, а в день своей смерти он заповедает войну своим потомкам, которые покорят еще больше народов и стран за время жизни еще двух поколений.

После похода против джурдженей у Чингисхана оказалось больше товаров и богатств, чем он мог распределить, и Чингисхан дал разрешение на возведение своего рода складов. Он приказал построить их возле ручья Аварга, несколько в стороне от степи, из которого, согласно традиции, Бортэ поила  своего сына Угедея водой, чтобы исцелить от болезни. Все вместе эти здания стали называться Желтым дворцом. Эта территория была хорошо защищена с обеих сторон и крутым склоном холма в центре. Все это делало неожиданное нападение практически невозможным.

После долгого отсутствия Чингисхану нужно было решить большое количество накопившихся проблем, которые касались не только его подданных монголов, но и сибирских племен севера и уйгуров на юге.

Но северные неурядицы не слишком-то беспокоили Чингисхана, у которого было куда больше трудностей с уйгурами в пустынных оазисах, которые считались одними из его самых верных подданных. Он был среди них настолько популярен, что уйгуры-мусульмане, которые жили к востоку оттуда в предгорьях Тянь-Шаня на территории современного Казахстана и Киргизстана, решили свергнуть своих правителей-буддистов и тоже перейти под руку Чингисхана. К монголам пришли послы от мусульман, у которых не было правителя их веры, который бы защитил их, и поэтому они обратились за помощью в борьбе против своего царя к Чингисхану.

Хотя армия монголов была расквартирована в четырех тысячах километрах от места действия, Чингисхан приказал Джебе, военачальнику, который восстановил на троне киданскую царскую семью, провести двадцать тысяч монголов через все азиатские просторы и защитить мусульман. То, что Чингисхан сам не захотел пойти в поход, показывает, насколько эти земли были для него не важны. Его миром была только Монголия, и он  старался проводить как можно больше времени со своей семьей в Аварге.  Дальние оазисы в пустыне и в горах его крайне мало привлекали.

Поскольку монголы начали эту войну по просьбе мусульман-уйгуров, они не грабили города и не отбирали собственность мирных жителей. Войска Джебе полностью разбили армию царя, преследовавшего мусульман, и в наказание за все преступления его обезглавили на границе нынешнего Афганистана, Пакистана и Китая. После казни монголы послали глашатая в Кашгар, чтобы провозгласить об окончании религиозных преследований и восстановить свободу вероисповедания во всех общинах.

Этот поход показал огромные возможности монгольской армии, которая оказалась способна успешно действовать за тысячи километров от своей центральной базы , да еще и без личного участия Чингисхана. Но важнее привлечения новых подданных, укрепления своего имиджа защитника угнетенных было то, что теперь во власти монголов оказался весь Великий шелковый путь из Китая в мусульманские страны. Теперь его вассалами стали уйгуры, черные кидании и северные джурджени. И хотя он не контролировал ни главный производственный центр в китайском царстве Сун, ни главные страны-покупатели на Ближнем Востоке, ему принадлежала власть над связью между ними.  С получением контроля над потоком китайских товаров монголам открылись широкие перспективы торговли со странами Средней Азии и Ближнего Востока.

К 1219 году позади у Чингисхана были победоносные походы и великие достижения в области торговли. Теперь у него было куда больше богатств , чем он мог распределить среди своего народа, и он решил использовать эти излишки товаров для того, чтобы стимулировать торговлю. Кроме товаров китайского производства, к ним просачивались и редкие предметы роскоши с Ближнего Востока. Мусульмане в этих землях производили лучшую в мире сталь. Они выращивали хлопок и делали из него прекрасные ткани, а еще они владели тайнами искусства изготовления стекла. Обширная территория от гор современного  Афганистана до Черного моря попала под власть тюркского султана Мухаммеда II, властителя Хорезма. Чингисхан хотел получить доступ к этим редкостным товарам  и потому стал искать торгового союза с далеким султаном.

Чтобы подписать договор о торговле и формализовать их коммерческие взаимоотношения, Чингисхан отправил посла к султану Хорезма: «Я хочу жить в тобой в мире. Я приму тебя как своего сына. Для тебя не секрет, что я покорил Север Китая и подчинил себе все племена севера. Ты знаешь, что моя страна полна могучими воинами и серебряными слитками, и потому мне не нужно искать новых владений. Мы оба знаем, что в наших интересах поощрять торговлю между нашими подданными».

С некоторым подозрением и неохотой султан согласился на предлагаемый договор. Поскольку сами монголы никогда не были торговцами, Чингисхан обратился к мусульманским и индуистским купцам, которые уже вели торговлю на покоренных уйгурских землях. Из них он выбрал 450 человек, которых и послал из Монголии в Хорезм с караваном товаров, таких, как белая ткань из верблюжьей шести, китайский шелк, серебряные слитки и необработанный нефрит. Одного индийца Чингисхан поставил во главе каравана и доверил ему еще одно слово дружбы к султану, приглашая его к взаимной торговле, чтобы «… впредь злые мысли между нами не более вставали и мерзость бунтарства и мятежа была очищена».

Когда караван вошел на территорию Хорезма, заносчивый и жадный наместник захватил все товары и перебил торговцев и их погонщиков. Он и представить себе не мог, какими чудовищными последствиями для него обернется этот шаг. Услышав о произошедшем, Чингисхан отправил посланников к султану с требованием покарать своего наместника за его злые деяния. Вместо этого султан обругал хана, прилюдно укоряя его самым неуважительным тоном. Он казнил несколько посланников и обезобразил лица остальных, которых и отослал затем к их правителю. Всего за несколько недель весть об унижении донеслась до монгольских степей и достигла Аварги. В ярости, унижении и разочаровании Чингисхан вновь удалился на гору Бурхан-Халдун, где «.. обнажил голову, обратил лицо свое к земле и три дня и три ночи молился, провозглашая: «Я не был отцом этой распри, даруй мне силы для отмщения». Затем он сошел с горы, раздумывая над тем, как действовать, и начал готовиться к войне.

Чингисхан выступил на запад в поход против Хорезма в 1219 году и прибыл на место весной следующего года, когда пересек пустыню, чтобы неожиданно появиться в тылу врага под Бухарой. До конца года монголы захватили все большие города Хорезма, а покинутый всеми султан остался умирать на крошечном островке в Каспийском море, куда он бежал, спасаясь от разыскивающих его воинов Чингисхана.

Монголы продолжали развивать свой военный успех. Четыре года они легко покоряли города Средней Азии. Названия захваченных городов сливаются в один поток звуков из дюжины языков: Бухара, Самарканд, Отрар, Ургенч, Балх, Банакат, Ходженд, Мерв, Ниса, Нишапур, Термез, Герат, Бамиян, Газни, Пешавар, Казвин, Хамадан, Ардабил, Марагэ, Тебриз, Тбилиси, Дербент, Астрахань. Армии Чингисхана сокрушали любое войско, которое вставало у них на пути от Гималаев до Кавказа и от Инда до Волги. Каждый из завоеванных городов терпел поражение — раньше или позже. Ни один из них не устоял. Ни одна цитадель не спасла своих защитников. Никакие молитвы не могли отвратить неминуемое поражение. Ни один из властителей не сумел откупиться от захватчиков. Ничто не могло не то что остановить, а даже просто замедлить монгольское нашествие.

Напав на Хорезм, Чингисхан разрушил новорожденное царство, которое было лишь на двенадцать лет старше его собственной монгольской империи, но его удар был направлен не просто против Хорезма, а против огромной древней цивилизации. Мусульманские страны XIII века, в которых сплелись воедино арабская, тюркская и персидская цивилизации, были богатейшими царствами в мире. Они преуспели практически в каждой области знаний от астрономии и математики до агрономии и языкознания и достигли высочайшего в мире уровня грамотности среди простого люда. Если в Европе и в Индии читать умели только священнослужители, а в Китае грамотой владели только правительственные чиновники, в исламском мире практически в каждой деревне было хотя бы несколько мужчин, которые могли читать Коран и трактовать положения шариата. Когда Европа, Индия и Китай еще только достигли уровня региональных цивилизаций, мусульмане подошли ближе всех к тому, чтобы создать цивилизацию мирового класса, которая обладала бы изощренной торговой системой, технологическими и общими познаниями. Но именно потому, что они так высоко вознеслись, им пришлось ниже всего пасть. Монгольское нашествие принесло исламскому миру больше вреда, чем любой другой культуре и цивилизации.

Так же как кочевые племена киданей, чжурчженей и тангутов правили завоеванными крестьянами в северном Китае, на Ближнем Востоке некогда кочевые племена тюрков, такие как сельджуки и туркмены покорили царства земледельцев. Территория современных Индии, Пакистана, Афганистана, Персии и Турции была тогда разбита на великое множество небольших тюркских государств. Цивилизация этого региона возлежала на древнем ложе персидской культуры, на которую оказали сильное влияние арабский мир и древние классические цивилизации Рима и Индии. Культурное многообразие Ближнего Востока дополняли внушительные общины иудеев и христиан, а также еще нескольких религиозных и языковых групп. Тем не менее, в основном, политические и духовные лидеры этих стран говорили по-арабски и чтили Коран. Воины говорили на тюркских языках кочевых племен, а в речи крестьян доминировали разнообразные диалекты персидского наречия.

Невзирая на удивительное богатство этого региона, его сложная социальная жизнь протекала в бесконечных столкновениях между мелкими царствами, религиозных конфликтах и межкультурных сварах. Тюркский султан Хорезма не пользовался особой поддержкой и уважением со стороны других мусульманских владык, особенно арабских и персидских, которые и его самого считали варваром-завоевателем. Отношения между султаном Хорезма и Халифом багдадским были очень напряженными. Султан Хорезма не только испытывал трудности в отношениях с другими мусульманскими соседями, но даже не мог добиться единства внутри собственной земли и собственной семьи. Он постоянно ссорился со своей матерью, которая обладала почти такой же властью, что и он сам. Опасность монгольского нашествия накалила страсти, и они не могли уже сойтись ни на чем, начиная с того, как управлять империей, и заканчивая тем, как готовиться к войне.

Наместник, захвативший тот первый монгольский торговый караван, который и послужил поводом к войне, приходился матери султана родным братом. Она не позволила сыну покарать его за непослушание, хотя это могло бы помочь избежать войны. В дополнение к разброду в правящей фамилии персы и таджики — подданные султана — не очень-то поддерживали своего господина, а еще меньше — солдат-тюрков, расквартированных в их городах. Те больше эксплуатировали их, чем защищали. В свою очередь, солдаты мало интересовались теми землями, где были расквартированы, и, соответственно, отнюдь не рвались рисковать жизнью, защищая народ, который презирали.

Когда Чингисхан обрушился на города Хорезма, под его рукой было около 100–125 тысяч всадников, а также отряды союзников — уйгуров и тюрков, подразделение китайских лекарей и инженерный корпус. Вся его армия не превышала 150–200 тысяч человек. Армия султана Хорезма насчитывала 400 тысяч человек профессиональных солдат, которые к тому же пользовались преимуществом, так как вели войну на своей территории.

Монголы обещали справедливое обращение тем, кто покорится им, но тем, кто окажет сопротивление, поклялись нести только смерть и разрушение. Если люди принимали монголов и вели себя как родичи, предоставляя пищу воинам и коням, монголы обращались с ними, как с членами семьи, наделенными определенными базовыми правами, и главное — правом на защиту монголов. Если же они не хотели стать монголам родичами, они становились врагами. Предложение Чингисхана осажденным было простым и ужасным. Такое послание он отправил жителям города Нишапур: «Властители, старейшины и простые люди! Знайте, что Бог дал мне царство земли от востока до заката. Кто покорится мне, будет спасен, но кто воспротивится, будет уничтожен вместе со своими женами, детьми и присными». Такой же настрой можно обнаружить во многих документах этой эпохи. Ярче всего он проявился в армянской хронике, которая приписывает Чингисхану слова о том, что «по воле Бога мы берем землю и устанавливаем на ней порядок», чтобы ввести монгольские законы и налоги, а тех, кто отвергнет их, монголы обязаны «убить и разрушить дома их, дабы другие, видя все это, не захотели вести себя как они». 

Некоторые города сдались без боя. Другие сражались несколько дней или недель, но только самые укрепленные и упорные выстояли более чем несколько месяцев. Чингисхан многому научился со времен своей кампании против чжурчженей. Теперь он не только умел брать даже самые неприступные крепости, он также выяснил, как обращаться с ними после захвата, а главное, как их максимально эффективно грабить.

В Хорезме он ввел новую организованную систему: сперва город полностью отчищался от жителей и их скота, а затем, прежде чем начать разграбление,  монголы проводили одну и ту же процедуру с плененным населением вражеского города. Во-первых, они убивали всех солдат. Монгольская армия состояла только из всадников, и ей не было никакого толку от солдат, обученных защищать крепостные стены. К тому же, они совершенно не хотели оставлять позади большую армию прежних врагов, которые могли бы перекрыть им путь обратно в Монголию. После этого монгольские военачальники отправляли чиновников, чтобы они разделили мирное население по признаку профессии. Профессионалами считались все, кто умел читать и писать на любом языке, — писцы, врачи, астрономы, судьи, предсказатели, инженеры, учителя, имамы, раввины или священники. Монголам были постоянно нужны купцы, караванщики, толмачи, а также ремесленники. Все они поступали на службу к монголам, которые не были знакомы ни с какими ремеслами кроме войны, скотоводства и охоты. Их быстрорастущая империя нуждалась в умелых работниках практически во всех сферах деятельности, нужны были кузнецы, гончары, столяры, бондари, ткачи, кожевенники, красильщики, горняки, бумагоделы, стеклодувы, портные, ювелиры, музыканты, брадобреи, певцы, жонглеры, аптекари и повара.

Люди без профессий отправлялись с монголами в следующий поход. Они таскали тяжести, копали рвы и служили живым щитом при штурме. Их жизнями монголы жертвовали в своей войне. Тех, кто не годился даже для таких целей, монголы просто убивали.

Кроме того, во время завоевания центральной Азии монголы убивали богатых аристократов. Согласно кодексу благородной войны, который использовался в Европе и на Ближнем Востоке во времена крестовых походов, враждующие аристократы демонстрировали некое уважение друг к другу, при этом без зазрения совести уничтожая рядовых солдат. Они предпочитали брать побежденных врагов в заложники, чтобы затем требовать от их семей и стран выкуп за их освобождение. Монголов это не касалось. Наоборот, они стремились как можно скорее перебить всех вражеских аристократов, чтобы тем самым предотвратить будущие войны против них. Чингисхан никогда не принимал в свою армию вражеских аристократов, и очень редко — на другие службы.

Во время своих первых завоеваний, направленных против чжурчженей, тангутов и черных киданей, Чингисхан часто защищал богатых и даже позволял прежним правителям оставаться у власти после того, как они покорялись ему. Тем не менее, чжурчжени и тангуты предали его, как только его войска отступили. В своем покорении Средней Азии Чингисхан показал, что выучил урок о верности, зависимости и полезности богатых и влиятельных людей. Уничтожая аристократов, монголы обезглавливали социальные структуры врагов и, тем самым, предотвращали дальнейшее сопротивление. Некоторые города так никогда и не оправились от потерь, нанесенных аристократам на поле боя и при уничтожении их семей. Чингисхан хотел, чтобы власть предержащие были верны только монголам и им обязаны своим положением и властью. Поэтому он признавал только те звания и титулы, которые даровал сам. Даже союзный князь или царь, который хотел сохранить свой титул, должен был получить подтверждение на него от великого хана.

Когда монголы проходили через город, они мало что оставляли за собой. В письме, написанном вскоре после монгольского нашествия, географ Якут аль-Хамави, который чудом сумел спастись от захватчиков, говорит, что прекрасные и роскошные дворцы монголы «стерли с лица земли, как строки письма стирают с пергамента, и эти обители стали жилищем для сов и воронов, в них теперь лишь сипухи перекликаются и ветры стонут».

В глазах мусульман Чингисхан стал олицетворением жестокости. Хроники той эпохи приписывают Чингисхану такое нетипичное высказывание: «Величайшая услада для человека — покорить своих врагов и гнать их перед собой. Забрать их лошадей и завладеть их имуществом. Узреть лица тех, кто был им дорог, в слезах, и захватить их жен и дочерей». Чингисхан не только не считал такие апокалиптические описания унизительными, он даже поощрял их распространение. Ему всегда удавалось найти использование всему, что бы ни попалось ему на пути, и он сумел найти способ обернуть себе на пользу высокий уровень грамотности среди мусульманского населения. Он осознал, что ужас будет лучше распространяться не мечами воинов, а каламами писцов и ученых. Монголы запустили целую машину пропаганды, которая каждый раз преумножала число убитых в битве врагов и несла страх всюду, куда бы ни докатывалась.

К августу 1221 года, всего год спустя после начала кампании, монгольские чиновники запросили у своих подданных в Корее сто тысяч листов их прославленной бумаги. Количество затребованной бумаги показывает, как быстро вырос объем записей с разрастанием империи, но также подчеркивает важность обретения письма для монголов. Бумага стала самым могучим оружием в арсенале Чингисхана. Его не интересовали записи его свершений или панегирики его превосходным качествам; вместо этого он позволял людям собирать и распространять самые ужасные истории о нем самом и его монголах.

Из каждого покоренного города монголы высылали делегации в другие города, чтобы поведать им о невообразимых ужасах и почти сверхъестественных способностях воинов Чингисхана. Каждая победа начинала новую волну пропаганды, и вера в непобедимость Чингисхана росла и ширилась. Хотя воины Чингисхана убивали огромное количество людей и сделали смерть делом политики, направленной на распространение паники и ужаса в стане врагов, они уклонялись от другой распространенной в те времена военной практики. Монголы не пытали и не калечили пленных. В этот жестокий век война часто становилась своего рода соперничеством в умении вселить во врагов ужас.

Зачастую владыки того времени прибегали для этого к таким варварским методам, как публичные казни и причинение пленным чудовищных увечий. Цивилизованные правители и религиозные лидеры Китая и Европы считали такие отвратительные демонстрации своей власти необходимыми для того, чтобы контролировать собственных подданных и внушать страх потенциальным врагам. Когда Византийский император Василий одержал в 1014 году победу над болгарами, он приказал ослепить пятнадцать тысяч болгарских военнопленных. Одному человеку из сотни он оставил один глаз, чтобы он мог отвести остальных 99 на родину и, таким образом, вселить ужас в сердца болгар. Когда христиане-крестоносцы брали Антиохию в 1098 году и Иерусалим в 1099, они без зазрения совести убивали мусульман и иудеев без различия пола и возраста только лишь за их вероисповедание.

Император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса, который считается одним из величайших исторических и культурных героев Германии, лучше всех проиллюстрировал использование массового страха и террора на Западе. Когда он пытался взять североитальянский город Кремона в 1160 году, он провел ряд действий, которые должны были вселить ужас в горожан. Его солдаты обезглавливали пленных под стенами города и играли их головами, как в мяч.

В отличие от цивилизованных армий монголы внушали ужас не столько яростью и жестокостью, сколько быстротой, с которой они покоряли один город за другим, и абсолютным презрением к жизни богатых и благородных. Города, которые покорились монголам, поначалу принимали их мягкое и милостивое обращение за слабость, настолько оно отличалось от ужасных историй, которые ходили по всему царству. Довольно большое число городов сначала притворно сдались на милость монголов, дождались пока их армия не пройдет дальше, а затем поднимали восстания против монгольских ставленников. Монголы оставляли в городах только несколько чиновников и совсем не оставляли войск, горожане воспринимали это как знак того, что монголы больше уже никогда сюда не вернутся. Такие города карались без всякого милосердия. Монгольская армия быстро возвращалась и полностью уничтожала восставших. Город, который разрушен до основания, больше не сможет поднять восстание.

Одна из самых страшных боен произошла среди жителей родного города Омара Хаяма, Нишапура. Жители города взбунтовались против монголов, и в последующей битве стрела, выпущенная со стен Нишапура, поразила зятя Чингисхана, Токучара. Чтобы преподать урок всем другим городам, Чингисхан позволил своей овдовевшей дочери, которая к тому же тогда ждала ребенка, вынести любой приговор восставшему городу. Согласно легенде она приказала убить всех до единого жителей. В апреле 1221 года воины монголов исполнили ее приказ. По непроверенным данным она также приказала сложить головы убитых горожан в три отдельных пирамиды — для мужчин, для женщин и для детей. Затем она приказала перебить еще и всех собак и кошек в городе, чтобы ни одно живое существо в нем не пережило ее убитого мужа. 

Но для самого Чингисхана самый болезненный эпизод этой войны произошел в прекрасной долине Бамиян в Афганистане. Она долгие годы была местом паломничества буддистов, так как там были возведены самые большие в мире статуи Будды. Древние буддисты высекли их прямо в склоне горы, и можно только гадать, что подумали монголы при виде таких огромных изображений человека. Там во время битвы был убит любимый внук Чингисхана — юный Мутугэн. Хан получил весть о смерти внука раньше, чем его отец Чагатай. Чингисхан призвал к себе сына и прежде чем сообщить о происшествии приказал ему не плакать и не скорбеть.

Много раз в своей жизни Чингисхан плакал прилюдно — в страхе, в гневе и в печали, но перед лицом смерти человека, которого он любил более всех других, он не позволил себе и своим сыновьям проявить свою боль в слезах и скорби. Когда бы Чингисхан ни испытывал сильное личное горе, он обращал всю его силу в ярость битвы. Убивай, а не скорби. Никто из жителей долины — богатый или бедный, красивый или уродливый, благородный или низкорожденный — не выжил. Впоследствии долину вновь населили люди, которые называли себя Хазара, что по-персидски означает «Тысяча». Они утверждали, что происходят от потомков одного из минганов Чингисхана.

Хотя несколько городов были уничтожены полностью, общее число убитых, которое предоставляют летописи, не просто преувеличено или придумано — оно просто абсурдно. Персидские хроники сообщают, что в битве при Нишапуре монголы перебили 1,747,000 человек. В Герате же жертвы монголов составляют якобы 1,600,000 человек. Еще более возмутительные цифры приводит Джузджани — вполне почтенный историк, но категорически настроенный против монголов. По его свидетельству в Герате было убито 2,400,000 человек. Впоследствии более консервативные историки приводят число жертв равное 15 миллионам человек за все пять лет кампании. Даже это более скромное число, тем не менее, потребовало бы, чтобы каждый монгол убил не менее ста человек. Что касается преувеличенных сведений по другим городам, там на одного монгола пришлось бы 350 убитых. Если бы в городах в то время жило столько людей, они легко бы превзошли монголов просто фантастическим преимуществом в количестве. Хотя все эти показатели воспринимались как подлинный факт и передавались из поколения в поколение, они не имеют под собой никакого реального основания. Было бы физически тяжело забить даже схожее число коров и свиней, которые бы пассивно дожидались своей участи.

В целом, число тех, кого якобы убили монголы, превосходят их в отношении практически пятьдесят к одному. Такая масса людей могла бы просто убежать, а у монголов не хватило бы сил их остановить. Обследование разрушенных монголами городов показывает, что общее число их населения очень редко когда составляло одну десятую часть летописных жертв. Сухая почва в этом регионе сохраняет кости на столетия и даже иногда на тысячелетия, но нигде нет и следа миллионов, якобы уничтоженных монголами. 

Чингисхану подходит скорее роль разрушителя городов, чем уничтожителя народов. Он часто разрушал города до основания по стратегическим соображениям или для устрашения врагов. Он хотел изменить торговые потоки в Евразии и для этой цели разрушал маловажные города, которые находились в труднодоступной местности, чтобы направить торговые маршруты по землям, которые монголы могли бы легко контролировать. Чтобы прекратить торговлю в регионе, он приказывал разрушать города до фундамента.

Не только города были разрушены, многие земли обезлюдели, потому что монголы старательно уничтожали там ирригационную систему. Крестьяне покидали свои поля, и они превращались в пастбища. Таким образом монголы освобождали обширные территории для своих стад и табунов, которые держали в качестве резерва для военных походов. Так же, как и в северном Китае, Чингисхан хотел, чтобы у него позади была широкая степь, куда он мог бы отступить в случае необходимости. 

После четырех лет войн в Средней Азии Чингисхан разменял седьмой десяток. Он достиг высот власти, никто не пытался оспаривать ее ни изнутри его племени, ни снаружи. Но, невзирая на потрясающие военные успехи, его собственная семья уже готова была развалиться на куски. Чингисхан оставил Монголию на попечение своего младшего брата Тэмуге Отчигена, и забрал с собой всех своих четырех сыновей в надежде, что они не только овладеют искусством войны, но и научатся жить и работать вместе. В отличие от тех завоевателей, которые возомнили себя богами, Чингисхан отлично понимал, что он смертен, и пытался подготовить для себя наследников. Согласно степному обычаю каждый из сыновей получал какой-то вид скота, которым владела семья, а также часть семейных пастбищ. Точно так же Чингисхан планировал наделить каждого из своих сыновей миниатюрной империей, что отражало бы в некоторой степени разнородное устройство его огромных владений. Каждый из его сыновей должен был стать ханом над большим числом кочевников вместе с их стадами и пастбищами, а также получил бы в надел часть территории оседлых стран с городами, деревнями и мастерскими. Выше всех других должен был стоять один из сыновей, Великий Хан, который бы возглавлял центральное правительство, высшую судебную инстанцию и вместе с братьями ведал бы иностранными сношениями монголов, в особенности в том, что касалось бы объявления войны. Эта система зависела от умения и желания братьев работать вместе и сотрудничать под началом Великого Хана. 

Еще перед тем, как он отправился на войну против Хорезма, этот план уже столкнулся с существенными трудностями, когда, несмотря на строгое табу против обсуждения смерти или подготовки к ней, Чингисхан собрал семейный курултай, чтобы решить именно этот вопрос. Это собрание стало одним из поворотных моментов монгольской истории, поскольку на нем всплыли все прежние конфликты, предвещавшие те мрачные события, которые затем привели великую империю монголов к развалу.

Кроме сыновей Чингисхан призвал на курултай нескольких своих самых доверенных людей, поскольку без их согласия не удалось бы гарантировать восхождение на престол избранного наследника после его смерти. Когда начался совет, оба старших сына, Джучи и Чагатай, казались очень напряженными. Третий сын, Угедей, не изменил своим привычкам – он уже успел опрокинуть чарку другую, хотя вряд ли он явился бы пред очи отца совершенно пьяным. Самый младший сын, Тулуй, старался не попадаться никому на глаза и, казалось, растворился в складках шатра, в то время как его братья вышли вперед.

Чингисхан открыл семейный совет тем, что объяснил, зачем он собрал их. Приводятся такие его слова: «Если все мои сыновья возжелают быть Ханом и правителем и откажутся служить друг другу, будет все как в басне про одноголовую и многоголовую змею». Эта традиционная притча рассказывает о двух змеях. У одной был один хвост и много голов, а у другой — одна голова и много хвостов. Когда пришла зима, головы многоголовой змеи поссорились и не могли решить, в какую норку им влезть, чтобы переждать стужу. Зато многохвостая змея быстро выбрала себе убежище и переждала там зиму, в то время как многоголовая змея замерзла насмерть. 

Объяснив всю важность и серьезность вопроса наследия, Чингисхан дал слово своему старшему сыну Джучи. Среди монголов и по сей день очень важным считается порядок того, кто первым войдет, сядет или скажет слово. Чингисхан попросил Джучи говорить первым, тем самым, подчеркивая, что считает его старшим сыном и наиболее вероятным наследником. Если бы младшие сыновья приняли такой порядок, они бы одновременно признали над собой власть и старшинство Джучи.

Второй сын, Чагатай, отказался принять такое молчаливое назначение. Прежде чем Джучи успел сказать слово, он громко обратился к отцу. «Когда ты приказываешь Джучи говорить, — спросил непокорный сын, — ты назначаешь его наследником?» Затем он задал риторический вопрос, который был похож скорее на констатацию факта, что бы там ни думал Чингисхан об отцовстве Джучи, родившегося сорок лет тому назад. «Как можем мы стерпеть, чтобы нами правил ублюдок меркитов?» — вопросил Чагатай.

Когда брат обозвал его ублюдком, Джучи взорвался. Он громко закричал и схватил Чагатая за шиворот. Завязалась драка. Затем прозвучали полные боли слова. Чатагаю напомнили, как его любит и уважает его отец. С болью отец просил своих сыновей понять, насколько иначе все обстояло в те далекие времена, когда страх царил в степи, соседи дрались с соседями, и никто не мог чувствовать себя в безопасности. То, что случилось с их матерью во время пленения, не было ее виной: «Она не сбежала из дому… Она не любила другого мужчину. Ее похитили люди, которые пришли убивать».

Чингисхан почти смиренно умолял сыновей помнить, что, несмотря на обстоятельства их рождения, все они произошли «из одной теплой утробы», и что «если вы оскорбите свою мать, которая даровала вам жизнь из сердца своего, если заставите ее любовь к вам покрыться льдом, даже если потом будете просить прощения, уже ничего нельзя будет сделать». Советник напомнил сыновьям, на какие жертвы их отец и мать пошли, чтобы создать новый народ монголов и построить новый мир для своих детей.

Последовала долгая эмоциональная сцена. Затем Чингисхан понял, что он не может навязать свой выбор сыновьям, так как после его смерти они отвергнут его. Он должен был выработать компромисс, на который все они пошли бы добровольно. Он прибег к своей отцовской власти, чтобы подтвердить, что сам он признал Джучи своим сыном и больше не хочет и слышать сомнений в его происхождении.

Чагатай подчинился приказу отца, но дал ясно понять, что словами тут ничего не изменишь. Внешне сыновья признают права Джучи пока жив их отец, но внутренне они никогда не смирятся с этим. Признание старшинства Джучи, тем не менее, не гарантировало ему наследования титула Великого Хана, поскольку такой чин должен был быть основан на реальных способностях претендента и его поддержке со стороны других, а не на возрасте.

Чагатай понимал, что, вызвав такой гнев со стороны отца, он может не рассчитывать на престол Великого Хана. Тем не менее, он все равно собирался не допустить назначения наследником Джучи. Поэтому он предложил семье компромисс, который либо был заранее оговорен между младшими братьями, либо пришел ему в голову прямо на совете. Он сказал, что ни он, ни Джучи не достойны звания Великого Хана, а значит, выбор должен пасть на третьего сына — спокойного, добродушного и крепко пьющего Угедея.

У Джучи не оставалось никакого другого пути на трон, кроме войны, поэтому он согласился на компромисс и признал Угедея наследником. Затем Чингисхан распределил между сыновьями наделы и стада. Он сделал то, что и всякий отец, по отношению к ссорящимся детям — разделил Джучи и Чагатая. «Мать Земля широка и реки ее многочисленны. Поставьте лагеря ваши далеко друг от друга, чтобы каждый из вас правил своим собственным царством. Вас должно разделить». Затем он предупредил сыновей не вести себя так, чтобы люди смеялись над ними или оскорбляли их. После семейной ссоры Чингисхана с сыновьями никто и подумать не мог, какие далеко идущие последствия она получит.

Хотя Бортэ часто поминалась на курултае, сама она не совете не присутствовала. Вероятнее всего, она была тогда еще жива. Неизвестно, узнала ли она о том, что произошло между ее сыновьями. Нет даже достоверной информации о том, что с ней стало. Устная традиция гласит, что в то время она жила в тиши и спокойствии в Аварге на реке Керулен. Скорее всего, она там и умерла примерно между 1219 и 1224 годами. 

Этот неприятный эпизод наложил отпечаток на все оставшиеся годы жизни Чингисхана, особенно на годы войны в Средней Азии. Борьба между его сыновьями показала ему, сколько усилий ему еще предстоит приложить, чтобы сохранить свою империю после смерти. Его сыновья не подходили для управления империей. Он слишком много времени уделял своей великой цели — сплотить в единый народ все племена степи, и слишком мало — воспитанию собственных сыновей. Теперь все они уже стали зрелыми мужчинами, но все еще не показали себя. В своем вечном недоверии по отношению к новым родичам и стремлении опираться только на проверенных друзей детства и юности, Чингисхан не сумел выстроить систему отношений между своими собственными сыновьями, не подготовил их к тому, чтобы сменить его.

В последние годы жизни Чингисхан безуспешно искал возможность помирить Джучи и Чагатая. Он направил их обоих в поход против города Ургенч, бывшей столицы Хорезма, находящейся к югу от Аральского моря. Напряжение между двумя братьями настолько возросло, что они чуть было не начали драться друг с другом во время осады. Оба брата знали, что город достанется после смерти Великого Хана Джучи, и никак не могли договориться о методах осады. Джучи подозревал, что брат хочет разрушить Ургенч до основания, чтобы Джучи не достался богатый город, а Чагатай, в свою очередь, считал, что Джучи старается не трогать городские укрепления своего города и жертвует, тем самым, жизнями монгольских солдат.

Хотя большинство городов сдавались через несколько дней или недель, осада Ургенча потребовала неслыханного времени — шесть месяцев. Горожане яростно дрались. Даже после того, как монголы прорвались за крепостную стену, они продолжали защищаться, переходя от дома к дому. Монголы не привыкли воевать в закрытом пространстве и подожгли город. Защитники все равно продолжили сражаться в обугленных развалинах. Наконец, монголы построили дамбу, повернули русло реки и затопили Ургенч, чтобы покончить с защитниками города. Ургенч больше никогда не поднялся, и хотя он был предназначен Джучи, от города ничего не осталось для него и его потомков.

Чингисхан был в ярости, узнав о раздоре между сыновьями. Он вызвал их к себе, и тут же подверг остракизму, отказав им в приеме. Когда он, наконец, допустил их к себе, он ругал, корил и умолял их. Из этого периода его жизни до нас дошло больше его высказываний, чем из какого-либо другого. Они показывают, как росла его обеспокоенность, и одновременно, как слабела его власть над собственной семьей. После долгих лет небрежения он попытался обучить своих сыновей сразу всему. Он пытался сформулировать и понятными словами передать им уроки своей долгой и полной событиями жизни, которые до того никогда и не пытался облекать в слова. Он привык отдавать приказы, а не объяснять общие принципы.

Он пытался научить их тому, что первый ключ к власти — умение управлять собой, в особенности умение подчинять свою гордыню. Он объяснял, что это труднее, чем приручить дикого льва. Еще нужно владеть своим гневом, а это труднее, чем победить лучшего борца в племени. Он предупреждал их «пока не проглотишь свою гордыню, не сможешь вести за собой людей». Он предостерегал их никогда не считать себя умнее или сильнее всех прочих. Он говорил, что даже на самую высокую гору может взойти зверь. И когда зверь будет стоять на вершине, он будет выше даже самой высокой горы. Согласуясь с монгольской традицией, склонной к лаконизму, он призывал сыновей никогда не говорить слишком много. Говорить только то, что должно было быть сказано. Вождь должен показывать себя своими деяниями, а не словами. «Никогда он не познает счастья, пока народ его несчастлив». Он показывал им важность постановки общих целей и разработки подробных планов. «Пока человек не видит цели своей, он сможет устроить даже свою собственную жизнь, и тем более — жизнь других людей».

Иногда он противоречит сам себе. Он многократно подчеркивает, как важно захватить и удерживать власть, но в то же время пытается ввести осторожный консерватизм, полагая, что «твое видение не должно далеко отходить от заповеданного старшими». Сам сторонник практичного и простого образа жизни, он предостерегает их от «цветной» жизни, полной материальных излишеств и суетных удовольствий.

Он учил своих сыновей, что есть разница между тем, как победить армию, и тем, как покорить народ. Если вражеское войско можно разбить при помощи правильной тактики и верных людей, то чтобы покорить народ, нужно завоевать сердца людей. И не стоит объединять в один цельный народ все разнообразие покоренных народов. Как и многое другое в его учении, это правило было нарушено его сыновьями и их наследниками.

Монгольское нашествие завершилось под городом Мультан, в центре современного Пакистана, летом 1222 года. Спустившись с гор в долину реки Инд в начале того же года, Чингисхан собирался покорить всю северную Индию, обойти Гималаи с юга и направиться на север в сторону сунского Китая. Такой план вполне годился для монголов, которые считали плохой приметой возвращаться той же дорогой, которой пришел. Впрочем, климат и ландшафт остановили их. Как только монголы спустились с сухих и холодных гор, воины и кони тут же ослабли и начали болеть. И что еще страшнее, знаменитые монгольские луки, которые верой и правдой служили в суровом климате родной Монголии, во влажном воздухе ослабли и потеряли свою убийственную точность, делавшую монголов непобедимыми воинами. Столкнувшись с этими препятствиями, Чингисхан повернул назад в горы в начале февраля, и, невзирая на чудовищные потери среди пленных, которые расчищали горные перевалы, вернулся обратно на более прохладные равнины Афганистана. Он оставил для дальнейшего завоевания два тумена, то есть около двадцати тысяч человек, но болезни и жара так проредили их ряды, что осенью выжившие отступили и кое-как добрались обратно на север.

Несмотря на провал похода на Индию, эта кампания достигла своей самой важной цели — Хорезм был покорен, и Средняя Азия и внушительная часть Ближнего Востока оказались подчинены монголам. Прежде чем покинуть новозавоеванные земли, Чингисхан устроил праздник, которому предшествовала, наверное, самая большая охота в истории человечества. Зимой 1222–1223 гг. его воины оградили большую территорию, установив по ее границам столбы, между которыми были привязаны пасма конского волоса. На них висели полоски войлока, и когда дул ветер, полоски двигались и пугали животных, которые убегали обратно вглубь этой территории. В назначенное время разные армии начали собираться в этот район с разных направлений. Десятки тысяч солдат приняли участие в охоте, которая продлилась несколько месяцев. Они брали всякого зверя, начиная от кроликов и птиц, и заканчивая газелями, антилопами и дикими ослами. 

Охота была частью празднества, но она кажется также попыткой Чингисхана использовать праздничный настрой охоты, чтобы смягчить отношения между своими сыновьями, успокоить горячечный гнев войны и закончить кампанию на дружеской и ноте. 

Отец и старший сын больше никогда не виделись. Вместо того, чтобы вернуться в Монголию, Джучи предпочел остаться в новых завоеванных землях. Вскоре он там умер при обстоятельствах столь же туманных и загадочных, сколь и те, при которых он появился на свет. Он умер еще при жизни отца, и это породило множество слухов о том, что мог сам убить своего старшего сына, чтобы утвердить мир и единство в своей семье и всей Монгольской империи.

Несмотря на трения внутри семьи Чингисхана, возвращение победоносной армии стало настоящим торжеством для монголов. Перед армией победителей шли длинные караваны с пленными. Почти пять лет из мусульманских земель в Монголию тек непрерывный поток караванов с захваченными богатствами. Монгольские девушки, которые проводили дни, выдаивая коз и яков, когда армия отправлялась в поход, вскоре носили шелковые платья, а животных для них доили новые прислужники. Старики, которые в детстве почти не видели металла, теперь разрезали мясо ножами из дамасской стали с рукоятями из слоновой кости, арак им подавали в серебряных кубках, в то время как для них пели и играли пленные музыканты.

Хотя Чингисхан вновь прибыл на горячо любимую родину, он не смог там задержаться надолго, его звала новая война. Он начал последнюю в своей жизни войну против тангутов, тех самых, что стали его первыми иноземными противниками в 1207 году. Несмотря на то, что они изначально покорились монголам, Чингисхан затаил гнев на их хана, который отказался предоставить монголам войска для войны против Хорезма. Царь тангутов нагло ответил, что если Чингисхан не может победить Хорезм в одиночку, то ему нечего и вовсе идти на войну. Хотя великий правитель и был взбешен, он сосредоточился на первичной цели – завоевании Хорезма. Завершив ее, он вспомнил о тангутах. Когда он вновь двинул свои войска на юг, он практически наверняка планировал большую кампанию, в которой война против тангутов стала бы только началом. Вероятно, он хотел основать безопасную базу на территории тангутского царства, а затем нанести удар на юг – покорить Китай династии Сун, который и так манил его войска, оставленные воевать в Северном Китае.

Зимой 1226/1227 года во время перехода через пустыню Гоби Чингисхан остановился, чтобы поохотиться на диких лошадей. Он был на рыжеватом коне, который взбрыкнул, когда на него бросились дикие лошади. Чингисхан упал на землю. Несмотря на травмы, усиливающуюся лихорадку и советы своей мудрой жены, Чингисхан отказался вернуться домой и продолжал поход против тангутов. Хотя его здоровье так и не улучшилось, он все равно воевал с тангутским царем, которого по странной иронии судьбы звали Бурхан, то есть «Бог». Он оказался тезкой священной горы Бурхан-Халдун. Это имя было настолько свято для Чингисхана, что он приказал сменить царю имя, прежде чем казнить его.

Полгода спустя и всего за несколько дней до полной победы над тангутами Чингисхан умер. «Сокровенное сказание» четко указывает, что он умер в конце лета. Хотя «Сказание» подробно описывает каждого коня, на котором ездил хан, оно неожиданно сжато говорит о его смерти. Другой источники указывают, что, когда смерть приблизилась к нему, его жена-татарка приготовила его тело к похоронам так же просто и скромно, как он жил. Слуги обмыли тело и облачили его в белые одежды, войлочные сапоги и шапку, затем завернули его в белое войлочное покрывало, наполненное сандалом, который должен был отогнать насекомых и придать телу приятный аромат. Они закрепили войлочный гроб тремя золотыми ремнями. 

На третий день в сторону Монголии выступила процессия. Тело Великого хана везли на простой повозке. Впереди несли Знамя Духа Чингисхана, за ним следовали плакальщицы, а за ними женщина-шаман. Замыкал процессию конь со свободно висящей уздой и пустым седлом Чингисхана.

Трудно сказать, как оценивал свои поступки и какую память хотел оставить после себя сам Чингисхан. Мы можем получить только косвенный намек на это в хронике, которую составил Минхадж аль-Сирадж Джузджани. Он именует Чингисхана «проклятым» и описывает его смерть как сошествие в преисподнюю, но он же приводит разговор, якобы состоявшийся с неким имамом, который служил при дворе «мерзостного завоевателя». Сам имам хвастливо утверждал, что он заслужил стать одним из приближенных монгольского хана. Во время одной беседы Чингисхан якобы сказал: «Могучее имя останется в мире после меня». 

С некоторой неуверенностью имам сказал Чингисхану, что тот убил уже столько людей, что может не остаться  никого, кто помнил бы его имя. Хану не понравился ответ священнослужителя, и он сказал: «Видно, ты ничего не понимаешь и мудрость твоя мала. Много в мире царей», -- объяснил он этому ученому мужу. Он добавил, что в мире много народов и царств. Чингисхан уверенно заявил: «Они и поведают мою историю!».

Убедительную информацию о самооценке Чингисхана мы находим в письме, которое он написал его некоему китайскому монаху-даосу, копию текста составил один из его учеников. В отличие от «Сокровенного сказания», которое описывает только события и сказанные слова, это письмо – единственное свидетельство размышлений Чингисхана о самом себе и своем месте в мире. Хотя это письмо доступно нам только в переводе на классический китайский язык, который был сделан, несомненно, кем-то из киданей, странствующих вместе с монгольским двором, чувства и принципы Чингисхана довольно ясно отражаются в этом документе. Его голос доносится до нас просто и ясно, в нем звучит опыт и здравый смысл. Он склонен приписывать поражение своих врагов скорее их собственной ущербности, чем своим уникальным способностям: «Сам я особыми дарованиями не отличаюсь». Он говорит, что Вечное Синее Небо обрекло соседние цивилизации на гибель из-за «… их заносчивости и развращенности». Несмотря на огромное богатство и власть, которые он скопил, Чингисхан продолжал вести простую жизнь: «Я ношу ту же одежду и ем ту же пищу, что и пастухи в степи. Мы приносим одни и те же жертвы, и мы делим богатство поровну». Он делает краткое резюме: «Я ненавижу роскошь» и «Я практикую умеренность». Он старался обращаться со своими подданными как со своими детьми, а одаренных людей считал себе братьями, несмотря на их происхождение. Он описывает свои отношения с чиновниками как близкие и основанные на уважении: «Мы всегда согласны в наших принципах и всегда объединены взаимной привязанностью». 

Хотя он послал это письмо накануне своего похода против мусульманских земель и письмо было написано по-китайски, он явно не считал себя наследником культурных традиций той или иной стороны. Он признавал только одну прежнюю империю, которая восхищала его – ту, что построили его предки гунны. Было ясно, что он не хочет править ни в мусульманском, ни в китайском стиле, Он хотел найти свой собственный путь, подходящий степной империи потомков гуннов.

Он утверждает, что его победы стали возможны только благодаря помощи Вечного Синего Неба, но говорит, что «…призвание мое высоко, обязанности возложены на меня столь тяжкие». Тем не менее, он не считает, что в мирной жизни он был не столь же успешен, как на войне: «Я боюсь, что правлению моему чего-то не хватает». Он говорит, что хорошие чиновники так же нужны, как хороший руль лодке. Хотя ему удалось найти людей одаренных, чтобы они стали его военачальниками, он признает, что не смог найти людей, которые были бы такими же хорошими управителями. Но важнее всего то, что в этом письме отражает поворот в политическом мышлении Чингисхана. Признавая свои недостатки, он, тем не менее, показывает растущее чувство собственного значения и собственной роли на земле.  Он начал войну против джурдженей – его первую большую войну вне степи – как ряд набегов и грабежей, но в конце ее создал там вассальное царство. Его слова указывают на то, что у него был более всеобъемлющий план, чем простое обогащение и контроль над торговыми путями. Он признает, что отправился на юг, чтобы совершить то, что никто еще не совершал в истории. Что трудился над «великой работой», потому что хотел «… объединить весь мир в единую империю».

Медитация:

1-й Мастер

 

ТЛПЛ     ЭРЭО

СООК     ТУММ

ВУУЛ      ТАН

ЛЕВИС    ТЕРЦ

ЛИИТ      РА

 

12-е Зоны

       ЛИТАН

ОСТЕР    ВУУЛ

ЙЕНН     ЛЕВИС

ХОХ        КРОН

Использованная литература: Джек Уэзерфорд «Чингисхан и рождение современного мира».