Пограничные племена постоянно принимали сторону сильного. Надо отметить, что, несмотря на ненависть племен друг к другу, их основным врагом был все же Китай. Поэтому после очередного усиления хунну они вновь занимали их сторону. Кроме того из-за относительной малочисленности армий результаты войны решались в одном сражении. Поражение одной стороны ослабляло ее настолько, что она теряла практически все позиции и зачастую находилась на грани уничтожения. Но, в то же время, победитель также оказывался ослабленным настолько, что не мог нанести финальный сокрушительный удар. На несколько лет враги "как собаки уползали в свою конуру зализывать раны и копить силы", после чего война разгоралась с новой силой.
Нужно отметить, что Хунну сражались не столько за территории, сколько за право свободной торговли с Китаем, получив которое они, довольные, наслаждались жизнью, получая из Китая сельскохозяйственную продукцию, железо, шелк. Но это продолжалось лишь до тех пор, пока Китай не восстанавливал силы настолько, чтобы нарушить договоры, которые они считали для себя оскорбительными, поскольку они признавали, по сути, равенство государства Хунну и Китая.
Напомним про военную тактику китайцев и хунну. Хунну не имели пехоты, но имели быстрых коней и тугие луки: они предпринимали тактику изматывания противника постоянными молниеносными атаками и обстрелом стрелами с расстояния. Но в ближнем бою хунны, будучи зажатыми, не имея простора, не могли сравниться с китайской пехотой и терпели неизбежное поражение. Также хунны не имели какой-либо осадной тактики: они не могли взять ни одного сколько-либо укрепленного города штурмом, обкладывая его со всех сторон и изматывая осадой, голодом и жаждой.
Китайцы же, имея не быстрых, а низкорослых выносливых лошадей, не могли соперничать с хунну в поле. Их тяжеловесные колесницы были практически бесполезны. Поэтому китайцы стремились также завладеть быстрыми лошадьми, за которыми устраивали походы до Средней Азии, в Персию.
За первую сотню лет исключительно благоприятного экономического состояния все роды хуннов окрепли и размножились, и соответственно увеличился удельный вес родовых князей. Обаяние побед и слава шаньюев держали их пока вокруг престола, но это было лишь до тех пор, пока интересы рода и трона совпадали. Рано или поздно эта гармония должна была нарушиться и родовые интересы должны были возобладать над государственными. В противном случае род разложился бы. Для родовой державы оптимальна определенная сила составляющих ее родов: меньше эта сила – держава слаба, больше – держава разрывается на части, как перегретый паровой котел. В эту пропасть и катилось Хунну.
Родовое устройство государства Хунну во многом способствовало его упадку. Молодые амбициозные воины не имели возможности подняться по "карьерной" лестнице, т. к. все должности распределялись исключительно по принципу происхождения. Это подталкивало их к идее переустройства государственного аппарата на принципах силы и личных качеств. Так наряду со старохуннской партией, стремящейся сохранить родовой уклад, возникла военная партия.
Назревала борьба и между родом шаньюя и старейшинами. Род шаньюя разрастался, и всем членам его не хватало высоких должностей. При шаньюе Хулугу, который правил с 96 года до н. э. по 85 год до н. э. и отбил крупнейшие наступление У-ди на хунну, был введен дополнительный титул – чжичжо (заместитель) князь. Не получившие титула родственники шаньюев, естественно, были недовольны и смыкались с военной партией.
Родовые князья по мере роста и усиления своих родов стремились к большей самостоятельности. Им начинала мешать военная дисциплина старохуннской партии, и они готовы были поддержать придворную партию, чтобы при ее слабой власти пользоваться большей самостоятельностью. Кроме того, личные чувства и связи – ссоры, раздоры и взаимная зависть, а в равной мере браки, симпатии, взаимопомощь – определили отношения каждого хунна к борющимся силам. "Друзья кровавой старины", отважные наездники и алчные грабители тянулись к военной партии. Любители роскоши, нежных песен под звуки лютни и привольных охот примкнули к старохуннской партии и болели за ее обиды. До тех пор, пока военная партия рвалась в бой, ведущей была она, но настал момент, когда многим хуннам поражение стало желаннее победы, так как оно несло вожделенный мир.
Создававшаяся внешняя ситуация, казалось, благоприятная для консолидации всех сил народа, но разгоревшиеся страсти помешали этому. Борьба антикитайской "военной" и прокитайской "мирной" партии не затихала.
Усугубила ситуацию и внутренняя борьба за власть, в результате которой государство хунну разделилось на западное и восточное, каждое со своим шаньюем, враждовавшими между собой. В 56-54 гг. обращает на себя внимание легкость перехода хуннских воинов от одного претендента к другому. Все хунны были воинами; война была их стихией, однако цели и задачи войны занимали их мало, и они доверяли шаньюям, водившим их на внешнего врага. Но в этот период внешняя война стала невозможна, более того – губительна. Поэтому князья использовали воинский пыл хуннов в междоусобной борьбе.
Положение было весьма тяжелым, и, естественно, зазвучали призывы подчиниться Китаю. "Это невозможно, -- говорили старейшины. -- Сражаться на коне есть наше господство и потому мы страшны всем народам. Мы еще не оскудели в отважных воинах. Теперь два родные брата спорят о престоле, и если не старший, то младший получит его. В сих обстоятельствах и умереть составляет славу. Наши потомки всегда будут царствовать над народами. Китай, как ни могуществен, не в состоянии поглотить все владения хуннов, для чего же нарушать уложения предков? Сделаться вассалами Дома Хань – значит унизить и постыдить покойных шаньюев: Правда, что подобный совет доставит спокойствие, но мы более не будем владычествовать над народами". Как ушат холодной воды звучали и ответные речи: "Могущество и слабость имеют свое время. Ныне Дом Хань в цветущем состоянии. Усунь и оседлые владения в подданстве его. Дом Хуннов день ото дня умаляется и не может возвратить прежнего величия. Сколько он не силится, но ни одного спокойного дня не видит. Ныне его спокойствие и существование зависят исключительно от подданства Китаю; без сего он погибнет".
В приведенных словах проявилась идеология старохуннской партии; властолюбие, тщеславие, гордость и алчность перевешивали в сознании хуннов трезвый расчет и реальные выгоды; с исключительным упрямством они цеплялись за прошлое, закрывая глаза на то, что они стоят на краю гибели и что держава их фактически уже развалилась. В принципе, это была откровенная капитуляция старохуннской идеологии перед реально сложившимися обстоятельствами.
Часть западных хуннов во главе с западным шаньюем Хуханье подались к Китаю, приняв его вассалитет. Хуханье – шаньюй хунну с 58 года до н. э. по 31 год до н. э., был ставленником князей. Он столкнулся с фактическим распадом державы хунну и, желая спокойствия для народа, решил стать вассалом Китая. Это был первый шаньюй, приехавший на поклон к Императору. Остаток своего правления он провёл мирно.
Народ разделился на две части, но в ставках обоих шаньюев было неблагополучно. Большая часть хуннов оказалась в подданстве Чжичжи (восточного шаньюя), из них наиболее разумные были обескуражены и подавлены неудачей переговоров с Китаем. Все жаждавшие покоя постепенно перебирались на юг к Хуханье и умножали его силы.
Множество храбрых погибли в гражданской войне, а уцелевшие спаслись ценой такого перенапряжения, что жаждали только покоя. Вместе с тем инерция былого величия была еще настолько велика, что окрестные племена не решались нападать на хуннов, и в степи на полстолетия установился прочный мир.
Учитывая, что Хуханье получает от Китая помощь хлебом, но может получить и войском, Чжичжи перенес свою ставку в Джунгарию. Кангюйский царь радушно принял Чжичжи, дав ему в жены свою дочь, а сам женился на дочери Чжичжи.
Удаленность Джунгарских территорий не позволяло китайцам в полной мере использовать свою армию. Это дало возможность Чжичжи восстановить свои силы и даже вновь покорить динлинов и хагасов (получившим самостоятельность в результате восстания 71 г. до н.э.), восстановив хуннское владычество в Западной Монголии и Минусинской котловине, его уход на запад дал возможность динлинам и хагасам вернуть свободу. В дальнейшем оба эти народа слились и составили единый народ – енисейских кыргызов.
Переход части хуннов на сторону Китая был переломным моментом войны. Более того, он оказался толчком, после которого возрожденная хуннская держава начала разваливаться. Хотя, несмотря на внутренний раскол, Хунну в I в. н.э. было еще "великое государство", но внутренние процессы подрывали его мощь. Рассмотрим эти процессы и попробуем установить их результаты.
Общий подъем хуннского общества в свое время был использован Модэ для подавления сепаратистских тенденций родов и объединения их в монолитную державу. Ослабление напряжения привело к военному ослаблению и вырождению ближайшего окружения шаньюев, поэтому-то и выдвинулась родовая знать и заняла освободившиеся места. Началось разложение родов: отдельные члены рода не следовали уже беспрекословно за старейшиной, а сами решали свою судьбу. Если в эпоху родовых распрей 60-47 гг. до н.э. роды выступали компактными массами, то сто лет спустя они раскалываются. Однако деление это не случайно.
Жизнь внутри рода была тяжела и бесперспективна для младших членов его. Несмотря на все личные качества, они не могли выдвинуться, так как все высшие должности получались по старшинству. Таким удальцам нечего было делать в Южном Хунну, где пределом их мечтаний могло быть место дружинника у старого князька или вестового у китайского пристава. Удальцу нужны просторы великой державы, военная добыча и военные почести, поэтому он ехал на север и воевал за "господство над народами".
Под властью северных шаньюев скапливался весь предприимчивый элемент и огромная масса инертного населения, кочующего на привычных зимовках и летовках. Такой державе родовой строй был не нужен, больше того, он ей вредил. Кучка удальцов стала управлять теряющей родовые традиции массой.
Родовая держава медленно трансформировалась в орду. Раскол облегчил этот процесс. На юг ушли "старцы и почтительные отроки" -- носители родовых традиций. Что из этого получилось?
Во-первых, Северное Хунну из родовой державы превратилось в военно- демократическую, и поборники родового строя – южные хунны, ухуани, сяньби – стали заклятыми врагами северных хуннов, более ожесточенными, чем китайцы. Возникла борьба между двумя системами – родовым строем и военной демократией.
Во-вторых, среди удальцов, окруживших северного шаньюя, должна была возникнуть борьба за места и влияние, так как сдерживающие моральные начала исчезли вместе с родовыми традициями. И отзвуки смут дошли до китайских историков, хотя подробности остались им неизвестны.
В третьих, массы хотели мирной жизни и неохотно поддерживали военные авантюры своих вождей. Меняя господ, они ничего не выигрывали и не теряли, для них не было смысла держаться за шаньюев. Поэтому в решающий момент они отказали в поддержке шаньюям, и это, как мы увидим ниже, обусловило разгром северных хуннов в 93 г.
Однако удальцов, составлявших силу северных хуннов, можно было перебить, но не победить. Уничтожить их не удалось, и они ушли на запад, а потомки их, придя в Европу, сделали наименование "гунны" синонимом насилия и разбоя.
Южное Хунну росло и крепло. Этому способствовала оживленная торговля с Китаем, стимулировавшая рост скотоводства. В кочевьях был установлен порядок, о грабежах и бесчинствах не было слышно, численность населения увеличивалась.
В Северном Хунну за десять лет (73-83) напротив произошли перемены к худшему, о чем можно догадаться по косвенным признакам. Часть старейшин передались Китаю, уведя с собой боеспособное население и скот. Владения Западного края вели переговоры с Китаем о военном союзе против Северного Хунну. Обострились отношения между хуннами и динлинами, а сяньби окончательно заключили союз с китайцами. Нужда в тканях заставила в 84 г. северного шаньюя обратиться в Китай с просьбой открыть торг. Тут уже не было речи о свободной торговле, хунны хотели получить шелковую материю по любым ценам и соглашались иметь дело с китайской правительственной монополией. Шелковые одежды, защищавшие от насекомых, у кочевников были не роскошью, а необходимостью. Предложение сулило китайцам столь большие выгоды, что они согласились. Однако торговые соглашения были сорваны: легкая конница южных хуннов отбила скот, направлявшийся для продажи. Еще хуже было внутреннее положение: "единомысленные пришли в несогласие и разделились".
Распри повлекли за собой эмиграцию: в 85 г. семьдесят три рода бежали в Китай, ослабив и без того надорванную мощь северной хуннской державы.
В 86 г. южно-хуннский шаньюй напал на кочевья северных хуннов и нанес им большой урон. Северный шаньюй оказался в кольце врагов: с юга нажимали южные хунны, к которым перебегали его подданные, на востоке свирепствовали сяньби, на севере снова поднялись динлины, Западный край был плохой опорой. Поражение было неминуемо, катастрофа неизбежна, но он с мужеством отчаяния продолжал борьбу.
Раскол хуннского общества шел довольно медленно, но Китай мог позволить себе ждать, по мере возможности всячески способствуя усилению этого раскола. И долготерпеливые китайцы дождались своего часа. В 46 г. н. э. в державе Хунну вспыхнула гражданская война, а в 48 г. страна окончательно раскололась на Южное и Северное Хунну, каждое во главе с собственным шаньюем. В Южном одержала победу китаефильская партия, а Северное Хунну свято хранило степные традиции. При этом оба государства оставались непримиримыми врагами, что только облегчало Китаю путь к окончательной победе. Развязка для Северного Хунну наступила в 93 г., когда его последний шаньюй был захвачен китайцами и убит. Южные хунны еще пытались сопротивляться, но они не имели опоры, ибо старохуннская партия была уничтожена. К тому же в это время значительно усилились старые враги хуннов — протомонгольские племена сяньби, которые постепенно овладели территорией северных хуннов, оттеснив их на запад. Оказавшись во враждебном окружении, Южное Хунну было обречено на гибель. В 142 г. китайцы принудили к самоубийству последнего шаньюя из дома Модэ и посадили вместо него своего ставленника — хунна, но не царского рода. Но и эта видимость независимости сохранялась не слишком долго. В 215 г. китайцы и формально упразднили пост шаньюя Южного Хунну и назначили своего наместника. Держава хуннов окончательно перестала существовать.
Первый удар нанесли сяньби. В 87 г. они вступили в восточные земли хуннов, и "северяне" потерпели полное поражение. Сяньби не развивали успеха; расправившись с врагом, они ушли обратно, но паника, посеянная ими среди хуннов, сразу же принесла плоды. Еще 58 родов, в коих насчитывалось 200 тыс. душ и 8 тыс. строевого войска, откочевали на юг и передались Китаю. Приведенные цифры показывают, как велики были потери хуннов. На 200 тыс. человек должно было быть примерно 40 тыс. боеспособных мужчин. Вряд ли китайскому историку в данном случае имело смысл преувеличивать цифру беглецов. Скорее всего основную массу их составляли вдовы и сироты, которых сяньби не успели или не захотели брать в плен. В следующем году против Хунну ополчилась сама природа. Через Халху прошла саранча, и к бедствиям войны прибавился голод.
Но, несмотря на все потери, количество непокорных и не желавших покориться было немалым. Не будучи в силах сражаться с многочисленными врагами: китайцами, сяньбийцами, динлинами, перешедшими в 90 г. н.э. на сторону коалиции, хунны стали искать пути для отступления. В естественной ограде внутренней Азии имеется широкая брешь, целые ворота на запад в сторону Европы. Именно в том месте, где высокие цепи Алтая сменяются еще более высокими хребтами Тяньшаня, между теми и другими остается область сравнительно невысоких гор, разделенных тремя широкими проходами, подобными длинным рукавам, посредством которых равнины внутренней Азии удобно сообщаются с равнинами Азии внешней, западной. Северный из этих проходов идет вдоль Иртыша, между монгольским Алтаем и Сауром; средний, самый узкий, разделяет Уркашар от Джаира и Барлыка; южный пролегает между Майли, Барлыком и Джунгарским Алатау. Сквозь эти проходы ушли хунны, покинув свою родину, но спасая свою свободу и саму жизнь. На основании этого китайские историки считали 93 год концом хуннского государства.
В широких степях Барабы и Караганды хунны оправились от поражения, и 15 лет спустя война за Азию возобновилась. Но и эти 15 лет были насыщены событиями.
В 104 г. в Китай прибыло из Северного Хунну посольство с предложением "мира и родства". Оно было отпущено без ответа. В 105 г., явилось второе посольство с мирными предложениями и также не получило ответа. Сразу вслед за этим вспыхнуло восстание в Западном крае – китайцы были выбиты оттуда и там укрепились северные хунны. Связь между этими событиями несомненна.
Собственно говоря, жители Западного края не очень рисковали. Китайцы завоевали их их же собственными руками и количество китайских войск у наместника было ничтожно. Правительство Китая поняло, что надо спасать своих солдат, и отдало приказ о полной эвакуации Западного края, ссылаясь на то, что невыгодно его удерживать.
Новая территория Северного Хунну простиралась от озера Баркуль до "Западного моря", т. е. до Каспия или Арала. Власть принадлежала роду Хуян. После перехода Западного края в руки хуннов в 107 г. северо западные области Китая стали театром пятидесятилетней войны. Обладание степными просторами Западной Сибири, населенными воинственными уграми, весьма усилило северных хуннов, но в игру вмешался третий партнер – Сяньби (древнемонгольские племена кочевников, которые жили на территории Внутренней Монголии).
Медленное угасание хуннской империи не могло не активизировать действия других претендентов на гегемонию в Великой степи. На западе старинные враги юэчжи, опираясь на мощь созданной ими Кушанской державы, предприняли попытку вернуть свои прежние земли. Попытка эта не увенчалась успехом по двум причинам. Во-первых, за прошедшие столетия бывшие юэчжи, а ныне кушаны растеряли навыки степной войны, поскольку в горах и речных долинах, где в итоге и создали кушаны свою империю, степная тактика была просто неэффективна. Во-вторых, их империя была слишком громоздкой, и ее населяли люди не просто говорящие на разных языках, но и с абсолютно разной культурой и идеологией (например, индийцы и греки). Основные силы кушан направлялись на подавление центробежных тенденций в их лоскутном государстве, и потому внешняя экспансия успеха не имела.
На востоке все было по-другому. Здесь жило множество племен, готовых подхватить эстафетную палочку лидерства у агонизирующей хуннской державы. Все они были номадами, и законы степной войны были им не в новинку. Но недоставало организованности, дисциплинированности и упорства. Требовался лидер, способный обуздать лихую степную вольницу. В 155 г. такой лидер появился. Им стал Таншихай, происходивший из племени сяньби.
Сяньби и Хунну были одинаково враждебны Китаю, но еще более враждовали друг с другом. О хунно-сяньбийской войне китайские источники умалчивают, так как она проходила далеко от Китая, но косвенные данные говорят о ней. Усиление Сяньби началось с 93-94 гг., после того как 100 тыс. хуннских семейств "приняли народное название сяньби".
Не имеет смысла подробно описывать все набеги и стычки, достаточно проследить общий ход войны.
Воинственные сяньби были так неукротимы, что для того чтобы хоть немного организовать их, нужен был человек необычайно сильной воли. Такой человек нашелся, но самое удивительное то, что ему было, согласно источнику, только 14 лет.
Таншихай родился в 141 г. Отец его три года служил в войске хуннов и по возвращении домой обнаружил сына. Он потребовал объяснения у жены, и та рассказала, что однажды шла по дороге, услышала удар грома и взглянула на небо; тогда ей в рот упала градинка, она ее проглотила и от этого родился сын. Супруг оказался скептиком и отвернулся от ребенка, которого воспитала родня жены. Легенда часто украшает жизнь великого человека, но интересно другое: Таншихай был смолоду лишен поддержки рода, и все совершенное им позднее есть плод его личного таланта. Это важно отметить, даже допустив, что дата его рождения искажена преданием. За храбрость и выдающиеся способности в 156 г. он был избран старейшиной. Старейшин сяньби избирали без особой борьбы, так как власть их была ничтожна, но Таншихай и тут оказался исключением. Он построил для себя дворец, собрал многочисленную дружину и, самое главное, возглавил всех прочих сяньбийских старейшин. Время работало на Таншихая: сяньби начали понимать необходимость объединения, и осуществление его выпало на долю молодого вождя.
Консолидация принесла плоды немедленно. Таншихай на юге грабил пограничные (с Китаем) места, на севере остановил динлинов, на востоке отразил племя фуюй, на западе поразил усунь и овладел всеми землями, бывшими под державою хуннов, от востока к западу на 14 000 ли (приблизительно 6.5 тыс. км.), со всеми горами, реками и соляными озерами. Все эти завоевания были совершены в период с 155 по 166 г. Возможно, что Южная Сибирь была покорена в 168-173 гг.
Так на развалинах Хуннского государства в Центральной Азии возникла в середине II в. н.э. могущественная Сяньбийская военная держава. Сяньбийские кочевые племена были объединены железной рукой Таньшихуая. «Все старейшины на востоке и западе поддались ему». Поэтому, опираясь на свою военную силу, он «на юге грабил пограничные места. На севере остановил динлинов, на востоке отразил фуюй, на западе поразил усунь и овладел всеми землями, бывшими под державою хунну». Под властью нового непобедимого владыки оказались все кочевые племена Центральной Азия. Среди них были и хунну, принявшие «народное название сяньби». Таньшихуая избрали «великим правителем». Его владения простирались от Маньчжурии до Тянь-Шаня.
Военная мощь сяньби была основана на самом совершенном для того времени вооружении и организации войска. Сяньбийские воины поражали цели на дистанции полета стрелы из дальнобойных сложносоставных луков, которые конструктивно почти не отличались от хуннских.
Сяньбийские воины должны были стремиться сократить расстояние для успешной стрельбы по противнику и сами становились удобной мишенью. Чтобы защитить себя от вражеских стрел, они должны были иметь надежные средства защиты. Сяньбийские воины защищали наиболее уязвимые в бою участки тела чешуйчатым панцирем из железных пластинок, соединенных между собой ремешками, продетыми в отверстия, по принципу чешуи. Голову сяньбийского панцирного всадника защищал сферический шлем с куполом из длинных узких пластин.
Грозным оружием всадников в ближнем и рукопашном бою были мечи, палаши и кинжалы. Они использовались для нанесения колющих ударов в спешенном положении. Основным оружием таранной атаки в ближнем бою у сяньбийских воинов были копья с железными наконечниками. Удары таких копий были рассчитаны на пробивание брони, вражеских железных панцирей. Таким копьем можно было нанести широкую рваную кровоточащую рану, чтобы вывести из строя противника или его боевого коня. Лошадей накрывали защитной войлочной или кожаной попоной. На голову коня крепился металлический налобник.
Сяньбийская панцирная кавалерия могла эффективно атаковать противника в плотно сомкнутом строю с копьями наперевес. В сяньбийскую эпоху подобную таранную атаку не могла выдержать ни одна конная армия кочевых племен в Центральной Азии, в том числе хуннская. Сяньбийские военачальники, обладая таким преимуществом над своими противниками в ближнем рукопашном бою, должны были стремиться к тому, чтобы максимально сократить перестрелки на дистанции полета стрел и навязать врагу ближний бой.
Наличие высокоэффективного оружия ближнего и рукопашного боя у сяньби давало им определенные преимущества в сражениях с легковооруженной хуннской конницей. Деморализованные частыми военными неудачами в течение последних десятилетий существования государств северных и южных хунну, кочевники не выдерживали организованных таранных атак сяньбийских войск и бежали с поля боя. Чтобы существовать, кочевое государство должно побеждать, иначе оно неминуемо погибнет и навсегда уйдет с исторической арены. В кочевом мире победу одерживает тот, кто сильнее на поле боя или организованнее, кто может противопоставить более сильному врагу мощный оборонительный союз. За победителем идут не только соплеменники, но и недавние враги, поверившие в его непобедимость и предпочитающие быть рядом с сильнейшим и могущественнейшим властителем, а не погибнуть или уйти со своей земли.
Таким образом, последний удар Северному Хунну был нанесен именно Таншихаем. На 6.5 тыс. км от Уссури до меридиана Волги или Урала отодвинулась западная граница его державы, т. е. Таншихай выгнал хуннов из Джунгарии за Тарбагатай и оттеснил динлинов за Саяны, обеспечив монгольскому элементу преимущественное положение в Халхе и Чахаре. Положение это продержалось 400 лет. Динлины потерпели такое сильное поражение, что с этого времени о них больше не было слышно, а для хуннов начался новый период истории.
Лишившись земледельческих районов в Западном крае, хунны двинулись на запад, чтобы отыскать новые, и при этом раскололись снова. "Малосильные" остались в Семиречье, где основали княжество Юебань, просуществовавшее до V в. н.э., а самые сильные ушли в Европу.
Теперь нам остается вкратце проследить судьбу той ветви хуннов, которая стала известна в Европе под именем гуннов.
Западную окраину Великой степи в то время населяли два народа: в Предкавказье жили аланы, на нижней Волге и Урале – угры. Лесостепную полосу Западной Сибири занимали сабиры, принадлежавшие к угро-самодийской группе, а Приаралье – хиониты, осколок древнего европеоидного слоя. Эти последние не были затронуты передвижением хуннов, которые, очевидно, прошли севернее; когда же сабиры проникли в Закавказье, то сходство их с хуннами было отмечено источниками. Но не они, а приуральские угры были тем народом, который приютил беглецов и дал им возможность вновь собраться с силами. Именно с угорских территорий начали хунны свой новый поход на запад, причем угорский элемент составлял их основную боевую силу, и нет оснований сомневаться в том, что оба народа смешались и слились в один новый народ – гуннов.
С 155 г., когда северные хунны оторвались от победоносных сяньбийцев на берегах Волги, до 350 г., когда гунны начали упорную борьбу с аланами, их история совершенно неизвестна.
Самый факт перехода хуннов на запад казался невероятным, так как действительно более чем странно, что целый народ бросился бежать в "никуда". Но если допустить, что хунны знали о культуре Запада и сознательно передвинулись в области, заведомо непригодные для жизни, то все сомнения в переселении их теряют силу. Предлагаемый парадоксальный тезис основан на анализе находок в кургане Ноин-ула. Он отмечает среди найденных произведений искусства немало привозных вещей, а также фрагменты тканей, которые нужно признать греческими. Ткани, аналогичные по материалу, окраске, технике тканья и вышивке, изготовлялись в греческих колониях на берегу Черного моря для скифов и оттуда попадали к хуннам.
А, как известно, с вещами приходят нередко и сведения о тех странах, где они сделаны, и поэтому нет никаких оснований полагать, что хунны не знали, что ожидает их на западе. Наоборот, надо полагать, переход их был продуман и взвешен: отброшенные от границ Китая и Западного края, они должны были стремиться передвинуться к границе другой земледельческой культуры, так как изоляция обрекала их на нищету и гибель.
Пробиться сквозь толщу угров и аланов было очень трудно, и последствия этого сказались на изменении самого облика хуннов, ушедших на запад. За 200 лет с осколком хуннского народа произошли такие изменения, что долгое время ученые не решались отождествлять азиатских хуннов и европейских гуннов. Наконец этот вопрос был решен положительно, но осталась нерешенной проблема несходства тех и других.
С 350 г. гунны входят в сферу европейской медиевистики, но двухсотлетний процесс этногенеза столь интересен, что просто невозможно отмахнуться от рассмотрения его. Не имея никаких сведений по этому периоду, мы вынуждены применить метод интерполяции источников, т. е. сопоставить известные нам данные об азиатских хуннах с известиями европейских авторов IV в. - Аммиана Марцеллина и Иордана.
Аммиан Марцеллин помещает племя гуннов "за Мэотийскими болотами у Ледовитого океана", который, по его мнению, был очень недалеко, т. е. подтверждается локализация гуннов на средней и нижней Волге. Из антропологических черт он отмечает безбородость, считая, что она достигается искусственно, и коренастость: "Все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудовищным видом, что можно принять их за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при постройке мостов". Коренастость – признак монголоидных племен Евразии, свойственный более уграм, чем даже монголам. Очень знаменательно, что римский автор не упоминает о чисто монгольских чертах: скуластости, узких глазах. Эти черты не могли пройти незамеченными, если бы они имели место. Значит, дальневосточных монголоидов Аммиан Марцеллин не видел, а знал только хунно-угорских метисов.
О факте расового смешения, в результате которого возникли гунны, сообщает древнеримский историк Иордан. "По преданию древности, я узнал следующее об их происхождении. Филимер, король готов и сын Гандариха Великого, пятый в порядке лиц, управлявших королевством готов по удалении их с острова Скандзы (Скандинавии), и под предводительством которого его народ вступил в землю скифов, узнал, что среди его народа (вероятно, скифского народа; про свой народ Филимер должен был все знать с детства) водятся какие-то ведьмы, которых он сам называл, на своем родном языке, алиарумнами. По его приказанию они были изгнаны и осуждены блуждать в степях, далеко от лагеря готов. Нечистые духи, увидев ведьм, скитавшихся в пустыне, сочетались с ними и породили этот варварский народ – гуннов".
В этом сообщении характерна деталь "нечистые духи", т. е. пришлые кочевники, мужчины, ищущие женщин среди местного населения. Такое направление метизации более вероятно, чем любое другое. Достаточно представить себе отступавшую с боями орду, которая наверняка теряла обозы, чтобы понять, что женщин хунны в достаточном количестве привезти с Тарбагатая не могли. А раз так, то вполне понятно, что угорский тип должен был торжествовать в их потомстве над крайне монголоидным и европеоидным. Это предположение устраняет все возражения, основанные на несходстве этнографических и антропологических признаков, и само по себе гораздо более соответствует политической ситуации в Срединной Азии II-III вв., которая восстановима благодаря сведению западных и восточных источников. Более того, высказанное предположение дает возможность установить, что различия в культуре и быте должны были возникнуть, и именно такие, какие отмечены источниками. Попробуем разобрать этот вопрос в деталях.
У хуннов было весьма упорядоченное кочевое скотоводство и родовое владение угодьями. Срубы в погребениях указывают на то, что на зимовках хунны строили себе избы. Ничего подобного нет у гуннов. Другой древнеримский историк Аммиан Марцеллин так описывает их быт: "Они никогда не прикрываются никакими строениями и питают к ним отвращение как к гробницам, отрешенным от обычного людского обихода. У них нельзя найти даже прикрытого тростником шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить голод, холод и жажду; и на чужбине они не входят в жилище, за исключением разве крайней необходимости; у них даже не считается безопасным находиться под кровлей". "Все они кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто не может ответить на вопрос, где его родина: он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, вскормлен еще дальше".
Итак, на сцену выступает старинная хуннская кибитка, корабль, перевезший их полторы тысячи лет назад через Гоби. Вообще весь быт напоминает больше жизнь протохуннов, чем упорядоченную державу Модэ. Пища упростилась до предела: "Они так дики, что не употребляют ни огня, ни приготовленной пищи, а питаются кореньями трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут между своими бедрами и лошадиными спинами и скоро нагревают парением". А за 300 лет до того хунны любили лакомиться китайским печеньем. Одежда их теперь холщовая или сшита из шкурок лесных мышей, а в юебаньских курганах полно шелка и керамики. Земледелия гунны не знают совсем, как будто их предки не заводили пашен; железа у них мало, и они употребляют кость для наконечников копий. Но самое главное отличие гуннов от хуннов – утеря высоких форм организации и института наследственной власти. Аммиан Марцеллин пишет: о серьезных делах "все советуются в обычном положении (т. е. верхом). Они не подчинены строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушают все, что попадает на пути". Позднее институт наследственной власти у гуннов восстановился.
Военное поражение отбросило северных хуннов на 2000 лет назад, а метизация с уграми изменила и внешний вид их, и психологический уклад. В новых тяжелых условиях жизни потерялась большая часть культурных достижений прошлого. Только военный строй был сохранен и дал на Западе столь же блестящие результаты, как и на Востоке.
Здесь, я думаю, стоит остановиться – так как все последующее относится уже к истории Европы.
Медитация:
4-й Мастер:
ЭРЭО ТЛПЛ
ЛОО ЭССО
АУО ДАНА
ХЕВА ЛОТТ
ГЕА ОУН
12-й Мастер:
ЛИТАН
ОСТЕР ВУУЛ
СЕТ ТОТ
ЛИЛИТ ГОРН
ЛИТАН
ОСТЕР ВУУЛ
ЙЕНН ЛЕВИС
ХОХ КРОН
© 2001—2024 «Литан» — Центр Открытого Сознания
Графика и дизайн: Ольга Генерозова
Тех. поддержка: Всеволод Кузьмин