Лекция 9

Римская империя II .

 
Мы сегодня снова будем говорить об истории, так как без этого невозможно будет понять все дальнейшие невероятно сложные процессы.
Рим был агрессивно милитаристским обществом, которое воспринимало войну как высший подвиг. Общая численность вооруженных сил Римской империи при Августе достигла трехсот тысяч человек. Постоянная римская армия, созданная Августом, просуществовала около четырех столетий. Это была регулярная армия, твердая опора Римской империи в ее внутренней и внешней политике.
Именно воинская доблесть ценилась в Риме превыше всего. Военные подвиги того или иного деятеля рассматривались как наивысшие заслуги перед народом и государством. Существовал еще с давних времен обычай после каждой существенной победы устраивать военачальнику торжественный триумф.
Триумф — торжественное вступление в столицу победоносного полководца и его войска. Триумф выработался постепенно из простого вступления в город возвращавшихся по окончании войны солдат и из обычая военачальников приносить благодарение богам, даровавшим победу. С течением времени Триумф стал считаться высшей наградой военачальнику, которой имел империй и вёл войну в качестве главнокомандующего, не подчиняясь власти другого полководца. Триумф давался лишь по окончании войны, которая сопровождалась тяжким поражением врагов – если было убито не менее пяти тысяч врагов. В силу специального закона, триумфаторы получали на день своего триумфа империй (неограниченную власть) в городе. Триумфатор надевал вышитую пальмовыми ветвями тунику, украшенную золотыми звёздами пурпуровую тогу, позолоченную обувь, в одну руку брал лавровую ветвь, в другой держал богато украшенный скипетр из слоновой кости с изображением орла наверху; на голове его был лавровый венок. Он ехал, стоя на круглой позолоченной колеснице, запряжённой четырьмя конями. Вместо лошадей иногда впрягались слоны, олени и другие животные. Триумфальная колесница составляла центр всего шествия, которое открывалось сенаторами и магистратами. Сзади шли музыканты. Для публики, теснившейся по всему длинному пути процессии в праздничных костюмах, с венками из цветов и зелени в руках, особенный интерес представляла та часть шествия, в которой победитель старался блеснуть многочисленностью и богатством захваченной военной добычи.
В древнейшую эпоху, пока Рим вёл войны со своими бедными соседями, добыча была проста: главную часть её составляло оружие, скот и пленники. Но когда Рим стал вести войны в богатых культурных странах Востока, победители привозили иногда так много добычи, что приходилось растягивать триумф на два, три дня. На особых носилках, на колесницах или просто в руках, несли и везли множество оружия, вражеские знамёна, впоследствии также изображения взятых городов и крепостей и разного рода символические статуи, затем таблицы, на которых были надписи, свидетельствовавшие о подвигах победителя или объяснявшие значение проносимых предметов. Иногда тут же были произведения завоёванных стран, редкие звери и т. п. Часто несли драгоценную утварь, золотую и серебряную монету в сосудах и драгоценные металлы, иногда в громадных количествах.
Культурные страны, особенно Греция  и другие местности, где утвердилась эллинистичческая образованность, давали для триумфа много художественных сокровищ, статуй, картин и т. п. Несли также золотые венки, поднесённые победителю разными городами. Особенно ценное украшение триумфа составляли в глазах римских полководцев знатные пленники: побеждённые цари, их семейства и помощники, вражеские военачальники. Некоторых из пленников во время триумфа убивали, что в древнейшую эпоху имело характер человеческой жертвы, но были примеры и из более позднего времени.
Триумфатора окружали дети и другие родственники, за ними стоял государственный раб, державший над его головой золотой венок. Раб время от времени напоминал триумфатору, что тот всего лишь смертный, и ему не следует слишком гордиться. За триумфатором двигались его помощники, легаты и военные трибуны верхами; иногда за ними шли освобожденные триумфатором из плена граждане, совершали шествие солдаты в полном убранстве, со всеми наградами, которые они имели. Начинаясь на Марсовом поле, подле триумфальных ворот, шествие проходило через два наполненных народом цирка, затем через форум поднималось на Капитолий. Там триумфатор посвящал Юпитеру лавры и приносил пышную жертву. Затем шло угощение магистратов и сенаторов, часто солдат и даже всей публики; для последней устраивались ещё игры в цирках. Иногда полководец давал публике и подарки. Подарки солдатам были общим правилом и достигали иногда значительных сумм (так, солдаты Цезаря получили по пяти тысяч денариев).
В императорский период триумфы сделались исключительным достоянием самих императоров, что объяснялось как нежеланием последних давать своим подданным эту высшую почесть, так и тем обстоятельством, что император считался главнокомандующим всеми военными силами империи.
Мы говорили в прошлый раз о проблемах с престолонаследованием в Римской империи. С эзотерической точки зрения то, что наследование не было строго по родству, было даже хорошо, поскольку давало возможность выбирать из нескольких претендентов более пригодного, другое дело, что этот принцип тоже давал сбои из-за сильнейших инвольтаций Нижних Зон.
Была большая проблема воплотить и привести к власти «нужного» человека. В прошлой лекции мы коротко упоминали о Гер­ма­нике, который был усы­нов­лен­ Тибе­ри­ем и мог бы стать его достойным преемником. Его полное имя было Юлий Цезарь Клавдиан  (15 г. до н.э. - 19 г. до н.э.), он был старшим сыном прославленного сенатора Друза Старшего и племянником Тиберия, внуком Августа и Ливии. Став знаменитым римским полководцем, прозвище «Германик» он получил за многочисленные победы над германскими племенами. Его отец также носил это прозвище за те же заслуги.
Как пишет Светоний, Гер­ма­ник, как никто дру­гой был наде­лен все­ми телес­ны­ми и душев­ны­ми дос­то­ин­с­т­ва­ми: ред­кая кра­со­та и храб­рость, заме­ча­тель­ные спо­соб­но­с­ти к нау­кам и крас­но­ре­чию на обо­их язы­ках, бес­при­мер­ная доб­ро­та, горя­чее жела­ние и уди­ви­тель­ное уме­ние снис­кать рас­по­ло­же­ние наро­да и заслу­жить его любовь. Вра­га он не раз одоле­вал вру­ко­паш­ную. Германик не страшился сам вступать в бой и с мечом в руках бросался в самую гущу сражений. За это воины восхищались им и считали своим героем и лидером. Выс­ту­пать с реча­ми в суде он не пере­с­тал даже после три­ум­фа. Сре­ди памят­ни­ков его уче­но­с­ти оста­лись даже гре­че­ские коме­дии. Даже и в поезд­ках он вел себя как про­с­той граж­да­нин. Встре­чая гроб­ни­цы зна­ме­ни­тых людей, всю­ду при­но­сил жерт­вы. Остан­ки пав­ших при пора­же­нии Вара, истлев­шие и раз­бро­сан­ные, он решил похо­ро­нить в общей моги­ле и пер­вый начал сво­и­ми рука­ми соби­рать их и сно­сить в одно мес­то. Даже к хули­те­лям сво­им, кто бы и из-за чего бы с ним ни враж­до­вал, отно­сил­ся он мяг­ко и незло­би­во; даже на Гнея Пизо­на, кото­рый отме­нял его ука­зы и при­тес­нял его кли­ен­тов, он стал гне­вать­ся толь­ко тогда, когда узнал, что тот поку­ша­ет­ся на него кол­дов­с­т­вом и ядом; но и тогда он удо­воль­с­т­во­вал­ся лишь тем, что по обы­чаю пред­ков отка­зал ему в сво­ей друж­бе, а домо­чад­цам заве­щал, если с ним что слу­чит­ся, ото­мс­тить за него.
Он пожал обиль­ные пло­ды сво­их доб­ро­де­те­лей. Род­ные так ува­жа­ли его и цени­ли, что сам Август — не гово­ря  об осталь­ных род­с­т­вен­ни­ках — дол­го коле­бал­ся, не назна­чить ли его сво­им наслед­ни­ком и, нако­нец, велел Тибе­рию его усы­но­вить. А народ так любил его, что когда он куда-нибудь при­ез­жал или отку­да-нибудь уез­жал, то из-за мно­же­с­т­ва встре­ча­ю­щих или про­во­жа­ю­щих даже жизнь его ино­гда быва­ла в опас­но­с­ти; когда же он воз­вра­щал­ся из Гер­ма­нии после усми­ре­ния мяте­жа, то все пре­то­ри­ан­ские когор­ты выс­ту­пи­ли ему навстре­чу все, хотя при­ка­за­но было выс­ту­пить толь­ко двум, а народ рим­ский, без раз­бо­ра сосло­вия, воз­рас­та и пола, высы­пал встре­чать его за два­дцать миль.
Когда в 14-м году на престол вступил император Тиберий, солдаты уговаривали Германика захватить верховную власть в Риме. Когда тот отказался, легионеры подняли серьезный бунт, который ему удалось усмирить с большим трудом. Император Тиберий видел в талантливом племяннике серьезную угрозу своему нахождению на троне, так как солдаты не раз избирали императорами своих любимых военачальников. Тиберий отправил Германика на должность проконсула восточных провинций Рима, но на самом деле это было почетной ссылкой. И в сирийском городе Антиохия Германик неожиданно умер, будучи в самом расцвете сил (34 года). Его гибель вызвала у римлян обоснованные подозрения в том, что выдающийся полководец был отравлен наместником Сирии Гнеем Пизоном по прямому указанию императора. Весть о кончине Германика была встречена в столице и в легионах с чувством искренней и глубокой скорби и печали.
В день, когда он умер, люди осы­па­ли кам­ня­ми хра­мы, опро­ки­ды­ва­ли алта­ри богов, неко­то­рые швы­ря­ли на ули­цу домаш­них ларов. Даже вар­ва­ры, кото­рые вое­ва­ли меж­ду собой или с Римом, пре­кра­ти­ли вой­ну, слов­но объ­еди­нен­ные общим и близ­ким каж­до­му горем; неко­то­рые кня­зья отпу­с­ти­ли себе боро­ду и обри­ли голо­вы женам в знак вели­чай­шей скор­би; и сам парфянский царь царей отка­зал­ся от охот и пиров с вель­мо­жа­ми, что у пар­фян слу­жит зна­ком тра­у­ра. Ника­кие уве­щева­ния, ника­кие ука­зы не мог­ли смяг­чить народ­ное горе, и плач о нем про­дол­жал­ся даже в декабрь­ские празд­ни­ки. Сла­ву умер­ше­го и сожа­ле­ние о нем усу­гу­би­ли ужа­сы после­ду­ю­щих лет, и всем не без осно­ва­ния каза­лось, что про­рвав­ша­я­ся вско­ре сви­ре­пость Тибе­рия сдер­жи­ва­лась дото­ле лишь ува­же­ни­ем к Гер­ма­ни­ку и стра­хом перед ним.
Германик был женат на Агрип­пине, доче­ри Мар­ка Агрип­пы и Юлии, и имел от нее девять детей. Двое из них умер­ли во мла­ден­че­с­т­ве, один — в дет­с­т­ве: он был так мило­ви­ден, что Ливия посвя­ти­ла в храм Капи­то­лий­ской Вене­ры его изоб­ра­же­ние в виде Купидо­на, а дру­гое поме­с­тил в сво­ей опо­чи­вальне Август и, вхо­дя, вся­кий раз цело­вал его. Осталь­ные дети пере­жи­ли отца — три дево­чки: Агрип­пи­на, Дру­зил­ла и Ливил­ла, пого­д­ки, и трое маль­чи­ков, Нерон, Друз и Гай Цезарь (известный как Калигула). Из них Неро­на и Дру­за сенат по обви­не­нию Тибе­рия объ­явил вра­га­ми госу­дар­с­т­ва.
Тиберий, который умер в 37-м году, оставил после себя завещание, где всю свою власть делил между Калигулой и своим внуком Тиберием Гемеллом, однако Калигула, придя к власти, объявил завещание недействительным и вскоре казнил Гемелла.
Наверное, нет в истории Римской империи более негативного персонажа, чем император Гай Калигула. Несмотря на свое недолгое правление (37–41 годы н. э.), он умудрился оставить о себе такую славу, что прозвище его стало символом самых безумных и отвратительных деяний во всей последующей истории Империи. Гай Цезарь, прозванный Калигулой, приходился императору Тиберию внучатым племянником. Дед его, Друз, был младшим братом императора Августа, а отец – знаменитый и чрезвычайно любимый римлянами Германик – был усыновлен Тиберием по приказу Августа. С самого своего рождения в 12-м году Гай постоянно проживал вместе с родителями в военных лагерях, и прозвищем своим Калигула (Сапожок) он был обязан легионерам, так как ходил в перешитой под него одежде рядового солдата.
Страшные удары, постигшие позже семейство Германика, миновали Гая стороной. Вместе с отцом он совершил в 19-м году поездку в Сирию. Вернувшись оттуда после смерти отца, он жил сначала у матери, Агриппины, потом у Ливии, своей прабабки; когда та умерла в 29-м году, он произнес над ее телом похвальную речь. Затем он перешел жить к своей бабке Антонии.
После загадочной смерти Тиберия (в которой, как многие считают, он принял непосредственное участие) войско и население принесли Гаю присягу, а сенат оформил его права. Префект претория Макрон (который, возможно, был его соучастником) также стал на его сторону, что сыграло решающую роль. Внук Тиберия Гемелл был устранен от сонаследования. Избирая Калигулу императором, все надеялись, что он будет похож на своих предков. Светоний так говорит о начале правления Калигулы: «Когда он сопровождал в Рим тело Тиберия, несмотря на то, что он был в трауре, народ по пути встречал его огромными ликующими толпами, с алтарями, с жертвами, с зажженными факелами, напутствуя его добрыми пожеланиями, называя его ласковыми именами». А когда он вступил в Рим, ему тотчас была поручена высшая и полная власть по единогласному приговору сената и ворвавшейся в курию толпы, вопреки завещанию Тиберия, который назначил ему сонаследником своего несовершеннолетнего внука. Калигула и сам делал все возможное, чтобы возбудить к себе любовь в людях. Тиберия он с горькими слезами почтил похвальной речью перед собранием и торжественно похоронил. Тотчас затем он отправился собрать прах матери и братьев, приблизился к их останкам благоговейно, положил их в урны собственными руками и с великой пышностью доставил в Рим. В память их он установил ежегодные поминальные обряды. После этого в сенатском постановлении он сразу назначил бабке своей Антонии все почести, какие воздавались когда-то Ливии, вдове Августа; дядю своего, Клавдия, взял себе в товарищи по консульству; своего троюродного брата Тиберия Гемелла (родного внука Тиберия) в день его совершеннолетия усыновил и поставил главою юношества. Он помиловал осужденных и сосланных по всем обвинениям, оставшимся от прошлых времен. Должностным лицам он разрешил свободно править суд и даже сделал попытку восстановить народные собрания. Он облегчил налоги и многим пострадавшим от пожара возместил их убытки. Дважды устраивал он всенародные раздачи по триста сестерциев каждому римлянину. Устраивал он много раз и всевозможные зрелища на потеху всему народу. В первый же год он завершил строительство храма Августа, который Тиберий начал было строить, но так и не закончил, несмотря на то, что правил двадцать с лишним лет. При нем же начали строить водопровод из области Тибура».
Но недолго музыка играла! Вскоре после своего вступления на трон, в конце 37-го года н. э. император внезапно заболел. Возникли серьезные сомнения в его выздоровлении, а поскольку до тех пор он проявлял себя как мудрый и человеколюбивый монарх, в Риме и по всей Империи совершались жертвоприношения за его выздоровление. Светоний пишет, что «множество людей ожидало на Палатине перед резиденцией императора сообщений врачей». К сожалению, сейчас неизвестно содержание тех сообщений, но некоторые выводы сделать можно. Известно, что болезнь императора сопровождалась горячкой и что когда, спустя несколько месяцев, он выздоровел, то совершенно изменился. Он вел себя так, что окружающие терялись в догадках. «Но вдруг, предав сначала казни нескольких невинных людей на основании различных обвинений, он словно показал лик зверя, глотнувшего крови, и потом целое трехлетие прошло в том, что весь мир осквернялся многообразными казнями сенаторов и самых выдающихся людей», – так говорит о начале террора Калигулы Светоний.
Калигула как будто перешагнул всякие барьеры. Начались безумные кровавые оргии, беспричинные казни и изгнания. То есть на лицо было типичное сумасшествие, и вызвано оно было именно странной болезнью, перенесенной императором. Исследовав симптомы болезни и сопоставив их с последующим поведением «больного», современные ученые-медики пришли к простому и достаточно убедительному выводу: кровавый монстр и тиран, осуждаемый всеми историками Рима и позднейших времен, был попросту умалишенным. А причиной, видимо, стала тяжелая вирусная инфекция, которая проявилась в виде энцефалита, то есть воспаления мозга. Нарушение психики в результате воспаления мозга – явление нередкое. В случае с Калигулой, выражаясь медицинским языком, «речь идет о структурных нарушениях в лобных долях мозга, которые привели к потере барьеров, разрушении общественных навыков и, наконец, к разрушению личности и слабоумию». С эзотерической точки зрения, с ним произошло множественное одержание.
Однако есть свидетельства, что свой крутой нрав молодой Гай Калигула начал проявлять еще в юности. В 31-м году, девятнадцати лет от роду, он был вызван императором Тиберием на Капри. К этому моменту по приказу впавшего в ярость полусумасшедшего Тиберия его старший брат уже был убит, а мать и другой брат находились в заточении. На Капри многие из окружения императора хитростью или силой пытались вызвать у Калигулы выражение недовольства, но он ни разу не поддался искушению: казалось, он вовсе забыл о судьбе своих ближних, словно с ними ничего не случилось. А все, что приходилось терпеть ему самому, он сносил с невероятным притворством. Однако уже тогда не мог он обуздать свою природную свирепость и порочность. Он с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях жертв Тиберия, а по ночам, в накладном парике и длинном платье, бродил по притонам, с большим удовольствием плясал и пел на сцене. Тиберий поощрял это, надеясь таким образом укротить его лютый нрав. Проницательный старик видел его насквозь и не раз говорил, что Гай живет на погибель и себе, и всему Риму, и что «… в нем (в Калигуле) он вскармливает ехидну для римского народа и Фаэтона для всего земного круга».
Светоний писал: «Он был самым желанным государем, но его заря сменилась опьяненной от власти, сладострастия и вина луной». Калигулу убедили в принадлежности к богам. Многие, скорее всего, такие же пьяницы и блюстители порока, говорили, что он выше богов и всех цезарей. Такие речи возвысили его статус и самооценку. Он распорядился привезти из Греции статуи и бюсты олимпийских богов, — чтобы открутить им головы и заменить их своими. Мало того, он посвятил своей «святейшей» особе храм, алтарь и статуи, организовал в свою честь празднества и учредил пост жреца для своего храма.
Такие действия привели к разрыву семейных уз. Бабку Антонию, воспитавшую его, он вдруг невзлюбил, начал третировать и многими обидами и унижениями (а по мнению некоторых – и ядом) свел в могилу. После смерти он не воздал ей никаких почестей и из обеденного покоя любовался на ее погребальный костер. Троюродного брата и приемного сына Тиберия он неожиданно казнил в 38-мгоду, обвинив его в том, что от него пахнет лекарством и что он принял противоядие перед тем, как явиться на его пир. Префекта преторианцев Макрона, доставившего ему власть, он принудил покончить жизнь самоубийством, а его жену и свою любовницу Эннию велел казнить. Точно так же он довел до самоубийства своего тестя за то, что тот якобы не захотел плыть вместе с ним в бурную погоду в Пандатерию за останками его матери. Дядю Клавдия он оставил в живых лишь для потехи, считая его слабоумным.
Агриппу, своего деда, он презирал, при произнесении его имени гневался и кидался из стороны в сторону. Со своими сестрами Калигула забавлялся как мог. Говорят, с одной из них, по имени Друзилла, он сошелся, когда они были еще подростками, и бабка Антония, у которой они росли, однажды застала их вместе. Потом Друзиллу выдали за Луция Кассия Лонгина, сенатора консульского звания, но Калигула отнял ее у мужа, открыто держал как законную жену и даже назначил ее во время болезни наследницей своего имущества и власти. Когда в 38-м году она умерла, он установил такой траур, что смертным преступлением считалось смеяться, купаться, обедать с родителями, женой или детьми. А сам он, не в силах вынести горя, внезапно ночью исчез из Рима, пересек Кампанию, достиг Сиракуз и с такою же стремительностью вернулся, с отросшими бородой и волосами. С этих пор все свои клятвы о самых важных предметах, даже в собрании перед народом и перед войсками, он произносил только именем божественной Друзиллы. Остальных двух сестер он любил не так страстно и почитал не так сильно: не раз он даже отдавал их на потеху своим любимчикам, а потом лицемерно осудил за разврат и, обвинив в намерении убить его, сослал на Понтийские острова».
О его браках трудно сказать, что было в них отвратительнее: заключение, проживание или расторжение. Ливию Орестиллу, он приказал отнять у мужа, а через несколько дней отпустил. Спустя 2 года отправил в ссылку, заподозрив связь с мужем. Лоллию Павлину, жену Гая Меммия, он вызвал из провинции, а спустя немного времени, насладившись ею, отпустил. Цезонию, непримечательную ничем девушку, он любил больше всего и дольше всех – его будоражили ее сладострастие и расточительность.
С друзьями и близкими он обращался не лучшим образом. Многие из них за свои заслуги были преданы смерти. Когда вздорожал скот, которым откармливали диких зверей, Калигула приказал бросать туда преступников. Многих граждан он заклеймил раскаленным железом или свинцом. Некоторых, после обряда ставил на четвереньки и приказывал ползти в клетки. Отцов заставлял присутствовать на казни сыновей или же даровал им право исполнять приговор.
Его связи были самыми распутными. Он ликовал, когда оргия проходила с его участием, или же, когда он был ее организатором. В конце его жажда вожделения привела к экспериментам. В одну ночь он предался чувству любви к своему коню. После, он не только сделал коня консулом и ввел в сенат, но и не раз брал его в постель.
В роскоши он превзошел своими тратами самых безудержных расточителей. Наследие Тиберия – 2 млрд. 700 млн. сестерциев, он промотал за несколько месяцев. Он выдумывал неслыханные омовения, яства, пиры, купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил жемчужины, растворенные в уксусе, из золотых кубков. Сооружая виллы и роскошные дома, он пытался превзойти всех и поразить убранством или блеском дома, забывая про всякий здравый смысл, думая лишь о том, чтобы построить то, что построить, казалось, невозможно. При этом он говорил: «Нужно жить или скромником, или цезарем!»
Одежда и обувь его поражали своей нелепостью. Он то и дело выходил к народу в цветных, расшитых жемчугом накидках, иногда – в шелках и женских покрывалах, обутый то в сандалии или котурны, то в солдатские сапоги – каллиги, а то и в женские туфли. Много раз он появлялся с позолоченной бородой, держа в руке молнию или трезубец. Триумфальное одеяние он носил постоянно даже до своего похода. По его приказу были построены огромные корабли – галеры, имеющие по десять рядов весел на каждом борту, с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и садами: пируя в них средь бела дня, он под музыку и пение плавал вдоль побережья Кампании.
Истощившись и оскудев, Калигула принялся грабить народ. Он прибегал к разным ухищрениям. Это были торги, налоги, рынки и проституция. Торги он устраивал, предлагая для распродажи все, что оставалось после зрелищ. «Святейший» сам назначал цены и взвинчивал их до такой степени, что некоторые теряли все свои сбережения. Налоги он собирал новые и небывалые. Не одна вещь не оставалась без налога. Буквально все: от ушей рыбы, до медвежьих лапок, облагалось налогом. Даже из игры в кости не гнушался извлекать выгоду, путем обмана и ловкости рук.
 Военные походы его были потешными и грязными. Ни одна его военная компания не была похожа на компании других цезарей. Он просто выводил свои легионы перед озером и заставлял их раздеваться. После он делал то же самое. Затем шли называемые Калигулой «дружественные поцелуи». Когда вся эта прелюдия завершалась, легионы лезли в воду и сражались с камышами, ивой, рыбами и водомерками. В каждом письме к сенату, Калигула восхвалял своих солдат и говорил о их доблести.
Как и в военной сфере, его управление государством было смесью нелепых чудачеств и злого фарса. Он словно задался целью осквернить и высмеять все, чем привыкли гордиться римляне, высмеять предания и обычаи, утрируя их до невероятной степени.
Естественно, что эти безумства отвернули от императора практически всех его бывших сторонников, и в первую очередь армию и сенат. В рядах преторианской гвардии зрело недовольство, вылившееся в череду заговоров. Первый из них созрел еще в 39-м году н. э. Заговор был раскрыт, что послужило поводом к новому взрыву террора. После возвращения императора из Галлии в 40-м году был организован второй заговор с участием преторианских командиров. Во главе его встал Кассий Херея, трибун преторианской когорты. Как говорили, Калигула постоянно издевался над ним, то называя «неженкой» и «бабой», то назначая ему как пароль нецензурные слова, то предлагая в благодарность за что-то руку для поцелуя, сложив и двигая ее непристойным образом. Заговорщики напали на Калигулу 24-го января 41-го года в то время, когда он в сопровождении нескольких сенаторов шел по узкому проходу по направлению к театру. Первый удар сделал Херея, пробив Калигуле затылок, затем остальные нанесли ему более тридцати ударов и кричали: «Бей еще, бей не останавливайся!». Зарубили и жену его Цезонию, а дочь убили, разбив голову о стену. Труп его был кое-как сожжен и закопан в саду (позже его погребли более достойно вернувшиеся из изгнания сестры).
 После убийства Калигулы преторианцы случайно нашли во дворце спрятавшегося дядю убитого императора, брата Германика Клавдия. О нем все забыли, так как по своим качествам он, казалось, меньше всего подходил на роль императора. Но тут вспомнили, что Клавдий – брат Германика. Этого было достаточно, чтобы преторианцы отнесли его в свою казарму и там провозгласили императором. Сенат был поставлен перед свершившимся фактом и поднес Клавдию все ставшие уже обычными полномочия и титулы принцепса. Так началось долгое и достаточно успешное правление императора Клавдия.
И при всей кажущейся прозаичности оно вызывает несколько вопросов. Первый – сам факт восшествия на престол столь незначительной, как может показаться на первый взгляд, фигуры. Действительно странно, если разобраться – Клавдий, приходившийся родным дядей Калигуле, должен был разделить участь последнего. Ведь не дрогнула же рука убийцы, когда он зарезал жену императора и размозжил голову его маленькой дочери. А Клавдия пощадили, хотя, как известно, он сопровождал Калигулу, направляющегося на обед. И не только пощадили, но и провозгласили новым императором, перед этим найдя его плачущим и трясущимся в дальнем углу за портьерой. Почему? Трудно удовлетвориться свидетельствами древних историков, указывавших на то, что Клавдий был настолько никчемен и безопасен, что убийцы попросту не обратили на него внимания, в то время как планомерно вырезали всех родственников Калигулы «от мала до велика». А провозглашение его императором кажется на этом фоне просто нонсенсом. Но если сопоставить все факты, предшествующие убийству Калигулы: поведение Клавдия во время издевательских выходок племянника, старательно симулируемое слабоумие и последующее правление, которое по праву считается одним из наиболее блестящих с момента смерти Августа, вплоть до воцарения Веспасиана, то напрашивается вывод: Клавдий, возможно, сам стоял во главе заговора, а умело обставленное насильственное провозглашение его принцепсом было прекрасно срежиссированным спектаклем. Это провозглашение «помимо воли» стало прекрасным алиби Клавдию. Император опасался вполне возможных в будущем обвинений в убийстве родственников, а тем более в «цареубийстве». Чего только стоит его речь в римском сенате после провозглашения принцепсом. «Отцы основатели, если вы согласны с этим предложением (провозглашением его принцепсом), скажите это сразу, просто и по своему искреннему убеждению. Если вы не согласны с ними или знаете другие средства, сообщите это на данном заседании. Или, если вам нужен более длительный срок для размышления, – вы его получите, но помните, что когда вы будете снова созваны, вы должны будете проявить свое собственное мнение». Согласитесь, что эти слова никак не вяжутся с запуганным, туповатым и недалеким дядей Калигулы, которого преторианцы нашли дрожащим за портьерой. Вот так, загадочно, вступил на престол четвертый римский принцепс.
Итак, Тиберий Клавдий Нерон Друз Германик (так звучит его полное имя) вступил на престол в 41-м году, будучи более 50-ти лет от роду, и правил до 54-го. Клавдий приходился родным племянником Тиберию и дядей Калигуле. Отец его, Друз Германик, был известным полководцем, а мать, Антония Младшая, дочерью триумвира Марка Антония и племянницей Августа. Историю его жизни нам поведал все тот же Гай Светоний Транквилл, который не был к императору снисходительным и не нашел для Клавдия теплых слов.
«В течение всего детства и юности Клавдий страдал долгими и затяжными болезнями, от которых так ослабел умом и телом, что в совершенных летах считался неспособным ни к каким общественным или частным делам. Правда, в науках он с юных лет обнаруживал незаурядное усердие и не раз даже издавал свои опыты в той или иной области; но и этим не мог он ни добиться уважения, ни внушить надежды на лучшее свое будущее. Бабка его, Ливия, всегда относилась к нему с глубочайшим презрением, разговаривала с ним очень редко и даже замечания ему делала или в коротких и резких записках, или через рабов. Собственная мать, Антония, называла его уродом среди людей, которого природа начала и не кончила, и, желая укорить кого-нибудь в тупоумии, говорила: «глупей моего Клавдия». Август прямо выражал сомнения в его умственной полноценности и долго колебался: допустить ли ему Клавдия к прохождению должностей или сразу махнуть на него рукой. Наконец он отстранил его от всех должностей, кроме авгурства».
Оценки матери, естественно, быстро разнеслись по всему Риму. Знал о них и Клавдий. Он чувствовал на себе презрение семьи и насмешки римлян, и потому стал робким и, что немаловажно, скрытным. Разумеется, эта скрытность тоже стала предметом для дополнительных пересудов: ее считали чудачеством, отсталостью и т. п. Но эта суровая школа жизни пришлась ему очень кстати во времена правления своих неуравновешенных родственников Тиберия и Калигулы.
Тиберий оставил решение Августа в отношении Клавдия в силе и, даровав племяннику знаки консульского достоинства, не допускал его к исполнению каких-либо должностей. Клавдий, удалившись от всяких дел, проводил время то в садах, то в загородном доме и имел дурную славу игрока и пьяницы. Только в 37 году, в правление Гая Калигулы, своего племянника, когда тот, придя к власти, заискиваниями старался приобрести себе добрую славу, он был допущен к высоким должностям и два месяца разделял с Калигулой консульство. Назначено было ему и второе консульство через три года. Но и это не избавило его от оскорблений, причем Калигула сам подал тому пример, всячески издеваясь над Клавдием на своих пирах. Под конец он вообще разорил дядю, заставив купить за восемь миллионов сестерциев должность жреца при собственном культе, а когда Клавдий не смог расплатиться с долгами, пустил его имущество с торгов.
Неуклюжий, со смешной походкой, Клавдий был невероятно забывчив и рассеян. Всякий долгий труд его утомлял, так что он иногда засыпал во время судебного разбирательства или должен был делать перерыв, чтобы вздремнуть. Однако ему нельзя отказать в наличии здравого смысла. Многие его слова и поступки поражают взвешенностью, хотя, наряду с этим, он часто высказывал совершенно вздорные идеи. На досуге Клавдий предавался историко-антикварным изысканиям. Он написал «Автобиографию», «Историю этрусков», «Историю Карфагена», занимался реформой латинского алфавита, введя в него три новые буквы, и т. п. Учителем и другом Клавдия был выдающийся историк античности Тит Ливий. В первое время после своего воцарения Клавдий с энтузиазмом взялся за дела, но с возрастом его недостатки начали проявляться все сильнее; поэтому фактически за него стали править другие. Бесспорной заслугой императора было то, что он подобрал себе способных помощников и не мешал им. Этими помощниками были вольноотпущенники Каллист, выдвинувшийся еще при Калигуле, Нарцисс, Паллас и Полибий.
«В своем возвышении Клавдий держался скромно, как простой гражданин. Звание императора он отклонил, непомерные почести отверг. По всем вопросам он советовался с сенатом, в присутствии должностных лиц участвовал в работе судов в качестве простого советника. Вообще, суды он любил и правил их с величайшим усердием, хотя то ли по недомыслию, то ли по природной мягкости часто выносил опрометчивые и даже нелепые приговоры. Здания он строил не в большом количестве, но значительные и необходимые. Главнейшие из них – водопровод, начатый Калигулой, и водосток из Фуцинского озера. При нем же была построена гавань в Остии, а также построен высокий маяк по образцу Фаросского». Эти сведения, приведенные Светонием, опять-таки дают странную картину: с одной стороны, мы видим недалекого, а то и вовсе глупого брата Германика, а с другой – образованного, мудрого и заботливого правителя. Подобное несоответствие приводило в недоумение всех биографов. Древние авторы придерживались двух точек зрения. По первой, приверженцем которой был Светоний, Клавдий, будучи на самом деле очень проницательным человеком, специально играл роль слабоумного, с тем, чтобы не попасть под репрессии времен правления Тиберия и Калигулы. По второй версии, которую поддерживал другой историк, Аврелий Виктор, – Клавдий был и оставался глупцом, но при нем находились грамотные советники: «… хотя Клавдий и был постыдно предан обжорству, слабоумен и беспамятен, труслив в душе и очень ленив, под действием страха во многих случаях он принимал хорошие советы, преимущественно от совещаний знати, которая тоже руководствовалась чувством страха; ведь люди глупые обычно действуют так, как им указывают их советники».
Важнейшей чертой правления Клавдия стало создание основ бюрократического аппарата Империи. Конечно, этот процесс начался не при Клавдии, а еще задолго до него. Первые его проявления можно проследить в правлении Цезаря и Августа. Мы видели, что при Августе наметилось деление должностей на три категории: сенаторские, всаднические и вольноотпущеннические. При Калигуле особенно начали выделяться вольноотпущенники, игравшие большую роль в качестве личных агентов императора в огромном дворцовом хозяйстве. Клавдий сделал в этом направлении следующий шаг. Он дал прокураторам (финансовым агентам императора, которыми часто становились вольноотпущенники) право судебной юрисдикции, т. е. право выносить судебные решения по делам императорской казны – отныне прокураторы стали государственными чиновниками.
Внешняя политика Клавдия также была весьма удачной. Основу для нее давало хорошее финансовое положение. В 41–42 годах Римские войска перешли через горный хребет Атлас, достигнув границ Сахары, где были образованы две провинции: Мавретания Тигнитана (территория современного Марокко) и Мавретания Цезаренсис (современный Алжир). Клавдий привел в порядок балканские дела, ликвидировав последние остатки фракийской самостоятельности, превратив Фракию в провинцию под управлением прокуратора.
Самым крупным военным предприятием «трусливого» и «недалекого» Клавдия явилось завоевание Британии. В 43-м году римская армия в 50 тысяч человек под командованием Плавция Сильвана высадилась в юго-восточной части Британии (современное графство Кент) и перешла Темзу. Сюда приехал сам император. В его присутствии римляне разбили войска царя Каратака, объединившего под своей властью племена юго-восточной части острова, и взяли его столицу Камулодун (современный Колчестер). Клавдий после этого вернулся в Рим и отпраздновал триумф, а его полководцы продолжали завоевание восточной и южной частей Британии.
Клавдий значительно смягчил террористический режим своих предшественников. Сенат при Клавдии снова ожил. Прекратились процессы об оскорблении величества. Император охотно посещал сенат и принимал участие в прениях. Однако оппозиция знати еще не была сломлена Тиберием и Калигулой. Было несколько заговоров, подавление которых сопровождалось многочисленными казнями. Это держало трусливого императора в постоянном напряжении и страхе и заставляло Клавдия прислушиваться к доносам, чем широко пользовались его жены и фавориты, которые имели на него очень сильное влияние. Под их давлением он мог быть и несправедлив, а иногда его жестокость была вполне сравнима со свирепостью предшественников.
Однако после жестокостей Тиберия и безумств Калигулы деяния Клавдия снискали ему заслуженную любовь и привязанность народа. Впрочем, по большей части, все это направлялось не им, а волею его жены и вольноотпущенников, и он почти всегда и во всем вел себя так, как им было угодно или выгодно. Он до такой степени был у них в подчинении, что держал себя не как правитель, а как служитель: ради выгоды, желания, прихоти любого из них он щедро раздавал и должности, и военачальства, и прощения, и наказания, обычно даже сам ничего не зная и не ведая о том.
Семейная жизнь Клавдия сложилась крайне неудачно. Он был женат четыре раза. С первыми двумя женами император развелся. Его третья жена, Валерия Мессалина, поражала своим развратом даже привыкшее ко всему высшее общество. Она совершала прелюбодеяния повсюду и как бы по праву, отчего погибли вместе со своими семьями многие, отвергавшие ее из страха или по убеждению, так как она, используя свое женское искусство, обвиняла в совершении насилия тех, над кем сама хотела его совершить. От этого еще пуще распаляясь, она принуждала предаваться вместе с ней распутству знатных матрон и девиц, мужей же их заставляла присутствовать при этом. Если кто уклонялся от участия в ее оргиях, против него и его семейства возводились ложные обвинения и их преследовали. Клавдий первоначально закрывал глаза на выходки жены. Историк Корнелий Тацит говорит, что «… это она проделывала совершенно открыто, на глазах у всего города, и Клавдий был единственным, кто ни о чем не знал. Наконец Мессалина преисполнилась такой дерзости, что, не таясь ни от кого, сыграла свадьбу со своим любовником Силием. Тогда вольноотпущенники Клавдия, Каллист и Нарцисс, вершившие от его имени всеми делами, стали опасаться за свою судьбу: как бы Силий, бывший праправнуком Августа и получивший такую власть, не совершил государственный переворот и сам не сделался принцепсом. Они рискнули донести Клавдию о происках его жены и изобразили дело так, что жизнь его подвергается серьезной опасности. Клавдий от этого внезапного известия впал в такую растерянность, что не мог ни на что решиться, и Нарцисс своей властью довел дело до конца. По его настоянию сначала был казнен Силий, а потом умерщвлена Мессалина. Клавдию сообщили о ее смерти, умолчав о том, была ли она добровольной или насильственной. И он, не спросив об этом, потребовал чашу с вином и далее продолжал пировать как ни в чем не бывало. Да и в последующие дни он не выказал ни малейших признаков радости, ненависти, гнева, печали или какого-либо иного движения души».
Вскоре после гибели Мессалины Клавдий женился в четвертый раз на своей племяннице Агриппине Младшей, дочери Германика и Агриппины Старшей. Как и ее мать, Агриппина отличалась силой характера и непомерным властолюбием. От первого брака у нее был сын Луций Домиций. Женив на себе императора, она добилась того, что он отстранил от престолонаследия своего родного сына Британика и усыновил пасынка, получившего имя Нерона Клавдия Цезаря (53 год). Дочь Клавдия от Мессалины Октавия была выдана замуж за Нерона. Вот как говорит о новой избраннице императора Корнелий Тацит: «Новый брак Клавдия явился причиной решительных перемен в государстве: всем стала управлять женщина, которая вершила делами Римской державы не из-за разнузданного своеволия, как Мессалина; она держала узду крепко натянутой, как если бы та находилась в мужской руке».
Все усилия Агриппина сосредоточила на том, чтобы устроить судьбу своего сына от первого брака, Луция Домиция. Она добилась его брака с дочерью Клавдия, Октавией, устранив все препятствия, доведя до самоубийства ее прежнего жениха. После этого Клавдий усыновил Луция под именем Клавдия Нерона, а потом назначил его своим наследником. Год спустя (в 54-м году) Клавдий неожиданно умер. Упорно говорили, что его отравила Агриппина с помощью известной составительницы ядов Локусты. Некоторое время смерть императора скрывали, пока Агриппина с помощью префекта претория Афрания Бурра не обеспечила своему сыну поддержку преторианцев. Сенат преподнес Нерону все положенные императору титулы.
Нерону было 17 лет, когда он вступил на престол. Под влиянием Афрания Бурра – честного человека, а также философа Сенеки, который был его воспитателем, Нерон в течение первых пяти лет держал себя в границах умеренности. Управление и правосудие были приведены в образцовый порядок, система доносов уничтожена, лихоимство в провинциях строго преследовалось и виновные в нем подвергались тяжелым наказаниям. Но затем с Нероном произошла такая же внезапная перемена, как с Калигулой. Казалось, он хотел вдвойне, втройне вознаградить себя в чувственных наслаждениях и в жестокости, от которых он до тех пор воздерживался. Первой жертвой стал Британник. Чтобы освободиться от этого соперника, Нерон при помощи Локусты приказал отравить его во время обеда. Затем он задумал убить свою мать Агриппину. Несколько покушений оказались неудачными, Агриппине каждый раз чудом удавалось спастись, но, в конце концов, ее все-таки разыскали и убили подосланные Нероном люди.
Со смертью Бурра, погибшего, по всей вероятности, от яда, в его должность вступил Тигеллин, который вместе с императором вел распутную жизнь и был исполнителем его злодеяний. Нерон все больше погрязал в пороках и преступлениях. В угоду своей любовнице он прогнал законную жену, добродетельную Октавию, и впоследствии приказал убить ее. Но несколько дней спустя ударом ноги убил и любовницу.
Сенека (великий римский философ-стоик), видя, что Нерон окончательно ускользает из его рук, отстранился от дел. Таким образом, последние сдерживающие факторы исчезли, и император мог беспрепятственно предаваться своим театральным увлечениям, мотовству и распутству. Одержимый еще и тщеславием, скоро он потерял всякую меру. Колоссальное самолюбие возбуждало в нем ненасытную жажду славы, а его зависть ко всем тем, кто обращал на себя внимание публики, доходила до неистовства. Чей-либо, кроме его собственного, успех на каком-либо поприще был в глазах Нерона государственным преступлением. Император выступал публично в качестве певца, поэта, возничего, актера, кифареда и т. д. Он предпринял большое "артистическое путешествие" в Грецию и, подобно победителю на Олимпийских играх, увез с собой домой почетные венки, полученные им от льстивого народа, который рукоплескал его скоморошеским выходкам.
Существует устойчивое убеждение, что Нерон, желая повторить зрелище горящей Трои, приказал поджечь Рим с разных концов. Страшный пожар бушевал девять дней, и, не считая множества домов, в которых жил простой народ и которые большей частью были построены из дерева, истребил много роскошных храмов и художественных произведений греческого зодчества. На месте развалин Нерон приказал провести прекрасные улицы и воздвигнуть великолепный дворец, который он назвал "золотым домом". Народ, полный отчаяния, бродил между развалинами своих жилищ. Нерон старался успокоить его даровой раздачей хлеба и устройством необходимых помещений. Но старания его не имели успеха: волнение достигло опасной степени и грозило ему гибелью. Тогда Нерон обвинил в поджоге христиан, которых, как ему было известно, ненавидел народ. Нерон предоставил этих несчастных на полный произвол раздраженной черни. Христиан казнили, подвергая жутким истязаниям. По преданию во время этого первого гонения на христиан погибли апостолы Петр и Павел. Первый был распят на кресте, а второму отрубили голову (64 г.).
У современных историков существует мнение, что все-таки сам Нерон Рим не поджигал, хотя огнем и любовался издали – было известно, что он боялся огня. Что же касается гонения на христиан, римляне в это время не очень отличали христиан от иудеев и от других, с их точки зрения, иноверцев. Да и самих христиан как таковых в это время было еще очень мало.
Почти шесть лет продолжались ужасы Нерона – процессы об оскорблении величества и казни. Нерон налагал свою смертоносную руку на всех, кто по своему общественному положению, образованию или добродетелям казались ему опасными. Для сбора непомерных сумм, необходимых для удовлетворений своего неистовства, Нерон приказывал производить в провинциях самые варварские поборы.
Наконец несколько знатных мужей составили против него заговор. Но в тайну заговора было посвящено слишком много лиц, и он был раскрыт. Нерон стал страшно мстить всем, кто был уличен в заговоре. Кроме самих заговорщиков пришлось поплатиться жизнью поэту Лукану и воспитателю Нерона, философу Сенеке, который вскрыл себе вены. Имения были отобраны в казну. Малодушный и раболепный сенат постановил отпраздновать торжественным богослужением спасение императора.
Но, в конце концов, чаша его позорных дел переполнилась. В Галлии восстал наместник Юлий Виндекс, а в Испании Сульпиций Гальба. Юлий Виндекс предложил Сульпицию Гальбе стать императором, и легионы одобрили этот выбор. Гальба выступил в Рим. Высланные против него Нероном легионы перешли на его сторону. Получив об этом известие, поднялся и сенат. Он объявил Нерона врагом отечества и провозгласил Гальбу императором. Покинутый всеми, Нерон скрылся в загородном доме одного из своих вольноотпущенников. Но скоро мстители были уже близко. К месту его убежища приближался отряд всадников. Услышав стук копыт, Нерон, трепеща сам перед кинжалом, приказал заколоть себя одному из вольноотпущенников, сказав при этом: "Какой великий артист умирает!" Он умер на 31-м году жизни. Со смертью Нерона угасла династия Юлия-Клавдия (в 68 г.).
Во всех рассказанных выше историях прослеживается одна общая черта: все они – и Тиберий, и Калигула, и Нерон – очень неплохо начинали, но достаточно быстро становились совершенно безумными. Это явление носит в психиатрии название кесарского помешательства. Заключается оно в сочетании мании преследования, во-первых, с садизмом, с неутолимой жаждой крови и чужих страданий, а во-вторых, с верой в свое безмерное превосходство над всеми людьми прошлого и настоящего и с утратой ясного представления о границах своего могущества. Как правило, кесарское помешательство деспота внешне выражается в усилении беззаконных и бесчеловечных расправ, в принятии преувеличенных мер к собственной безопасности, в неустанных заботах о самопрославлении и в цепочке грандиозных, но зачастую ненужных для государства, даже нелепых строительных начинаниях. Калигула, например, заставлял насыпать горы на ровном месте и копать целые озера на месте гор ради одного морского парада, а позднее замыслил построить новый Рим высоко над миром, на ледниках Альп. Хорошо известны также грандиозные и бессмысленные начинания Домициана и Гелиогабала. Все это было бесполезно для общества или предпринималось под предлогом этой пользы, в действительности же – только ради прославления владыки. Подобные постройки должны потрясать воображение сверхъестественными размерами и роскошью отделки. 
Понятие это впервые было использовано Тацитом в его „Истории“ по отношению к Калигуле и Нерону. Проявляется прежде всего в патологической жестокости. Возникновение обусловлено вседозволенностью и произволом нераздельной власти. Садизм смешивается с публичной демонстрацией своего духовного и физического бесстыдства.
С эзотерической точки зрения в это время происходило продолжение процессов построения эгрегора Римской Империи, заглубления «точки власти» и усиления инвольтаций Нижних Зон. Причем если безумие Калигулы историки еще как-то объясняли заболеванием мозга, то помешательство остальных – это просто множественное одержание при соответствующей кармической предрасположенности.
P.S. Корнелий Тацит (середина 50-х — ок. 120 года) — древнеримский историк, один из самых известных писателей античности, автор трёх небольших и двух больших исторических трудов («История» и «Анналы»).
В молодости Тацит совмещал карьеру судебного оратора с политической деятельностью, стал сенатором, а в 97 году добился высшей магистратуры консула. Достигнув вершин политической карьеры, Тацит воочию наблюдал произвол императоров и раболепство сената. Затем он решился описать события последних десятилетий, но не в русле придворной историографии, а как можно более правдиво. Для этого Тацит скрупулёзно изучал источники и старался восстановить полную картину событий. Накопленный материал историк излагал эффектным языком с обилием кратких отточенных фраз, сторонясь избитых выражений и ориентируясь на лучшие образцы латинской литературы. Благодаря таланту писателя, глубокому анализу источников и раскрытию психологии действующих лиц Тацит нередко считается величайшим из римских историков. В Новое время его сочинения обрели популярность в Европе и повлияли на развитие исторической и политической мысли.
 
Медитация 16-я Зона:
РОН ТООН АУО ИНН ОСТЕР
12-е: ЛИТАН ОСТЕР ВУУЛ ЙЕНН ЛЕВИС ХОХ КРОН
23-я: ЭРЭО ТУММ ТАН ТЕРЦ РА