Сегодня мы подробнее поговорим о самом раннем христианстве.
Основой первоначального христианства была вера в искупительную жертву мессии Иисуса, который пострадал за грехи людей и воскрес, обещая тем самым спасение для всех уверовавших в него. Христианские проповедники и пророки начали свои поучения, не имея разработанной догматики. Эта догматика складывалась в процессе формирования церкви, в спорах и конфликтах между отдельными группами и направлениями. Сущность первых проповедей, которые передавали устное предание, можно выразить словами, вложенными в уста апостола Петра в Деяниях апостолов: «Как Бог Духом Святым и силою помазал Иисуса из Назарета, и он ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых диаволом, потому что Бог был с ним; и мы свидетели всего, что сделал Он в стране Иудейской и в Иерусалиме, и что, наконец, его убили, повесивши на древе. Сего Бог воскресил на третий день и дал ему явиться не всему народу, но свидетелям, предизбранным от Бога… О нем все пророки свидетельствуют, что всякий верующий в него получит прощение грехов именем его» (10:38-43).
Итак, первые христиане верили в мессию Иисуса (в словах, сказанных от имени Петра, нет еще упоминания о непорочном зачатии, о рождении Иисуса как Сына Божия от девы Марии), верили, что он пострадал за них, верили в то, что он вернется на землю, чтобы установить Царство Божие на земле. Эта вера ярко выражена в Апокалипсисе, где идет описание страшного суда над всеми грешниками. В посланиях апостола Павла, во всяком случае, в некоторых из них, тоже говорится о том, что верующие, к которым он обращается, должны готовиться ко второму пришествию, «чтобы нам быть неповинными в день господа нашего Иисуса Христа» (I Кор. 1:8).
Страшный суд мыслился первыми христианами как наказание всех язычников, всех, кто не уверовал в новое Откровение. Острую неприязнь у них вызывал Рим — империя, город, господствующий над множеством народов. В Откровении Иоанна Богослова (вторая половина I века) Рим рисуется в виде блудницы, сидящей на семиголовом звере. Прямо Рим не называется, в Откровении речь идет о Вавилоне, именно этот город называется великой блудницей.
В еврейском сознании Вавилон был воплощением всех возможных пороков, и это представление берет начало со времен войн Иудеи с Вавилонией, в которых Иудея потерпела поражение. Вавилон – столица царства, в то время был величайшим и богатейшим городом мира. Мы помним, что в период с 598 по 539 гг. до н. э. происходило трагическое событие в истории еврейского народа — так называемое Вавилонское пленение – собирательное название серии насильственных переселений в Вавилонию значительной части еврейского населения Иудейского царства в правление Навуходоносора II. Этот период завершился с возвращением части евреев в Иудею после завоевания Вавилонии персидским царём Киром Великим. Вавилонское пленение стало поворотным пунктом в развитии еврейского религиозно-национального сознания.
В Откровении Иоанна Богослова и появляется образ вавилонской блудницы. Явившийся Иоанну ангел предлагает ему увидеть «суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле» (Откр. 17:1-4). Ангел ведёт его в пустыню, где он:
увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её; и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя её, дивился удивлением великим. (Откр. 17:3-6) |
В последующем рассказе ангел поясняет символическое значение этого образа:
зверь, на котором восседает блудница: «был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдёт в погибель» (Откр. 17:8);
7 голов: «суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой ещё не пришёл, и когда придёт, не долго ему быть» (Откр. 17:9-10);
10 рогов: «суть десять царей, которые ещё не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час» (Откр. 17:12);
воды, на которых сидит блудница: «суть люди и народы, и племена и языки» (Откр. 17:15);
В 18-й главе Апокалипсиса Иоанн Богослов описывает падение блудницы: «пал, пал Вавилон великий» (Откр. 18:2);. В качестве кары, постигшей Вавилонскую блудницу, называется огонь (Откр. 18:15).
В этом рассказе Иоанна образ блудницы полностью олицетворён в Вавилоне (по-гречески город — женского рода), а порой встречаются следующие фразы: «…видя дым от пожара её, возопили, говоря: какой город подобен городу великому!» (Откр. 18:18);)
Давайте вспомним, что именно в Вавилонии впервые в метаистории появился персонифицированный Демон Великодержавия.
Никакого милосердия и прощения автор Апокалипсиса в отношении Вавилонской Блудницы не проявляет: «Ибо грехи ее дошли до неба, и бог воспомянул неправды ее. Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей» (18:5-7). У современников Иоанна и всех ранних христиан не возникало никаких сомнений, что под Вавилонской Блудницей подразумевается Рим. Откровение было написано после первого гонения на христиан, инициированного Нероном и подавления и в образе блудницы представлен Рим, вызывавший в то время особую ненависть.
Наиболее сильны были эти ожидания конца мира, гибели ненавистного города у христиан из иудеев, среди которых живы были традиции сопротивления завоевателям.
Впервые образ блудницы появляется в Книге пророка Исайи, где, осуждая пороки Иерусалима, пророк восклицает:
Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь — убийцы. Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водою; князья твои — законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них. (Ис. 1:21-23) |
Исаия (ивр.?? — Йешаяху — «Спасение, посланное (Богом) Яхве», Йешаяху сын Амоца) — один из великих библейских пророков, выходец из знатной еврейской священнической семьи, родился в Иерусалиме около 765 года до н. э. Пророчествовал на древнееврейском языке. В христианстве Исаия особенно почитаем, в первую очередь, благодаря своим пророчествам о Мессии.
Началось его пророческое служение в возрасте 20 лет с видения Бога на высоком и превознесенном престоле; края риз его наполняли весь храм, вокруг Него летали ангелы и взывали друг к другу: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его».
Пророк Исайя начал пророчествовать в 747 году до н. э., во времена царя Озии. Жизнь Исаии мученически закончилась в период царствования царя Иудеи Манассии, известного своими нарушениями Торы и гонениями на пророков.
Согласно канону, Исаия — автор библейской Книги пророка Исайи. У православных христиан память Исаии отмечается 9 (22) мая, у католиков — 6 июля.
Библейское предание гласит, что евреи отошли от Бога, когда по царству Иудее распространилось идолопоклонство.
Глава 1
«К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу.
12 Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои?
13 Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие – и празднование!
14 Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их.
15 И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови.
15 Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло;
17 научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову.
18 Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю.
19 Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли;
20 если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят.
21 Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы.
Пророк совершил множество чудес.
Известная фраза Исайи о Царствии Небесном: «перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Ис. 2:4).
Исайя обличает лицемерие, когда человек чтит Бога языком, но не сердцем (Ис.29:13).
Исайя говорит о невозможности замены Бога рукотворным изображением божества (Ис.40:12-31):
«кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему? Идола выливает художник, и золотильщик покрывает его золотом и приделывает серебряные цепочки. А кто беден для такого приношения, выбирает негниющее дерево, приискивает себе искусного художника, чтобы сделать идола, который стоял бы твердо. Разве не знаете? разве вы не слышали? разве вам не говорено было от начала? разве вы не уразумели из оснований земли? Он есть Тот, Который восседает над кругом земли, и живущие на ней — как саранча [пред Ним]; Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья. |
Отрицает возможность постижения разума Божия: «Разум Его неисследим» (Ис. 40:28).
Исайя отстаивает идею предопределения. «Предопределения древние истинны» (Ис. 25:1), но подчёркивает, что судьба каждого человека зависит от него самого и определяется его поступками: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречётесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят» (Ис.1:19).
Мессианские пророчества:
В глазах христиан особую ценность представляют множественные пророчества Исаии о грядущем Мессии. Как пророчества о Мессии рассматриваются следующие пророчества:
о рождении Мессии: «Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил.» (Ис. 7:14), «ибо младенец родился нам — сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Ис. 9:6).
о служении: «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы» (Ис.61:1).
Пророчество об Израиле (еврейском народе):
Исаия осуждал иудеев за беззаконие и пророчил им, что большая часть их будет отвержена Богом, и место их займут уверовавшие языческие народы Египта и Ассирии (ныне Ирак). «Египтяне вместе с Ассириянами будут служить Господу» (Ис. 19:23).
Часть пророчества рассматривается как пророчества о восстановлении государства Израиль:
«Не бойся, ибо Я с тобою; от востока приведу племя твое и от запада соберу тебя. Северу скажу: „отдай“; и югу: „не удерживай“; веди сыновей Моих издалека и дочерей Моих от концов земли, каждого кто называется Моим именем, кого Я сотворил для славы Моей, образовал и устроил» (Ис.43:5-7).
«Кто слыхал таковое? кто видал подобное этому? возникала ли страна в один день? рождался ли народ в один раз, как Сион, едва начал родами мучиться, родил сынов своих?» (Ис.66:8)
В книге пророка Исаии содержится одно из первых описаний Небесного Иерусалима — символа грядущего Царства Божия — показанного Исайе в видении.
В Ветхом и в Новом Завете существует множество упоминаний Града Небесного (Иерусалима, Сиона), который нередко используется в качестве противопоставления граду земному (Вавилону).
Описанию земного города Иерусалима как места, где должно обитать имя Господа (3Цар.8:29), и картинам будущего Иерусалима (Ис.2:2; Мих 4:1; Зах.14) соответствует содержащееся в Откровении Иоанна Богослова изображение Небесного Иерусалима — города мира, где Божий народ будет вечно жить вместе с Богом (Откр.21:3-4) и где нет места любому нечестию (Откр.21:8). Очень много упоминаний о Небесном Иерусалиме, Граде Божием встречается в посланиях апостолов.
Улучшение мира или его обновление не являются причиной возникновения Небесного Иерусалима; лишь исчезновение прежней земли освобождает место для нисходящего от Бога на новую землю Небесного Иерусалима (Откр.3:12; Откр.21:1). Желание вступить в этот город несовместимо с земными желаниями, на нынешней земле граждане Небесного Града — пришельцы (1Пет.2:11; Евр.12:22,24); здесь они безродны, подобно Израилю во время странствования по пустыне (Евр.3:7,4:11), и поэтому их цели должны быть сообразованы с вечностью (Флп.3:14; Кол.3:1,2; Евр.13:14). Граждане Небесного Иерусалима — это истинное потомство Авраама, который ожидал построенного Богом города как обетованного наследства и жил на обетованной земле как пришелец (Евр.11:9,10). Апостол Павел говорит, что у Авраама было два сына: один — от рабыни Агари, рожденный по плоти, в рабство закона, второй — от свободной Сарры, рожденный по обетованию. Павел подчеркивает, что «в этом есть иносказание»: Агарь «соответствует нынешнему Иерусалиму», а «вышний Иерусалим… матерь всем нам» (Гал.4:22-30). Только в связи с этими, новозаветными, высказываниями предвидение пророками новой земли (Ис.65:17) и грядущего спасения Иерусалима (Ис. 66:10,13) обретает истинный смысл.
Небесный град — Царство Божие — подробно описан в Откровении Иоанна Богослова.
Город описывается в форме куба («…длина его как ширина, высота его равна ширине»), длина сторон которого равна 12.000 стадий каждая (2400 километров). С четырёх сторон в город ведут 12 ворот, каждые из которых подобны жемчужине. Стены города имеют 12 оснований.
Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд (изумруд), пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопраз, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. (Откровение Иоанна Богослова 21:19, 20).
Город не имеет нужды в солнечном или искусственном освещении, так как Сам Бог — источник его мощного и одновременно нежного света. Его окружает стена из драгоценнейшего камня — ясписа (возможно, яшма или бриллиант) толщиной в 144 локтя (144*0.48=69.12 метров). Апостол постоянно подчеркивает металлическую (чистейшее золото) и кристаллическую природу города («…сиянием город подобен кристаллу»). Через весь город проходит улица, состоящая из золота настолько очищенного, что Иоанн сравнил его с прозрачным стеклом. От престола Божьего исходит чистая река воды жизни, светлая как кристалл, а посреди улицы и по ту и по другую сторону реки — Дерево Жизни, 12 раз в год приносящее плоды. Интересно замечание Апостола: «…а храма я не видел в нем — Бог и Агнец святыня его», что перекликается со словом Ветхозаветного пророка о будущем небесном царствии и новом храме в Иерусалиме: «…Дух Господень твердыня его».
Иоанн постоянно подчеркивает красоту города: «…новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего».
Интересна фраза Иоанна о Небесном городе: «…скиния Бога и людей», позволяющая предполагать, что Новый Иерусалим будет вечным домом искупленного человечества.
Таким образом, говоря нашим языком, Небесный Иерусалим – вершина трансмифа Христианской метакультуры, который, тем не менее, начал формироваться задолго до появления Христианства как высший трансмиф Еврейской метакультуры. Напомню, что трансмиф «выше» затомисов.
Христианство второй половины I в. еще не осознало само себя, т. е. оно мыслило себя еще в рамках иудаизма, считало себя своего рода «истинным иудейством». Осознание какого-либо религиозного учения как принципиально нового было затруднено тем, что массовая психология того времени была ориентирована на традицию: древность и «священность» казались идентичными. В раннехристианской литературе можно почувствовать, что главными аргументами, доказывающими мессианизм Иисуса, были не столько совершенные им чудеса (в некоторых ранних писаниях, например в записях речений Иисуса, о чудесах вообще не говорится), сколько предсказания библейских пророков, которые тщательно подбирались и цитировались христианскими проповедниками. Недаром в том кратком изложении проповеди Петра, которая приведена в Деяниях апостолов, подчеркнуто, что об Иисусе свидетельствовали «все пророки», а об его деятельности сказано только, что он исцелял людей, одержимых «диаволом».
Связь с иудаизмом отражена в одном из «речений Иисуса», найденном на папирусе: «Говорит Иисус. Если вы не отречетесь от мира, не обретете Царства Божия; если вы не будете соблюдать субботу, не увидите Отца». В этом речении соблюдение отдыха в субботний день как символ выполнения иудейского ритуала является обязательным условием для христиан.
Поскольку христианская Церковь в первый период истории Апостольского Века была Церковью чисто-иудейской, в ней не возникло и не могло возникнуть иудейской проблемы. Сущность иудейской проблемы, которая стала перед Церковью в последующие годы, заключалась в том: нужно или не нужно обязывать вступающих в Церковь язычников соблюдать закон Моисеев? В течение первого периода в Церкви язычников не было, и вопрос об условиях их присоединения не вставал.
Однако в условиях диаспоры и притока к христианам неиудеев соблюдение обрядов иудаизма вызывало протесты новообращенных. Это отражено в посланиях Павла. Он учил, что соблюдение иудейского закона было необходимо до Христа. Теперь же для принявших истинную веру закон недействителен; человек, по утверждению Павла, оправдывается не делами закона (в том числе и соблюдением обрядов), но только верой в Христа. Это положение Павла вызывало возражения среди тех групп христиан, которые не решались порвать с древней иудейской религией. Споры нашли свое отражение не только в непризнанных впоследствии церковью писаниях иудеохристиан, но и в произведениях, вошедших в Новый завет. Например, в Послании Иакова есть фраза: «Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе» (2:17). Фраза эта прямо направлена против приведенного выше утверждения Павла. Однако за полный разрыв с иудаизмом сам Павел еще не выступал. Напротив, он подчеркивал свою принадлежность к иудеям (см., например, Послание к римлянам, 11:1).
Проповедь, обращенная к неиудеям, меняла и образ самого Иисуса. В посланиях Павла праведный человек, сын плотника Иосифа и Марии, становится образом «Бога невидимого», олицетворением «славы Божией» (II Кор. 4:4, 6). Автор Второго послания к коринфянам не отрицает человеческой природы Иисуса, но для него основное не его земная жизнь, а его извечная духовная, божественная сущность. В Послании к филиппийцам говорится, что Иисус Христос, равный богу, «уничижил себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (2:7). Идея видимости человеческого существования должна была снять противоречие между божественной сущностью Иисуса и его жалким земным уделом. Эта идея была развита затем христианской группой докетов, утверждавших, что человеческий облик Иисуса был лишь кажущимся; ортодоксальная церковь объявила учение это еретическим. Как писал один из исследователей истории раннего христианства, Павел перевел палестинское евангелие на язык, доступный грекам: они интересовались не столько концом мира, сколько его началом, т. е. они хотели верить во всемогущество создателя мира, который всем управляет и который может спасти верующих в него. Но представление об Иисусе как о человеке, пророке, на которого сошел «дух божий», продолжало жить среди иудеохристианских групп. Упоминания об этом представлении можно найти еще в конце II в.
Итак, христианские общины, возникавшие во второй половине I в., еще не имели сложившегося вероучения: одних привлекал образ бедного плотника, ставшего помазанником божьим и воскресшего, других — божество, принявшее вид раба, но все они верили в то, что он пострадал во имя людей и принесет им избавление от страданий…
Что же нужно было делать поверившим в Христа, чтобы обрести избавление? Приведенное выше речение, приписывавшееся Иисусу, отвечало на этот вопрос кратко: отречься от мира. Для христиан, ожидавших скорый конец света, не могло существовать разработанных норм поведения на каждый случай повседневной жизни; они должны были готовиться к суду над всем миром. В основе их мировоззрения лежало неприятие окружающей действительности; «отречение от мира» означало отречение от всей системы ценностей, которая определяла бытие человека в земном мире, где правит сатана — «князь мира сего», как сказано в Евангелии от Иоанна (12:31). В Откровении Иоанна гибель во время Страшного суда грозит всем, кто поклоняется идолам, «которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить», тем, кто не раскаялся «в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем» (9:20-21). Христиане противопоставляли тому миру, который в их глазах был абсолютно безнравственным, свою абсолютную нравственность — аскетизм вместо «блудодеяния», самопожертвование и любовь к ближнему вместо ненависти. Эта нормативная нравственность была трудно достижима в реальной жизни; многие христиане под ближними прежде всего понимали своих единоверцев или сочувствующих им. Неприятие иноверцев проходит через различные раннехристианские сочинения. Даже в Нагорной проповеди, где было провозглашено милосердие и прощение, сказано: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плоды добрые, срубают и бросают в огонь» (Мф. 7:18-19). Правда, судить тех, кто «не приносит плода доброго», дело Бога, а не человека. «Не мстите за себя, но дайте место гневу Божиему», — сказано в Послании к римлянам. Но настойчивое повторение этого призыва (он звучит и в Первом послании к коринфянам) показывает, что не все христиане разделяли на деле подобную позицию. Проповедь всеобщей любви не могла избавить их от ненависти к своим гонителям.
Идея нравственного совершенства и в то же время отсутствие выработанной регламентации повседневной жизни привлекали к христианам людей из разных слоев общества и разного уровня образованности. Античная философия, в частности стоицизм, тоже говорила о несовершенстве земной жизни, но она предлагала человеку (причем не всякому, а тому, кто способен на это) жить в соответствии с разумом в мире, который не мог уже казаться разумным. Христианство же отрицало земную мудрость («мудрость мира сего есть безумие перед Богом» — I Кор. 3:12); оно обращалось к любому человеку, страдающему, несчастному, и обещало ему спасение через веру; именно страдающим прежде всего должна была открыться божья благодать. Христианство не могло спасти людей от реального страдания, поэтому оно его своеобразным образом обожествляло. По существу, в раннем христианстве, его мировосприятии проявилась психология человека, лишенного всех общественных связей и гарантий. Христиане воспринимали себя временными странниками на земле. И в то же время индивидуальный человек находился в центре христианского вероучения: он нес ответственность не только за свои личные действия, но и за всю мировую несправедливость; он обладал возможностью выбрать путь, который привел бы его к спасению, но к спасению в иной жизни.
С самого начала в христианской этике сочетались логически несочетаемые вера в предопределение и убеждение в возможности выбора. Согласно христианскому учению, весь путь человечества вплоть до явления и искупительной жертвы Христа был предопределен, предсказан и в то же время каждый человек имеет свободу выбрать путь спасения, т. е. принять христианское учение или отказаться от него, как те люди, «в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода» (Мк. 4:19). В Послании Иакова четко сказано, что Бог «Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и искушаясь собственной похотью» (1:13-14).
Это противоречие не могло быть объяснено логически. Оба компонента были важны в мировосприятии верующих: вера в предопределение создавала ощущение всемогущества Бога, позволяла ощущать значимость каждого человека, чье место в мире определено божеством и никому не дано изменить его, но без идеи свободы выбора было невозможно само распространение христианства, теряли смысл миссионерская деятельность проповедников, представление о личной ответственности и об искуплении грехов каждым человеком, к которому эти проповедники апеллировали. В дальнейшем христианская теология много сил потратит на то, чтобы объяснить это противоречие. Но первые христиане не пытались ничего объяснять; их религия была, прежде всего, религией откровения, воспринимаемого эмоционально и иррационально.
Итак, основы христианской этики первоначально заключались в отказе от норм «этого мира» и единении в вере. Однако жизнь постоянно ставила перед христианами вопросы об их конкретном поведении в «этом мире», поскольку, в отличие от создателей кумранской общины, они не уходили в пустыню (да и куда могли уйти жители густонаселенной Греции или городов малоазийского побережья? В лучшем случае в другой такой же город). Уже в таких ранних христианских сочинениях, как Откровение Иоанна и в посланиях Павла, ощущается острая внутренняя борьба, которая шла среди первых христиан по вопросам их поведения по отношению к внешнему миру и друг к другу.
Одним из конфликтных вопросов в среде христиан был вопрос о том, можно ли есть «идоложертвенное», т. е. те продукты (прежде всего мясо), которые были частью жертвоприношений языческим божествам. Вслед за иудеями христиане непримиримо относились ко всяким отправлениям языческих культов. Даже признавая власть императоров, многие из них готовы были идти на смерть, лишь бы не воздавать божеские почести их статуям. Есть «идоложертвенное» означало приобщаться хотя бы косвенно к почитанию самих идолов. Каким образом могла такая пища попасть христианам? Дело в том, что, согласно установлениям, действовавшим в античных городах, определенные части жертвенного животного возвращались жертвователю (часть шла жрецу, часть сжигалась на алтаре). Кроме того, во время общественных празднеств, посвященных тому или иному божеству, как правило, устраивались общественные пиршества, во время которых поедалось мясо принесенных в жертву животных. Такие обеды устраивались как за счет городской казны, так и на средства частных лиц; в честь последних затем ставили надписи, прославлявшие их щедрость. В подобных празднествах принимали участие люди из самых разных слоев. Из надписей мы узнаем, что к празднествам и обедам допускались не только граждане, но и все население города, в том числе чужаки и рабы (иногда только городские рабы, иногда и рабы частных лиц). Эти празднества и обеды служили средством сплочения всего разноплеменного населения городов.
Для большинства бедняков и рабов поедание «идоложертвенного» было единственной возможностью отведать мясной пищи. Кроме того, христианские общины, состоявшие из обращенных язычников, приобретали на торгу (1Кор. 10:25) мясо животных, забитых, как правило, в ритуальных целях, то есть принесенных в жертву идолам. Ап. Павел в принципе не видел ничего предосудительного в том, чтобы есть мясо, не спрашивая о его происхождении и предназначении. Другое дело, если хозяин указывал гостю на то, что перед ним мясо идоложертвенное, или если употребление такого мяса могло стать соблазном для немощных (Рим. 14:15, 1Кор. 8). Христианам из язычников предписывалось воздерживаться от идоложертвенного (Деян. 15:29, 21:25), дабы иметь возможность сотрапезничать с христианами-евреями. В отношении же христиан в языческих жертвенных трапезах требование было безоговорочным: «Не можете быть участниками … в трапезе бесовской» (1Кор 10:19-22).
Однако среди апостолов были и те, кто выступал против жесткого соблюдения внешней обрядности иудаизма и распространяли это на вопрос о пище: не важно, что ест человек, важно, что представляет собой его духовная сущность. Подобная позиция в крайней форме выражена в непризнанном церковью Евангелии Фомы: «…и если вы приходите в какую-то землю и идете в селения, если вас примут, ешьте то, что вам выставят… ибо то, что войдет в ваши уста, не осквернит вас, но то, что выходит из ваших уст, это вас осквернит»; конец фразы перекликается с аналогичной фразой из Нового завета: «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека» (т. е. оскверняют человека, как поясняется дальше, злые помыслы) (Мк. 7:15-23). Таким образом, отношение к пище было не только практической проблемой, оно переплеталось с вопросом о соотношении внутреннего настроя и действий человека.
В посланиях Павла сделана попытка дать конкретные советы, как вести себя в отношении «идоложертвенного» в реальных жизненных ситуациях. Он пишет в Первом послании к коринфянам, что если христианин приходит домой к язычнику (участие в публичных празднествах, разумеется, исключалось), то он может есть любое мясо, не спрашивая об его происхождении. Если же хозяин скажет, что мясо от жертвенного животного, то христианин должен отказаться от его вкушения, но — и это добавление представляется важным — не из-за боязни оскверниться, а чтобы не подавать соблазна «ни иудеям, ни еллинам, ни церкви божией» (10:32). Другими словами, отказ есть мясо жертвенного животного для Павла не принцип; но автор послания опасается, что сознательное поедание такого мяса может «ввести в соблазн» других христиан, которые начнут смешиваться с язычниками, есть и пить вместе с ними, участвовать в общественных обедах, — если можно есть жертвенную пищу в частном доме, то почему нельзя делать это публично?
Пример с «идоложертвенным» показывает, что абстрактный принцип «отречения от мира», отказа от контактов с язычниками, который лежит в основе требований автора Апокалипсиса, не мог быть претворен в жизнь; он мог действовать только в небольшой изолированной группе. Но одно лишь духовное очищение, не связанное с действиями в том внешнем мире, в котором жили христиане, также было невозможно; христиане могли раствориться в этом мире или, как это и было у христиан-гностиков (группы, получившей распространение во II в. О которых мы еще поговорим), образовать некую духовную элиту, замкнутую на своем внутреннем самосознании, равнодушную к этическим проблемам, которая только по одному этому не могла найти достаточно широкого числа сторонников. Христианская этика складывалась постепенно в результате приспособления к окружающей действительности, и принципы, провозглашенные некогда первыми проповедниками, сосуществовали в ней с практическими действиями, далеко не всегда совпадавшими с этими принципами.
Столь же актуальным вопросом, связанным с реальной жизнью, был, по-видимому, и вопрос о «блудодеянии» и о браках с язычниками. Некоторые исследователи полагают, что под «блудодеянием» подразумевались смешанные браки между иудеями и неиудеями, которые иудейской религией были. Однако речь шла, скорее всего, о более широком явлении: христиане, не признававшие норм языческого мира, отвергали и семейные нормы; ожидание скорого конца света, идея только духовного очищения, сознание своей исключительности могли породить в этих людях ощущение того, что их поступки не подлежат обычным моральным оценкам. В Первом послании к коринфянам Павел пишет: «Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно было даже у язычников…» (5:1). Он, как и автор Апокалипсиса, резко выступает против «блудодеяния», но в то же время он признает невозможность аскетической жизни для всех христиан. В Первом послании к коринфянам подробно рассматривается вопрос о браке: люди, состоящие в браке, должны этот брак сохранять (причем ни жена не должна покидать своего мужа, ни муж жену); безбрачным и вдовам лучше не вступать в брак, но если не могут воздержаться, то тогда пусть вступают. Аскетизм — лишь для избранных, ибо «каждый имеет свое дарование от бога, один так, другой иначе».
В этом же послании затронут важный вопрос о браках с нехристианами, вопрос, очень остро стоявший для людей, не рвавших с иудаизмом (поскольку иудейская религия запрещала браки с иноверцами). Павел предлагает своего рода компромиссное решение: если один из супругов неверующий и хочет сохранить брак, то брак должен сохраняться, если же он хочет развестись, то брат или сестра (т. е. члены христианской общины) в этом случае могут дать развод, они не связаны. Таким образом, внутри христианских общин не было четких правил, касающихся браков, как и вообще всей системы отношений с внешним миром. В том же Первом послании к коринфянам Павел писал, что христиане не могут не общаться совсем с лихоимцами, идолослужителями и т. п., ибо тогда христианам надлежит «выйти из мира сего». Главным для всех христиан оставалось убеждение, что их вера направляет их поступки, где бы они ни находились.
Этика первых христиан, как и их вероучение, была основана на откровении. Может быть, именно поэтому в среду христиан мог прийти и человек, желавший совсем порвать с окружающим обществом, и человек, занимавший в этом обществе достаточно высокое положение. Но внутреннее неприятие внешнего мира и постоянное фактическое общение с этим миром на деле порождали трудноразрешимые противоречия и постоянные споры. Борьба внутри христиан по вопросам этики была очень острой. В конце I в. среди них преобладали настроения, отраженные в Апокалипсисе и в записях «речений Иисуса». Может быть, одиночество Павла, о котором говорилось выше, связано не только с его выступлениями против соблюдения предписаний иудаизма, но и с его этическими советами, которые, по-существу, были направлены на примирение с существованием христиан в «этом мире». О том, что учение Павла было признано далеко не всеми христианами, говорит тот факт, что эбиониты, одна из наиболее ранних христианских групп, считали Павла лжеапостолом и резко против него выступали. Полемика с социально-этическим учением Павла выражена и в некоторых новозаветных сочинениях, в частности в Послании Иакова, адресованном, по всей вероятности, христианам из иудеев. В этом послании резко осуждается богатство («Послушайте, вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас» — 5:1), подчеркивается необходимость неприятия окружающего мира: «…дружба с миром есть вражда против бога» (4:4).
Итак, первые христиане, появившиеся в восточных провинциях империи во второй половине I в., не имели еще ни разработанной теологии, ни определенной этики. Их сплачивала прежде всего страстная вера в возможность вечного спасения вне того мира и времени, в котором они жили.
Какова же была организация первых христианских групп, возникших среди смешанного населения восточных городов империи, как жили они в мире, который старались не признавать?
Никаких постоянных помещений у христиан не было, они слушали проповеди и молились, где это было возможно. Свои объединения они называли не обычными названиями — коллегия, школа, синагога, а экклесией — собранием. В этом названии сосредоточено несколько смыслов. Слово «экклесия» в греческих городах означало «народное собрание» — когда-то главный орган полисного самоуправления. Это был не религиозный, а прежде всего политический термин. Христиане как бы противопоставляли свое собрание — экклесию верующих, истинное собрание — экклесии земной, потерявшей уже всякий смысл, град божий — граду (полису) земному… Экклесия христиан, в отличие от коллегий, имевших свои четкие уставы, списки членов, была открыта для всех: в это собрание мог прийти любой, кто хотел принять веру христиан. Открытый характер христианских собраний был очень важным фактором в распространении нового учения: он противостоял регламенту складывающейся в первые века бюрократической имперской системы. И наконец, для христианина, чувствовавшего себя чужим во всех других собраниях и сообществах, было очень важно ощущать себя частью собрания, сообщества единоверцев. Совместное слушание проповедей усиливало эмоциональное воздействие последних: христиане были как бы избранниками, которым открыта истина, недоступная остальному миру.
Христиане не скрывали свою приверженность новому вероучению: активная миссионерская деятельность, проповедь «благой вести» как можно большему числу людей были органически присущи христианству. Христиане не скрываясь оказывали помощь своим собратьям. Однако открытость христианских экклесий не означала их публичности. Свои собрания они проводили, как правило, в тех местах, где не было соприкосновения с языческим миром, часто в ночное время. Плиний пишет о том, что вифинские христиане собирались «до рассвета». Религиозные собрания сами по себе были для них таинством, которое нельзя вершить на глазах у закоренелых язычников. Противники христиан упорно упрекали их в том, что они составляют «тайные сообщества», вместо того чтобы воздвигать жертвенники, статуи и храмы. Дело еще и в том, что публичность всей жизни — не только общественной, но и частной — была неотъемлемой частью античных представлений о добропорядочности. Собрания христиан были тайными лишь постольку, поскольку их объединения не были официально разрешены и преследовались властями; они меньше всего стремились скрыть свое учение, но принципы, объединявшие всех этих разных людей, были многим непонятны, и эта непонятность рождала обвинения в тайности.
На самом же деле христиане ничего не скрывали — они просто отделяли себя от окружающего мира; они существовали в нем, но внутренне были вне его. И наряду с призывом проповедовать с крыш в христианской проповеди встречались и другие призывы: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6).
Христиане называли себя братьями и сестрами. Никаких следов иерархии должностей в первых общинах христиан не заметно. Христианская экклесия противопоставляла себя сложному аппарату управления, сложившемуся в империи. Недаром в уста Иисуса были вложены слова: «…вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою…» (Мк. 10:42-43).
Большинство христианских общин были бедны. Христиане делали взносы на общие нужды, но определенных правил в сборе взносов не было и размер их не был строго определен. Эта добровольность взносов была важнейшим принципом первых христианских объединений, выступавших против жесткой регламентации поведения верующих, присущей ортодоксальному иудаизму и проявлявшейся также в уставах многих языческих религиозных союзов.
Взносы христиан прежде всего использовались для оказания помощи тем членам общины, которые были больны, оказались в заключении, они использовались также для организации погребений. Индивидуальная благотворительность играла огромную роль в привлечении бедняков в христианские общины. Помощь неимущим не означала, что бедняки могли жить за счет христианской общины: у последней было слишком мало средств. Призывы трудиться содержатся в ряде посланий апостола Павла. Во Втором послании к фессалоникийцам автор говорит о том, что он сам ни у кого не ел хлеба даром, но занимался работою день и ночь, «чтобы не обременить кого из вас» (3:8). Именно в этом послании сформулировано правило: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь».
Однако не следует думать, что внутренняя жизнь христианских общин представляла собой идиллию и что все эти нормы легко и просто входили в повседневное поведение христиан. Ведь люди, приходившие к христианам, чтобы порвать с окружающим миром, неминуемо приносили в экклесии свои привычки и предубеждения.
На собраниях христиан произносились проповеди, повторялись «речения Иисуса», читались послания, произносились пророчества о скором конце мира. Пророки, как мы уже говорили, играли огромную роль в раннехристианских экклесиях: христиане верили, что на пророках — благодать божия, что их устами вещает Дух Святой, поэтому общение с пророками было для христиан священнодействием. В каждой общине были свои пророки; пророчествовали и мужчины и женщины (автор Апокалипсиса осуждает пророчицу Иезавель, и в посланиях Павла упомянуты пророчествующие женщины). Но были и странствующие пророки, которые ходили из общины в общину.
Поддержать сознание избранности у малочисленных последователей нового учения, противопоставлявших себя стихии языческого мира, могла только глубокая, основанная не столько на разуме, сколько на чувстве вера. Проповедники-фанатики, страстно верившие в истинность каждого своего слова, внушали эту веру и своим слушателям. Такой проповедник стремился сплотить христиан вокруг своего «благовестия», и в этой борьбе за сплочение каждый называл другого, хоть в чем-то расходящегося с ним проповедника лжепророком.
Так уже в самом раннем Христианстве возникло множество течений и направлений, о которых мы подробнее поговорим в дальнейшем.
Медитация 4 Мастер:
ЭРЭО ТЛПЛ
ЛОО ЭССО
АУО ДАНА
ХЕВА ЛОТТ
ГЕА ОУН