Занимаясь Великой Степью, мы постоянно так или иначе оказываемся около Китая. Степняки воюют с Китаем, торгуют с Китаем, вторгаются в Китай, вмешиваются в его дела и т. п. Китай в свою очередь не оставляет их в покое… Периодически поглощая огромные массы степного населения, Китай их растворял в своей среде, «окитаивая» и окультуривая, но и сам, впитывая их разнообразнейший опыт, подвергался глубочайшим трансформациям. Так, Китай поглотил значительную часть хунну, не говоря уже об отдельных не очень крупных скотоводческих племенах. На прошлой лекции мы говорили о державе сяньби, которая сумела создать на севере Китая свое – но китайское – царство, с китайским императором – сяньбийцем! Поэтому, прежде чем продолжать рассматривать «степную» тему, нам нужно снова поглядеть в сторону самого Китая. Мы закончили лекционный курс «Метаистория древнего Китая» на времени завершения правления династии Хань, после чего Китай вступил в эпоху политической раздробленности.
1. Период Троецарствия и попытки объединения Китая под властью империи Цзинь (III-IV вв.)
Цикл подъема, обеспеченного мощью ханьской государственности, возвестившей эру добродетельного правления и установившей относительный социальный мир и ослабление центробежных тенденций в стране, давно канул в Лету. В эпоху наступившего упадка один дворцовый переворот следовал за другим. На смену отшумевшей крестьянской войне, разрушившей обессиленную раздорами Ханьскую империю, пришла губительная для общества междоусобная борьба между ханьскими полководцами и предводителями крупных армий.
Эти внутренние войны разорили хозяйство Китая и обезлюдили страну. За столетие численность населения сократилась с 50—60 до 16—17 млн. Пришла в упадок ирригационная система. Источники свидетельствуют о частых наводнениях и других стихийных бедствиях, а также о голоде, поражавшем целые области. В связи с уменьшением площади обрабатываемых земель и запустением сел резко сократилось общественное производство. Города были разграблены и сожжены, торговая деятельность почти прекратилась.
Китай надолго погрузился в пучину анархии и хаоса, превративших страну в огромное пепелище. Усмиритель восстания «желтых повязок», талантливый полководец и искусный дипломат Цао Цао в 216 г. объединил под своей властью северную часть бывшей империи в бассейнах рек Хуанхэ и Хуайхэ. А в 220 г. его сын Цао Пэй низложил последнего ханьского императора и провозгласил себя главой новой династии Вэй (со столицей в Лояне). Одновременно на юго-западе — в Сычуани — и на юго-востоке — в низовье Янцзы — возникли еще два самостоятельных государства Шу и У. Начался период Троецарствия.
Вэйский правитель Цао Пэй вел успешные войны с кочевниками, а также со своими политическими соперниками. Основу усиления могущества Вэй создали реформы, проведенные еще Цао Цао. Учитывая условия разоренной страны, Цао Пэй отменил подушную подать и снял недоимки. Недостаток рабочей силы он компенсировал путем создания так называемых «военных поселений» в пограничных и внутренних районах, известных еще со времени ханьской династии. За поселениями были закреплены крестьяне-переселенцы и рабы. Военные поселения, ставшие средством восстановления сельского хозяйства и обеспечения армии продовольствием, дали возможность упрочить власть, подавить восстание и вести успешные войны с другими царствами
Достойным соперником царства Вэй стало царство Шу, созданное на юго-западе, в верховьях Янцзы, со столицей в Чэнду. Во главе него встал отпрыск ханьского императорского дома Лю Бэй. Но более всего прославился в Шу Чжугэ Лян — искусный военачальник и мудрый политик. Именно по его инициативе в Шу, как и в государстве Вэй, много внимания уделялось организации сельского хозяйства и совершенствованию военного дела. Со смертью Чжугэ Ляна распри в правящих кругах ослабили Шу, свели на нет все начинания, и скоро царство Шу было присоединено к государству Вэй.
Царство У было основано Сунь Цюанем со столицей в районе современного Нанкина. Отгороженное от севера р. Янцзы, оно долгое время стояло в стороне от междоусобной борьбы. Земли там были мало освоены. Редкое население занималось главным образом подсечно-огневым земледелием.
В эпоху нестабильности широким потоком сюда направлялись уроженцы Севера. Они принесли развитую сельскохозяйственную культуру, прежде всего плужное земледелие и пахоту на волах. Все это способствовало расширению запашки, росту урожайности риса и других культур.
Главной тенденцией в политической жизни Китая в период Троецарствия, приведшей к нестабильности, стало обострение противоречий внутри военно-политической верхушки общества. Губительное для судеб страны противостояние трех государств сопровождалось постоянными войнами. Сначала северяне завоевали государство Шу. Затем, было окончательно покорено ими и царство У. Политическая власть в самом царстве Вэй еще в 249 г. фактически перешла в руки могущественного рода Сыма. Один из его представителей Сыма Чжао объявил себя цзиньским ваном, а после его смерти его сын Сыма Янь низложил правителя царства Вэй и занял престол, назвав свою династию Цзинь. В 280 г., с завоеванием царства У, на смену Троецарствию пришел период, известный в традиционной историографии как Западная Цзинь (265—316). Но объединенным под властью этой династии Китай был недолго. Последствием вторжения западных и северных кочевых племен на Центральную равнину стало перенесение столицы из Лояна на юг. Китай снова оказался раздробленным на отдельные владения.
Заняв трон, Сыма Янь предпринял ряд мер, направленных на централизацию страны. Прежде всего, чтобы укрепить собственную власть, он обратился к традиционному испытанному средству — раздаче уделов в провинциях во владение своим ближайшим родственникам, надеясь на их поддержку. Хозяева уделов, делившихся на три разряда, свободно распоряжались на своей территории как экономическими ресурсами, так и войском. В их ведении были выбор местных чиновников и управление гражданскими и военными делами. Еще при жизни Сыма Яня удельные властители стремились ко все большей самостоятельности, но видимость единой центральной власти еще сохранялась. В этих условиях власть искала средства своего усиления, и в первую очередь — укрепления финансового положения. Между тем в деревне хозяйничали «сильные дома». Воинам своих отрядов, а также домашней страже главы сильных домов предоставляли небольшие участки земли. Бездомных, разоренных и пришлых, называемых в источниках «гостями», они также «сажали на землю», превращая их в лично-зависимых, связанных с хозяином земли рентными отношениями. Казна все более лишалась доходов. Сильные дома захватили огромные пространства земли. Возвышение крупных землевладельцев грозило новым расчленением страны.
В 280 г. Сыма Янь издал указ о надельной системе, послужившей образцом для правителей последующих веков. В условиях, когда перед неокрепшей властью встала извечная проблема, как упорядочить отношения с подданными, восстановить стабильность в обществе, укрепить структуру власти, действия молодого государства были направлены прежде всего на организацию производства, сулившего казне регулярное поступление доходов
Развивая традиционные представления о так называемой «колодезной системе» (цзин-тянь) как прообразе установления идеального баланса между казной и населением во всех аспектах их отношений, Сыма Янь в первую очередь приступил к реформам, направленным на оптимальное соединение незанятых рабочих рук и бесхозной заброшенной земли.
Рассматривая все обрабатываемые земли как казенный фонд, согласно установлению 280 г. власти предоставили каждому трудоспособному возможность получить надел при условии выполнения повинностей в пользу казны. Так, на трудоспособного мужчину в расцвете лет полагался земельный участок (чжань-тянь) в 120 му, из них 50 му подлежало обложению налогом в пользу казны, а урожаем с остальной части надела пользовался сам возделыватель поля.
Основной трудовой единицей считались мужчины и женщины в возрасте от 16 до 60 лет. Они могли претендовать на полный надел. Крестьяне в возрасте 13—15 и 61—65 лет пользовались наделом лишь в половинном размере. С каждого двора, если главой был совершеннолетний мужчина, кроме налога полагалось взимать ежегодно три штуки шелковой ткани и три весовые меры шелковой ваты. Кроме того, крестьяне должны были отработать на казенных работах до 30 дней в году.
Неизвестно, насколько широко указ 280 г. был проведен в жизнь, но очевидно, что степень упорядоченности аграрных отношений в Китае III в., полностью зависимой от силы и крепости новой государственной структуры, нельзя преувеличивать. Даже из текста самого эдикта о надельной системе (дошедшего до нас в «Истории династии Цзинь») следует, что создать оптимальный вариант сочетания интересов казны и землевладельцев удалось лишь в центре, откуда и начиналось, по конфуцианским представлениям, упорядочение пространства Поднебесной. На местах, особенно в пограничных районах, по мере удаления от императорского двора все труднее становилось контролировать подданных, и соответственно норма налогообложения там была меньше. Тем самым в провинции создавались более льготные условия, стимулирующие подъем заброшенных земель.
Надельная система предусматривала также упорядочение отношений казны с чиновниками. Цзиньский правитель провозгласил предоставление им в качестве вознаграждения за службу «должностных наделов», доходы от которых шли в их пользу. Размеры этих земельных наделов зависели от ранга и занимаемой должности и выдавались на время службы. Обрабатывались они лично-зависимыми держателями. Во владениях чиновников высших рангов могло быть не более 50 дворов, освобожденных от казенных повинностей. Реформа в целом не затронула интересы частного землевладения, но создала серьезную угрозу оттока рабочей силы.
Несмотря на провозглашение аграрной реформы (о ней известно лишь из текста указа), стабилизация в стране не наступала. По-прежнему шла борьба за власть и престол, порождая конфликты между центральной властью и владельцами уделов. Одновременно росло народное возмущение. Особенно массовым было движение в Сычуани и Шаньси. Отряды повстанцев нападали на усадьбы сильных домов, чиновников, вторгались в городские поселения. Со смертью Сыма Яня в 290 г. началось соперничество между его родственниками, что вылилось в мятеж восьми ванов. Междоусобная борьба, продолжавшаяся почти 15 лет (291—306), окончательно подорвала силы империи Западная Цзинь. Китай оказался незащищенным перед нашествием кочевников, чья власть на Севере крепла с каждым днем.
2. Нашествие кочевников на Китай
В III—IV вв. в Восточной Азии к северу от Китая шел процесс великого переселения народов, достигшего в Европе границ Римской империи. Он начался с перемещения южных гуннов (нань сюнну), сяньбийцев, ди, цянов, цзе и других племен, которые с севера постепенно продвигались на Среднекитайскую равнину — колыбель этнической общности древних китайцев.
Племена кочевников были естественными хозяевами степей Внутренней Азии. Хотя номады отличались между собой по этническому признаку и принадлежали к различным языковым группам, всех их объединяла родная степь. Из поколения в поколение ее обитатели настолько приспособились к местным условиям, что их культура, все виды деятельности, сама их жизнь, наконец, так тесно сомкнулись с процессами, происходящими в природе, что они стали в известном смысле как бы неотъемлемой частью освоенного ими ландшафта.
Эти молодые народы без труда читали природную книгу родной степи. Мобильные и неприхотливые, они легко преодолевали огромные расстояния, идеально приспособились к степному существованию, и потому противостоять их стремительному натиску оседлым народам было нелегко. Однако в трудную пору погодных ненастий, когда степь не могла прокормить скот и он погибал, кочевники покидали места своего обитания в поисках новых кочевий и все упорнее проникали на север Китая — здесь возникали и гибли, сменяя друг друга, так государства, называемые «высококультурными» китайцами «варварскими».
Как мы помним из истории Хунну, с распадом гуннского союза на Севере южные группы гуннов остались жить в северных районах Шаньси и Внутренней Монголии. Их основным занятием по-прежнему являлось скотоводство. Представители верхушки пяти гуннских племен избирали верховного правителя — шаньюя, который постепенно стал обладать наследственной властью. Шаньюи были издавна связаны родственными отношениями с китайской императорской фамилией, получали в жены китайских принцесс, их старшие сыновья зачастую воспитывались при ханьском дворе. В ставках шаньюев и аристократов скопились значительные ценности. Ханьские императоры стремились наладить отношения с кочевниками.
При дворе шаньюя и глав пяти аймаков служили китайские чиновники. Китайские купцы вели торговлю, вывозили скот. Отряды гуннов не раз приходили на помощь императорам или брали на себя охрану границ. С крушением Ханьской империи шаньюи начали активно вмешиваться в китайские междоусобицы. В начале IV в. раздираемое смутой Цзиньское государство стало легкой добычей кочевников. Китай пережил трагедию национального масштаба. Север страны, огромные территории Срединной равнины в бассейне реки Хуанхэ, был отторгнут степными племенами. Войска Цзиньской империи оказались бессильными против мощной гуннской конницы, занявшей центральные провинции. В 311 г. пал Лоян, а в 316 — Чанъань. Император династии Цзинь был схвачен, подвергнут унижению и казнен. Все причастные к власти в страхе бежали на юг. Придворные, собравшиеся в г. Цзянъе (Нанкин), провозгласили одного из отпрысков дома Сыма императором династии Восточная Цзинь (316-419).
Вслед за гуннами, нанесшими удар империи Западная Цзинь, пришли в движение другие многочисленные племена, кочевавшие вдоль сухопутных рубежей китайской империи.
После гуннов наиболее крупным объединением были племена сяньби, кочевавшие на северо-востоке и занимавшиеся охотой и скотоводством. Их историю мы подробно рассматирвали в прошлой лекции. Их вожди и знать давно уже торговали с китайскими купцами, посылали ко двору дань и заложников, получали титулы и ценные подарки в обмен на обещания прекратить набеги.
Китайские политики издавна пытались использовать сяньбийцев в борьбе против гуннов. Еще с III в. сяньбийские племена делились на несколько крупных союзов. Наиболее многочисленными из них были союзы муюнов, владевших Южной Маньчжурией, и племен тоба, кочевавших во Внутренней Монголии и Ордосе. Племена муюнов заняли Хэбэй, вели против гуннов длительные войны. При поддержке китайцев они создали свое государство Янь.
К богатствам Срединной империи потянулись и обитатели западных краев: племена тибетской группы заняли земли Ганьсу, Шэньси и Нинся. Их знать утвердила царскую власть и образовала государство Цинь. Эти северо-западные племена обладали военным могуществом. Их завоевательные устремления привели к столкновению с муюнами, а затем и с китайцами. Огромное войско, возглавленное Фу Цзянем, правителем Цинь, выступило в поход, преодолевая высокие горные хребты и стремительные реки. Через Хэнань войско государства Цинь двинулось на юго-восток, направляя удар против китайцев, удерживавших прибрежные районы р. Янцзы. В 383 г. у р. Фэйшуй, в бассейне Хуайхэ, они пришли в столкновение с малочисленным войском противника. Полководцы Южного Китая, применив хитрость в стиле древнего военного искусства, нанесли полчищам Фу Цзяня жестокое поражение. Кочевники в панике бежали. Царство Цинь распалось.
Государства, созданные завоевателями на севере Китая, отличались политической нестабильностью. Войны сопровождались обращением в рабство коренного населения. Северный Китай, древнейший очаг культуры с наиболее развитыми и густонаселенными территориями, превратился в арену почти столетней войны. Лишь новое грандиозное нашествие прекратило эти беспрерывные военные столкновения и походы: сяньбийские племена тоба захватили Северный Китай. В конце IV в. их вождь Тоба Гуй был провозглашен императором. Организуя государственный аппарат, он обратился к китайской системе управления. Сломив сопротивление мелких государств племенных союзов, тобийцы в 367 г. вторглись в Китай. На завоеванной территории создавались органы власти по китайскому образцу. Внук Тоба Гуя установил в Северном Китае правление династии Северных Вэй (386—534)
3. Южные и северные государства (IV-VI вв.)
Вторжение кочевников в Северный Китай открыло новую эпоху, названную в традиционной историографии периодом Наньбэй чао — Южных и Северных династий. В это смутное время резко обозначилось противостояние Севера и Юга.
Разрушения, причиненные кочевниками, междоусобные войны, поборы, голод, эпидемии, обрушившиеся на Север, привели к массовому бегству китайцев на юг. Здесь, на землях, богатых природными ресурсами, с мягким благоприятным климатом, довольно редкое население состояло из различных местных племен и сравнительно немногих ханьцев. Новые пришельцы с Севера занимали плодородные долины, теснили исконных жителей, нередко захватывая их поля. Северяне расширяли запашку и осваивали производство риса, создавая оросительные сооружения и активно используя свой многовековой опыт обработки пашен и ирригационного строительства.
На Юге разгорелась ожесточенная борьба за землю. Государственная организация была весьма слаба и не могла отстоять свои притязания на верховную собственность на землю. Фонд государственных земель оставался скудным. Крупные же землевладельцы (сильные дома) брали под свое покровительство беглых, увеличивая за их счет свои хозяйства. Поля крупных владельцев обрабатывались зависимыми от них арендаторами (дянькэ).
В середине V в. южное правительство безуспешно пыталось расширить фонд казенных земель. Но власть императора была весьма слаба, а земли в долине Янцзы и у морского побережья принадлежали пришлой и местной владетельной знати. Все это привело к длительной и напряженной борьбе. В IV в. противоречия между местными и пришельцами с Севера часто выливались в вооруженные столкновения. При дворе Восточной Цзинь плелись тайные заговоры, время от времени власть узурпировали влиятельные сановники.
В конце IV — начале V в. восстание крестьян, членов даосской секты «Пять доу риса», а также рост противоречий внутри правящих кругов привели к падению власти династии Цзинь. После этого сменились еще четыре династии. Власть их императоров обычно не простиралась за пределы столичного района. Считая Янцзы надежной защитой от конников, они и не пытались возвратить китайские земли. Походы на Север предпринимали лишь отдельные полководцы, но они не получали поддержки двора и аристократов. Последние попытки отвоевать Север относятся к первой половине V в. Но южные войска встретили отпор со стороны хорошо организованной конницы тобийцев, завладевших к тому времени Северным Китаем.
Начиная с IV в. на Севере господствовали «варвары». Исконное китайское население занимало подчиненное положение. Ко времени тобийского завоевания страна являла собой картину упадка. Многие поля запустели и поросли сорняками. Тутовые деревья засохли, ирригационная сеть разрушилась, деревни обезлюдели. Города превратились в развалины, их жители были истреблены или бежали на юг. Ремесло сохранилось частично лишь в деревне. Обмен осуществлялся натуральным образом. Функции денег зачастую выполняли шелковые ткани и лошади.
С прекращением нашествий и войн население постепенно возвращалось к «очагам и колодцам». Сильные дома захватывали земли и подчиняли себе землепашцев. Сбор налогов был крайне затруднен, казна все больше пустела. В этих условиях бывшие кочевники, покорившие оседлое население, взяли на вооружение китайский опыт управления. Вэйский двор в лице императора Тоба Хуна, приверженца ханьской культуры, прибегнул к мерам по закреплению права государства в распоряжении землей. В 485 г. императорский указ, устанавливающий некоторое ограничение роста крупных землевладений, способствовал дальнейшему развитию опыта аграрных преобразований, предпринятых еще в государстве Цзинь в III в. и известных как надельная система. Введение надельной системы символизировало стремление упрочить принцип государственности. Четче, чем в 280 г., указ 485 г. фиксировал право крестьян на казенный надел, устанавливал его размеры и обязанности его держателей. Крестьяне от 15 до 70 лет имели право на владение пахотной землей. Женщины получали надел вдвое меньше, чем мужчины. На пахотном поле следовало выращивать зерновые культуры, прежде всего просо. По достижении глубокой старости, при потере трудоспособности или со смертью податного его земля передавалась другому держателю. Купля-продажа и любой вид временной передачи пахотного участка воспрещались, однако на практике этот запрет, как правило, нарушался
Вторую часть надела составляла приусадебная садово-огородная земля, предназначенная для выращивания тутовых деревьев, конопли и овощей. Садово-огородный участок, по существу, считался наследственным, и в случае необходимости его можно было продать или купить. Наследственной числилась и земля, занятая двором-усадьбой.
Держание надела было обусловлено ежегодными налогами — так называемой «триадой повинностей» — зерном, шелковой или конопляной тканью (или ватой) и казенными работами — каждый податной отрабатывал определенное число дней в году. Основой налогообложения считалась чета податных. Налоговая система, предусматривающая соединение земледелия и ремесла в рамках крестьянского двора, отвечала натуральному характеру традиционной общины и естественному разделению труда между мужчиной-пахарем и женщиной-пряхой. Казна стремилась гарантировать свое право на получение постоянного потока налогов. С этой целью в деревне по древним образцам вводилась детализированная система управления. Пять дворов составляли низшую единицу, называемую линь; пять линь составляли ли; пять ли, куда входило 125 дворов, образовывали деревенскую организацию дан.
Эти объединения управлялись сельскими старостами. В качестве вознаграждения старосты частично освобождались от повинностей и налогов. Принцип круговой поруки отражал стремление государства упорядочить отношения с земледельцами, используя для этого кланово-патронимические связи, большие родственные и соседские коллективы в деревне.
Двор как податная единица служил основой учета. Поскольку дворы включали обычно несколько родственных семей, власти добивались выявления и обложения налогами каждой четы и были заинтересованы в разрушении замкнутых общин-дворов. Указ оговаривал введение особых имущественных наделов, начисляемых в виде дополнительных пахотных полей владельцам рабов и рабочего скота, а также многосемейным. На неженатых членов семьи начислялась 1/4, на раба — 1/8, а на вола — 1/10 часть обычного надела.
Чиновникам, состоящим на государственной службе, полагались во временное пользование наделы земли, доходы с которых выступали в качестве натурального жалования. Не занимаясь хозяйством, они лишь кормились с этих наделов пока находились на службе. На этих землях, как и на землях членов царского рода, тобийской знати, сильных домов, работали крестьяне или посаженные на землю буцюй (слуги и домашняя стража), а также пришлые (кэху) и другие категории землевладельцев.
Надельная система не исключала наличия землевладения сильных домов. Укрепление государственной собственности на землю способствовало усилению централизованной империи. Система управления в ней складывалась по древнекитайскому образцу. Процесс китаизации бывшей кочевой знати, оказавшейся у власти, шел сравнительно быстро.
Следующий этап в усвоении китайской культуры сяньбийцами связан с перенесением старой столицы Пинчэн (на северных окраинах Китая) в Лоян. Именно здесь были проведены реформы, означавшие резкий поворот к забвению сяньбийских традиций и к китаизации всех подданных государства. В случае смерти сяньбийца воспрещалось предавать земле его прах в родном северном крае, и теперь его велено было хоронить в Хэнани. Более того, род Тоба стал называться Юань, все 109 сяньбийских двухсложных фамилий были заменены на китайские односложные. При императорском дворе официальным языком стал китайский, а осмелившиеся говорить на родном языке лишались чина.
Тобийские власти добровольно выбрали приемлемый для них путь развития, свойственный китайской цивилизации. Они официально заявили себя преемниками древнего легендарного правителя Хуан-ди, сознательно переняли основы китайской культуры — ритуал и нормы семейной этики, распространенной на общество и государство. В соответствии с китайскими принципами административного устройства был организован и государственный аппарат. Деля по традиции чиновников на девять рангов, власти высшие четыре ранга замещали главным образом представителями сяньбийской аристократии, а остальные пять — знатными китайцами. Уделяя большое внимание происхождению подданных, они стали поощрять браки между сяньбийской аристократией и верхушкой китайской знати.
При дворе запрещалось ношение варварской одежды, и мода на китайское платье скоро распространилась и среди рядового населения. Тобийская верхушка отказалась от своих исконных верований, в том числе и от шаманизма. Политика тобийских властей, усвоивших опыт государственного строительства, и особенно осуществление надельной системы способствовали подъему сельского хозяйства, расширению посевов, увеличению урожаев. Одновременно отстраивались города, ставшие культурными и экономическими центрами, оживилась торговля
Но постепенно тобийский двор все более терял контроль над сильными домами. Северовэйская держава распалась на Западное и Восточное государства. В середине VI в. к власти в них окончательно пришли китайцы.
4. Китайская культура в контексте взаимодействия буддизма, даосизма и конфуцианства
Гибель династии Хань и как следствие этого — общий упадок в стране в период Троецарствия, ослабление центральной власти (этого гаранта социальной стабильности, по конфуцианским представлениям) привели, казалось, к глубоким необратимым переменам. Рушились прежние мировоззренческие стереотипы. Сама жизнь (утверждаемая китайской культурой как высшая ценность) в условиях глобальных коллизий той эпохи оказалась под угрозой уничтожения. Обнаружилась хрупкость бытия и превратность человеческой судьбы.
Казалось, в III—IV вв. проводилось своего рода испытание жизненности самой традиции китайской культуры. Вместе с тем шло ее углубленное постижение, а подлинная преемственность с древней мудростью воспринималась как следование прежде всего самому духу традиции.
В период глубокого духовного кризиса значительную роль в судьбе Китая сыграл буддизм. Учение Будды, проникшее на рубеже новой эры из Индии на Дальний Восток и ставшее здесь мировой религией, оказало влияние на все стороны жизни средневекового общества. Монахи и проповедники приходили сюда через Центральную Азию и обосновывались сначала в Ганьсу, Шэньси и Хэнани. В V в. в южные царства стали также прибывать через Бирму видные вероучители буддизма Хинаяны, которые добились различных льгот при дворе. Но в основном на Дальнем Востоке распространился буддизм в форме Махаяны («Большая колесница», или «Широкий путь спасения»), отличавшийся менее суровыми требованиями к верующим. Строгий аскетизм был обязателен лишь для принявших постриг и стремившихся к нирване монахов. Мирянам же достаточно было соблюдать лишь пять заповедей из десяти, и за свою преданность новой религии; они могли рассчитывать на буддийский рай.
Буддизм учил, что основу мироздания составляет движение частиц — дхарм. Соединяясь или распадаясь, они порождают или прекращают жизнь, составляя длинную цепь перерождений, превращений одного существа в другое. Поскольку миром управляет закон возмездия, добродетельные могут обрести в следующем рождении более совершенную форму, заняв более высокое место в жизни. Напротив, проступки влекут за собой понижение социального статуса и даже перевоплощение в животное. Таким образом, восхождение или падение человека зависит от кармы, т.е. суммы поступков в этой жизни (равно как и во всех предыдущих воплощениях), определяющих будущее после смерти.
Четыре важнейшие истины, изреченные основателем вероучения Буддой — Сиддхартха Гаутамой (Шакья-Муни, VI—V вв. до н.э.),— гласили, что жизнь неотделима от страданий. Избавиться от них можно лишь с прекращением круговорота перерождений, что достигается примерным поведением. Будда наметил восьмичленный путь спасения, следование которому обеспечивало прекращение перерождений и растворение в нирване. Что касается махаянской традиции, то длительная цепь перевоплощений самосовершенствующихся личностей должна была приводить в рай, а не к нирване. При этом верующий не был одинок: в достижении спасения ему помогали бодхисатвы. Эти существа, стремящиеся к просветлению, совершая свой высокий нравственный подвиг и достигнув состояния нирваны, из альтруистских мотивов не становились буддами, а оставались в колесе перерождений. Они предпочитали подчиняться законам кармы ради того, чтобы оказать помощь в обретении спасения всем живым существам, в том числе и человеку.
Одна из причин популярности буддизма состояла в том, что он открывал каждому перспективу индивидуального спасения и тем самым утверждал самоценность отдельной личности, в то время как конфуцианство рассматривало человека исключительно в рамках семьи и государства.
Как мировая религия буддизм с его этикой равенства людей и всеобщего сострадания играл важную интегрирующую роль в обществе, удовлетворяя потребности человека в стабильных формах жизни и психологического комфорта. Постепенному усилению позиции буддизма во многом благоприятствовала общая социально-политическая обстановка III-VI вв. с ее кризисами, междоусобицами и неустойчивостью бытия. Стены монастыря давали реальную защиту от постоянных смут, здесь совершались погребальные церемонии, поминовения павших воинов, обещавшие им жизнь в раю. Но более всего монастыри привлекали возможностью освободиться от налогов и притеснений властей. Обитель буддизма притягивала к себе и обездоленный люд, изгнанный со своей земли кочевниками. Здесь же богатые аристократы обретали душевный покой и уединение. Приобщение к китайскому буддизму было тем легче, что он предусматривал наряду с общиной (сангхой) монахов существование буддистов мирян, в чью обязанность входила поддержка монахов и пожертвования монастырям.
В III—IV вв. вокруг столичных центров — Лояна и Чанъаня — действовало около 180 буддийских монастырей, храмов и кумирен, а к концу V в. в государстве Восточная Цзинь их насчитывалось уже 1800 с 24 тыс. монахов. Некогда чужеземная религия, быстро адаптировавшись к новой обстановке, впитала местную обрядность, признала культ предков и другие народные культы, включила в свой пантеон святых древних мудрецов и мифических героев Китая. В буддизме на первый план вышли те идеи и принципы, которые более всего соответствовали традиционным китайским нормам и идеалам.
В ходе своего распространения буддизм подвергся значительной китаизации. Первоначально он вообще воспринимался как одна из сект даосизма. Так, уже в IV в. считалось, что Будда — это воплощение Дао. В целом даосизм, обеспечивавший преемственность культурного самосознания китайцев, выполнял роль посредника между буддизмом и народными верованиями. Недаром для толкования важнейших индо-буддийских понятий сначала использовались знакомые китайцам термины религиозного даосизма, и лишь позднее, в V в., перешли к непосредственной транскрипции буддийских терминов.
В условиях неприязненного отношения к буддизму как иноземному учению доказывалось полное совпадение буддийской морали и нравственного идеала китайской традиции. Буддизм даже находил объяснение необходимости ухода от мира, что было немыслимо с точки зрения конфуцианства.
Китайский буддизм был многолик. Его многочисленные секты обязаны своим происхождением разным вероучителям — патриархам и переводчикам сутр. Секты тяготели к тому или иному региону (пути развития Севера и Юга Китая существенно различались), обслуживали социокультурные потребности различных групп.
Со временем проповедников буддизма из Индии и «Западного края» сменили китайские. На Севере деятельность кучарского монаха Кумарадживы (прибыл в Чанъань в 402 г.) по переводу сутр проходила под знаком усвоения канона в его индийском варианте.
Ученик Кумарадживы Дао-шэн (умер в 434 г.), опираясь на махаянистскую нирвану-сутру, выдвинул тезис о природе Будды во всем живом и отстаивал возможность внезапного просветления и спасения для каждого
Большой вклад в китаизацию буддизма внес первый китайский патриарх буддизма и первый переводчик сутр Дао-ань (312—384), основатель монастыря в провинции Хубэй. Он разработал также образцовый монастырский устав и ввел единый фамильный знак Ши (от рода Шакья, из которого происходил Будда). С его именем связано также утверждение культа Будды грядущего — Майтрейи, ставшего самым популярным божеством на всем Дальнем Востоке. Изображение Майтрейи в виде толстобрюхого монаха с глуповатой улыбкой, до срока скрывающей мудрость Будды, символизировало ожидание эры всеобщего благоденствия. Вожди крестьянских движений нередко объявляли себя возродившимся Майтрейей, а культ его занимал центральное место в идеологии тайных обществ.
Вторым китайским патриархом буддизма, его блестящим популяризатором был ученик Дао-аня — Хуэй Юань (334-417), основатель монастыря в провинции Цзянси. Он положил начало южнокитайскому амидизму, в основе которого был культ Будды — Владыки Западного рая — Амитабы, связанный с мечтой о возрождении после смерти и райском будущем в царстве «чистой земли». Предполагалось, что молитвы Амитабе и даже одно лишь произнесение его имени способны даровать вечную жизнь в этом обетованном рае. Сторонники амидизма, разделявшие тезис о равенстве мужчин и женщин, питали и стимулировали деятельность других тайных обществ и многочисленных крестьянских восстаний.
Внедрение в китайское сознание буддизма привело к расширению культурного горизонта страны. Рост контактов с народами Индокитая и Индии стимулировался паломничеством ученых монахов к святым местам. Так, в 399—415 гг. Фа Сянь описал свое путешествие в Индию в «Записках о буддийских царствах». Вместе с ответными религиозными миссиями в Китай прибывали иностранные купцы. Внешние связи способствовали развитию мореплавания и судостроения, расширяли знания о дальних, незнакомых странах.
Успешное распространение буддизма объяснялось рядом важных причин. Прежде всего конфуцианство как официальная идеологическая доктрина империи в годы ее глубокого кризиса ушло на второй план. Создавшийся своеобразный духовный вакуум заполнили буддизм и даосизм. Даосизм, пережив поражение, связанное с восстанием «желтых повязок» в конце Хань, в III—VI вв. вновь обрел прежние позиции и наряду с буддизмом стал популярной религией. Своеобразное государство даосских патриархов из рода Чжан, сформировавшееся на окраинах развалившейся Ханьской империи, на протяжении веков снабжало страну образованными и хорошо подготовленными для выполнения повседневных обязанностей даосскими проповедниками, гадателями, врачевателями, алхимиками, геомантами и т.п. К их услугам охотно прибегали едва ли не все китайцы как в северных, так и в южных царствах. По буддийскому образцу даосы создали монастыри, ставшие очагами культуры. Именно там писали трактаты даосские ученые монахи, заложившие основу «Дао-цзана», аналога буддийской Трипитаки (компендиум текстов). Наиболее интересным из даосских трудов этого времени стал трактат Гэ Хуна «Баопуцзы», в котором наряду с алхимическими изысканиями и рассуждениями о бессмертии ощутимы и попытки сближения даосизма с конфуцианством.
Что касается конфуцианства, то его влияние в годы кризиса было более ощутимо на уровне образованной элиты, причем не только и не столько при дворах правителей (вначале лишь на Юге, позже, по мере китаизации северных варваров, и на Севере, особенно в государстве тобийцев Северное Вэй), сколько в китайской деревне, оставшейся со времен Хань под влиянием сильных домов. Последние издревле были склонны к усвоению конфуцианских добродетелей, что создавало в деревне устойчивый фундамент для признания их патерналистской позиции. Выходцы из образованных представителей сильных домов воспринимались всеми как старшие и требовали к себе должного уважения. Утвердившись в рамках своих и соседних деревень, эти ревнители конфуцианства возрождали на массовом уровне древнее учение. Из числа этой элиты по мере стабилизации политической обстановки выдвигались и чиновники, постепенно составляющие остов привычной для Китая бюрократической структуры
Расширение культурного горизонта привело к качественному сдвигу в самом способе мышления, обретавшем целостность и универсальность древней мудрости. Неповторимым колоритом отличалась противоречивая интеллектуальная жизнь образованной элиты. В своем кругу они обратились к практике свободных дискуссий, так называемых «чистых бесед». Их темой становились как традиционно конфуцианские, так и вызванные к жизни новыми веяниями метафизические проблемы, в том числе рассуждения о бессмертии либо о буддийской нирване, о высшем предназначении человека, его отношениях с природой, обществом и государством.
При этом ученые конфуцианцы отнюдь не гнушались верованиями народного, т.е. широко распространившегося среди китайского народа, даосизма. Об этом, в частности, свидетельствует появление в IV в. знаменитой книги конфуцианца (чиновника при цзиньском дворе) Гань Бао «Coy шэнь цзи» («Записки о поисках духов»), в которой были собраны даосские истории о необычном и удивительном.
Наглядным выражением глубокого духовного перелома стал стиль жизни, отраженный в сборнике «О мире новые рассказы» («Ши шо синьюй»). «Знаменитые мужи», духовные лидеры той поры, своим поведением отрицали омертвевшую форму официального ритуала, все более перестававшего выполнять (как это было в древности) роль социального регулятора в обществе. Вошло в моду демонстративное манкирование служебными обязанностями. Прямой вызов конфуцианской добропорядочности (вплоть до пренебрежения погребальным ритуалом) выражался в подчеркнутой неряшливости, в изъявлении антипатии к сильным мира сего.
Провозглашенный знаменитым поэтом Цзи Каном принцип «переступить ритуал и утвердить естественность» стал реакцией на схоластику ханьского конфуцианства. Раскованная жизнь «знаменитых мужей», запечатленная в метафоре «стиль ветра и потока», ярко выражала экологичность китайской культуры. Ведь природа как фундаментальное начало всей жизни, включая человека, выступала его учителем (по-китайски — «прежде рожденным»). К познанию истины, природной по своей сути, была обращена личность художника-творца, вторящего целостности Неба и Земли.
Восторг от познанного изливался в стихе, выплескивался на свиток белого шелка. На стыке живописи и поэзии рождалось искусство каллиграфии, выявляя живописность китайского иероглифа, несущего зримые черты пиктограммы, картины, символа. Вершиной устремленности к познанию природы и мира человека стало непревзойденное искусство каллиграфа Ван Сичжи (307—365). Равняясь на древних мудрецов, постигавших в малом целое, он утверждал, что «почерк выдает злодея».
Продолжая традиции древнего династийного историописания, Фань Е составил «Историю Позднеханьской династии» («Хоуханьшу»). Проникнутая гражданским пафосом история противостояния трех государств «Сань го чжи» (III в.) была посвящена теме ответственности человека за содеянное им. Показательно, что династийный труд запечатлел взаимодействие фольклорной и летописной традиций. В то время как бродячие сказители — «толкователи книг» — вели свое повествование по канве династийной истории, последняя впитывала в себя дух народных преданий, буддийских сутр и даосских трактатов.
Социальные конфликты и нашествия кочевников, происходившие в III—V вв., не нарушили преемственности китайской культуры, хотя и вызвали некоторый ее упадок. Однако вскоре пульс интеллектуальной жизни был восстановлен.
В Цзянькане — столице Восточной Цзинь — жили видные ученые и писатели. В области математических знаний прославился ученый Цзу Чунчжи. Мыслитель Фань Чжэнь в трактате «О смертности духа» (507) опровергал тезис о бессмертии души. Свои имена прославили поэты. Наиболее ярким талантом выделялся Тао Юаньмин (365—427) — автор утопии «Персиковый источник».
В общении ханьцев — носителей древней оседлой культуры — с молодыми народами степи на бытийном уровне не всегда легко было выявить минусы и плюсы. Ведь нередко и мелкие конфликты, и войны в масштабе крупных временных циклов в конечном счете неожиданно оборачивались взаимокультурными приобретениями двух сторон. Особое место в этом общении занял буддизм, ставший духовной скрепой культурного взаимодействия ханьцев с их кочевыми соседями.
Именно с III—V вв. в плавильном котле этносов шло интенсивное и плодотворное взаимообогащение культур. Достаточно сказать, что кроме буддизма, пришедшего в Китай через степь, ханьцы заимствовали многое у кочевых соседей (и превратили в свое): седло, короткие куртки и штаны, отдельные виды головных уборов и мебели, различные продукты скотоводства, музыкальные инструменты и мотивы, танцы. Усвоение достижений степняков во многом способствовало сложению уникальной китайской этнокультуры, впитавшей эти инокультурные элементы на своей собственной основе.
Но что стояло на Тонком плане за процессами взаимопроникновения этих в чем-то даже диаметрально противоположных культур? В дальнейшим мы поговорим об этом подробнее, но сейчас отметим некоторые отдельные моменты.
И у степняков, и у китайцев была своя идеология, были свои традиции, свои ритуалы, свои способы взаимодействия с сущностями, с умершими, свои инкарнационные круговороты, свои способы организации кармического материала и реализации кармы.
В Китае официальная идеология, созданная Конфуцием и приспособленная усилиями У-ди и Дун Чжуншу к потребностям огромной империи, не только выдержала все выпавшие на долю страны нелегкие испытания, но и на деле доказала свою жизнеспособность. Понятие ритуала (ли) стало центральным в конфуцианстве, причем происходило слияние мистических доктрин с государственным управлением. Напомним, ритуал, согласно Конфуцию, связывает мир посюсторонний и мир предков, духов и великих мудрецов. Ритуал устанавливал связь между миром ныне живущих и миром ушедших поколений. Нарушить ритуал означало прервать связь, прервать сообщение между мирами и тем самым нарушить баланс во всем мире.
Однако к концу эпохи Хань произошло как бы выхолащивание традиций – слепое следование внешней форме древних уложений сыграло с конфуцианцами дурную шутку — внутреннее содержание ритуала оказалось утраченным, и восстановить его не представлялось возможным. Мы об этом говорили в «китайской» лекции 9, повторяться не будем.
Однако конфуцианская традиция продолжала оставаться фундаментом китайской цивилизации. На верхнем уровне империи шли деструктивные процессы, в огне войн и варварских нашествий гибли миллионы, но те, кто продолжали жить, в этих условиях оставались не просто китайцами, но и прежде всего конфуцианцами. Конфуцианцами становились «окитаившиеся» степняки, и ритуал по-прежнему играл определяющую роль в их жизни. Но само «внутреннее наполнение» ритуала не могло не измениться. И тот факт, что, начиная с эпохи Хань древние ритуалы не столько воспроизводятся, сколько создаются заново, можно оценивать по-разному. Была ли переработанная и переиначенная ритуальная практика тем самым «опустошена» или просто трансформирована в соответствии с новыми реалиями Тонкого плана? Или налаживалась новая система магической коммуникации с потусторонним миром, требующая и видоизмененной системы ритуальных обрядов? К этой теме мы еще вернемся.
Медитация 8-й Мастер:
СООК РОН
ЭТОЛ ТООН
СИОН АУО
ХАА ИНН
ПРИСЦЕЛЬС ОСТЕР
Временной Литан
ВУУЛ КООТ АГАР СС СИОН ФЕР АУО ТАН ДАНА РА ЭНА ЭРИС ЛИТАН
© 2001—2024 «Литан» — Центр Открытого Сознания
Графика и дизайн: Ольга Генерозова
Тех. поддержка: Всеволод Кузьмин